то, что вчера ели в Рорне, назавтра ели в Королевствах.
Джек любил печь сдобу. С ней в отличие от простого хлеба можно было не спешить — и Джек, подолгу меся тесто, предавался мечтам. Если же он отмерял продукты не слишком тщательно и плюшки выходили неудачными, Джек всегда мог отвести от себя удар, сказав, что пробовал новый рецепт: в случае, когда проба удавалась, похвалы всегда пожинал мастер.
В это время, во второй половине дня, на кухне тепло, кипит работа, У огня греется эль, а на плите — суп. Остается промыть и отмерить дрожжи — и дневные труды Джека заканчиваются.
Может, подавальщица Финдра, если повезет, улыбнется ему и пригласит за ужином сесть рядом с собой.
Всему этому теперь конец. Он лишился всего, что имел, всех, кого знал. А что его толкнуло на это? Минутное безумие и сто шестьдесят хлебов.
Впервые в жизни Джек оказался по-настоящему одинок. То, что случилось утром, отделило его от людей. Если он доберется до другого города и станет пекарем там, с ним может повториться то же самое. И если при этом окажутся люди, он погиб. Но есть ли у него выход? Он пекарь и больше ничего делать не умеет. Попутешествует немного и устроится где будет возможно. Джек прибавил шагу, стараясь выбраться из леса.
Харвеллские леса поначалу не казались особенно густыми, но не успевал путник спохватиться, как оказывался в глухой чащобе. Деревья стояли стеной, и даже сквозь поредевшую осеннюю листву свет проходил с трудом. Каждый шаг, к тревоге Джека, сопровождался шумом: хворост трещал под ногами, нарушая заповедную лесную тишь.
Запахи поздней осени стояли вокруг: стынущей земли, гниющих листьев, сырой коры, и легкий ветер нес с собой предчувствие дождя.
Джеку становилось не по себе от пьянящих запахов и стены леса вокруг. По его прикидке, он прошел не больше лиги; он не Думал, что лес окажется таким густым.
Кожаные сандалии промокли от росы, и он был слишком Легко одет для такой погоды. Джек боялся. Память о тех хлебах преследовала его. Помнилась тошнота и еще — чувство, будто череп вот-вот лопнет. Это было колдовство, а всякий ребенок знает, что колдовство — злое дело, которым в старину занимались язычники. Сам Борк проклял колдовство. Джек судорожно вздохнул. Он не хотел быть побитым камнями, как еретик, или носить клеймо отщепенца.
Лесной воздух наполнял легкие, проникая в кровь. Джек стал успокаиваться, а со спокойствием к нему пришла и решимость.
Он и без того отщепенец. В замке все знали, что он безотцовщина, а его мать считали шлюхой. Люди, в общем, были добры к нему, но, стоило ему повернуться спиной или совершить какой-то проступок, перешептывания возобновлялись, в замке он навсегда остался бы ублюдком. Покинув замок, он оставил позади и свой позор. У него появилась надежда. Он будет печь хлеб в другом городе, и никогда ему не придется прикусывать язык или удерживать руку, заслышав чей-то шепоток. Он начнет новую жизнь, где никто не будет знать, что у него нет ни семьи, ни корней. Узнать что-то о происхождении матери — несбыточная мечта: ему даже ухватиться не за что. Лучше ух начать все заново, позабыв о своих детских фантазиях.
Воспрянув духом, Джек зашагал дальше. Между стволами наметилось что-то вроде тропинки, и Джек вверился ей.
Немного времени спустя он услышал женский голос, кричащий:
— На помощь! На помощь!
Джек без колебаний устремился на крик и очутился на просеке. Впереди какой-то мальчишка наскакивал с ножом на женщину. Не теряя времени, Джек поспешил ей на помощь. Мальчишка тут же бросился в лес. Джек побежал было за ним, но тот мигом исчез из виду. Повернувшись к женщине, Джек увидел перед собой совсем юную девушку.
— Вы ранены, госпожа? — спросил он, подойдя к ней.
— Не беспокойтесь, прошу вас, это только царапина.
Нож порезал ей запястье.
— Пожалуйста, позвольте мне помочь вам. Не такая уж это царапина.
— Не в ране дело, — холодно ответила девушка. — У меня отобрали кошелек.
— Вам следует вернуться в город, госпожа, и уведомить королевскую стражу. Они поймают этого парня.
Девушка восприняла его слова без особого внимания.
— Хорошо еще, что он не забрал обратно свою лошадь и оставил мне припасы. — При девушке был большой дерюжный мешок.
— Госпожа, вы должны немедля вернуться в Харвелл и заняться своей раной.
Девушка, подумав немного, ответила:
— Я никогда не вернусь в Харвелл. — Голос у нее был сильный и звонкий, и, несмотря на ее грубый плащ, Джек видел, что она знатного происхождения.
— Куда же вы держите путь?
— Вы задаете слишком много вопросов. Мне пора. — Девушка взвалила мешок на спину лошади и направилась на восток. Джеку не хотелось отпускать ее.
— Мне тоже на восток, — сказал он, подумав, что с тем же успехом может отправиться и туда.
— Я пойду одна. — Холодность ее тона смутила Джека, но он не сдался.
— В другой раз у вас и лошадь отнимут.
Девушка заколебалась, бросив быстрый взгляд синих глаз на лошадь и свои пожитки.
— Хорошо, можете проводить меня немного, пока мы не отойдем подальше от города и замка.
Некоторое время они шли молча — девушка посасывала ранку на запястье, чтобы унять кровь. Потом, к удивлению Джека, сказала:
— Пожалуй, лучше будет сойти с дороги.
Он как раз думал о том же — но что ее-то побудило это предложить? Однако ее тон не допускал вопросов.
Они сошли в лес, и Джек попытался найти тропинку, идущую вдоль дороги, но не слишком близко к ней. Клонящееся к закату солнце, пробившись между стволами, осветило лицо девушки. Джек никогда еще не видел такой чистой нежной кожи и таких больших глаз. Образ подавальщицы Финдры, доселе служившей Джеку мерилом женской прелести, утратил часть своего очарования. Теперь Джек приобщился к более уточненной, более величественной красоте — и более недоступной, чем все женщины, которых он ранее знал.
Джека обуяла робость. Никогда еще собственные ноги не казались ему такими длинными и неуклюжими. Он опасался наступить на что-нибудь и растянуться или попасть ногой в кроличью нору. Волосы тоже пришли в полный беспорядок и падали ему на глаза при каждом четвертом шаге — он нарочно считал шаги. А в довершение всего у него отнялся язык. Ум наряду с ним тоже отказывался служить и предлагал лишь самые глупые темы для разговора. Как будто этой девушке с тонким профилем и кожей, белой, как свежезамешенное тесто, интересно будет слушать про подагру мастера Фраллита!
Он покосился на нее — что-то в ней затрагивало его душу, Понемногу он стал понимать, что это — отражения его собственных чувств. Она тоже боялась и пыталась скрыть это. Джек решился заговорить, не считаясь с риском выставить себя дураком.
— Как вас зовут? — робко спросил он.
— А вас? — мигом выпалила она. Джек не сдержал улыбки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Джек любил печь сдобу. С ней в отличие от простого хлеба можно было не спешить — и Джек, подолгу меся тесто, предавался мечтам. Если же он отмерял продукты не слишком тщательно и плюшки выходили неудачными, Джек всегда мог отвести от себя удар, сказав, что пробовал новый рецепт: в случае, когда проба удавалась, похвалы всегда пожинал мастер.
В это время, во второй половине дня, на кухне тепло, кипит работа, У огня греется эль, а на плите — суп. Остается промыть и отмерить дрожжи — и дневные труды Джека заканчиваются.
Может, подавальщица Финдра, если повезет, улыбнется ему и пригласит за ужином сесть рядом с собой.
Всему этому теперь конец. Он лишился всего, что имел, всех, кого знал. А что его толкнуло на это? Минутное безумие и сто шестьдесят хлебов.
Впервые в жизни Джек оказался по-настоящему одинок. То, что случилось утром, отделило его от людей. Если он доберется до другого города и станет пекарем там, с ним может повториться то же самое. И если при этом окажутся люди, он погиб. Но есть ли у него выход? Он пекарь и больше ничего делать не умеет. Попутешествует немного и устроится где будет возможно. Джек прибавил шагу, стараясь выбраться из леса.
Харвеллские леса поначалу не казались особенно густыми, но не успевал путник спохватиться, как оказывался в глухой чащобе. Деревья стояли стеной, и даже сквозь поредевшую осеннюю листву свет проходил с трудом. Каждый шаг, к тревоге Джека, сопровождался шумом: хворост трещал под ногами, нарушая заповедную лесную тишь.
Запахи поздней осени стояли вокруг: стынущей земли, гниющих листьев, сырой коры, и легкий ветер нес с собой предчувствие дождя.
Джеку становилось не по себе от пьянящих запахов и стены леса вокруг. По его прикидке, он прошел не больше лиги; он не Думал, что лес окажется таким густым.
Кожаные сандалии промокли от росы, и он был слишком Легко одет для такой погоды. Джек боялся. Память о тех хлебах преследовала его. Помнилась тошнота и еще — чувство, будто череп вот-вот лопнет. Это было колдовство, а всякий ребенок знает, что колдовство — злое дело, которым в старину занимались язычники. Сам Борк проклял колдовство. Джек судорожно вздохнул. Он не хотел быть побитым камнями, как еретик, или носить клеймо отщепенца.
Лесной воздух наполнял легкие, проникая в кровь. Джек стал успокаиваться, а со спокойствием к нему пришла и решимость.
Он и без того отщепенец. В замке все знали, что он безотцовщина, а его мать считали шлюхой. Люди, в общем, были добры к нему, но, стоило ему повернуться спиной или совершить какой-то проступок, перешептывания возобновлялись, в замке он навсегда остался бы ублюдком. Покинув замок, он оставил позади и свой позор. У него появилась надежда. Он будет печь хлеб в другом городе, и никогда ему не придется прикусывать язык или удерживать руку, заслышав чей-то шепоток. Он начнет новую жизнь, где никто не будет знать, что у него нет ни семьи, ни корней. Узнать что-то о происхождении матери — несбыточная мечта: ему даже ухватиться не за что. Лучше ух начать все заново, позабыв о своих детских фантазиях.
Воспрянув духом, Джек зашагал дальше. Между стволами наметилось что-то вроде тропинки, и Джек вверился ей.
Немного времени спустя он услышал женский голос, кричащий:
— На помощь! На помощь!
Джек без колебаний устремился на крик и очутился на просеке. Впереди какой-то мальчишка наскакивал с ножом на женщину. Не теряя времени, Джек поспешил ей на помощь. Мальчишка тут же бросился в лес. Джек побежал было за ним, но тот мигом исчез из виду. Повернувшись к женщине, Джек увидел перед собой совсем юную девушку.
— Вы ранены, госпожа? — спросил он, подойдя к ней.
— Не беспокойтесь, прошу вас, это только царапина.
Нож порезал ей запястье.
— Пожалуйста, позвольте мне помочь вам. Не такая уж это царапина.
— Не в ране дело, — холодно ответила девушка. — У меня отобрали кошелек.
— Вам следует вернуться в город, госпожа, и уведомить королевскую стражу. Они поймают этого парня.
Девушка восприняла его слова без особого внимания.
— Хорошо еще, что он не забрал обратно свою лошадь и оставил мне припасы. — При девушке был большой дерюжный мешок.
— Госпожа, вы должны немедля вернуться в Харвелл и заняться своей раной.
Девушка, подумав немного, ответила:
— Я никогда не вернусь в Харвелл. — Голос у нее был сильный и звонкий, и, несмотря на ее грубый плащ, Джек видел, что она знатного происхождения.
— Куда же вы держите путь?
— Вы задаете слишком много вопросов. Мне пора. — Девушка взвалила мешок на спину лошади и направилась на восток. Джеку не хотелось отпускать ее.
— Мне тоже на восток, — сказал он, подумав, что с тем же успехом может отправиться и туда.
— Я пойду одна. — Холодность ее тона смутила Джека, но он не сдался.
— В другой раз у вас и лошадь отнимут.
Девушка заколебалась, бросив быстрый взгляд синих глаз на лошадь и свои пожитки.
— Хорошо, можете проводить меня немного, пока мы не отойдем подальше от города и замка.
Некоторое время они шли молча — девушка посасывала ранку на запястье, чтобы унять кровь. Потом, к удивлению Джека, сказала:
— Пожалуй, лучше будет сойти с дороги.
Он как раз думал о том же — но что ее-то побудило это предложить? Однако ее тон не допускал вопросов.
Они сошли в лес, и Джек попытался найти тропинку, идущую вдоль дороги, но не слишком близко к ней. Клонящееся к закату солнце, пробившись между стволами, осветило лицо девушки. Джек никогда еще не видел такой чистой нежной кожи и таких больших глаз. Образ подавальщицы Финдры, доселе служившей Джеку мерилом женской прелести, утратил часть своего очарования. Теперь Джек приобщился к более уточненной, более величественной красоте — и более недоступной, чем все женщины, которых он ранее знал.
Джека обуяла робость. Никогда еще собственные ноги не казались ему такими длинными и неуклюжими. Он опасался наступить на что-нибудь и растянуться или попасть ногой в кроличью нору. Волосы тоже пришли в полный беспорядок и падали ему на глаза при каждом четвертом шаге — он нарочно считал шаги. А в довершение всего у него отнялся язык. Ум наряду с ним тоже отказывался служить и предлагал лишь самые глупые темы для разговора. Как будто этой девушке с тонким профилем и кожей, белой, как свежезамешенное тесто, интересно будет слушать про подагру мастера Фраллита!
Он покосился на нее — что-то в ней затрагивало его душу, Понемногу он стал понимать, что это — отражения его собственных чувств. Она тоже боялась и пыталась скрыть это. Джек решился заговорить, не считаясь с риском выставить себя дураком.
— Как вас зовут? — робко спросил он.
— А вас? — мигом выпалила она. Джек не сдержал улыбки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140