Поэтому Таул каждое утро клал в карман, кроме ножа, еще и книгу. Он мало что понимал из писаний старого Марода, но рыцарю полагалось быть начитанным — и он читал. Даже истратив свои сбережения, Таул продолжал таскать с собой книгу на рыбную ловлю. Он говорил себе, что это просто привычка, что на книгу удобно опирать удочку и что увесистый том может послужить хорошим оружием в случае нападения. Правда была куда глубже: сохраняя книгу, он сохранял и надежду. Если ему выпадет случай стать рыцарем — а в мечтах такой случай выпадал всегда, — он будет готов к этому.
Воспоминания о тех днях были неотделимы от дразнилок. Деревенские мальчишки, не решаясь нападать на него поодиночке, собирались ватагами, и, когда он шел на рынок с сестрами по бокам и младенцем в корзинке, они высмеивали его, называли «доброй хозяюшкой» и советовали поспешить домой, чтобы покормить малыша грудью. Сара и Анна тянули его за руку, умоляя не обращать на это внимания, и только их страх удерживал его от стычек с обидчиками.
Но однажды он пошел в деревню один. Таул помнил тот день как сейчас: ясное небо, тучи мух, сухая земля под ногами. А вышло все из-за бараньей ноги.
Приближался праздник лета, и Таул пообещал сестренкам приготовить что-нибудь вкусное. Им, живущим на рыбе и гусятине, любое другое мясо представлялось верхом роскоши, а Таул, как ни ворчал на сестер, любил их побаловать. Саре он велел развести огонь, чтобы поджарить мясо. Ей уже сравнялось двенадцать, Анне — восемь, а малышу — три.
Таул весело шагал по дороге. Денег хватит не только на баранью ногу — останется еще немного на ленты и сладости. Сара и Анна подвязывали волосы веревочками. Он видел, как они поглядывают на деревенских девочек с яркими лентами в косах, им тоже хотелось таких, но они ни разу не осмелились попросить. Они знали, что денег у них нет, и не приставали к брату с тем, что он не мог себе позволить. У него очень хорошие сестры. Но они не знают, что, как только малыша отняли от груди и надобность в кормилице отпала, Таул снова стал продавать лишнюю рыбу. И у него набралось как раз столько, чтобы хоть как-то отметить праздник лета.
Таул купил ногу, жилистую и жестковатую. Торговаться он еще не умел и дал за нее сколько запросили.
На обратном пути его стали одолевать мухи, тучами жужжащие над мясом. У околицы он услышал:
— Эй, матушка, беги скорее домой да жарь баранину! — Раздался смех. Таул, не оборачиваясь, шел своей дорогой.
— Мухи докучают? Это потому, что от тебя девчонками пахнет! — крикнул другой голос, и за спиной снова засмеялись.
— У него и грудки скоро отрастут.
— Еще слово — и я тебя убью! — рявкнул, обернувшись, Таул. Обидчики, к его удовлетворению, немного попятились. Их было пятеро, и он хорошо их знал. Заводила ухмыльнулся:
— Как ты нас убьешь, хозяюшка, — накормишь своей стряпней?
В Тауле что-то надломилось, и он, не помня себя, вцепился вожаку в горло. Тот покраснел, потом побагровел. Кто-то пнул Таула сзади, и он, крутнувшись, ударил противника в лицо. Хрустнула кость. Третий прыгнул Таулу на спину. Таул отшвырнул его так, что тот упал на расстоянии лошадиного корпуса. Четвертый топтался на месте, явно испугавшись. Таул побежал за ним, сбил с ног и долго пинал, пока злость не прошла.
Кровь обагрила землю и его одежду. Баранья нога валялась в пыли. Он уложил четверых, а пятый благоразумно бежал.
Таула одолевали слезы — не из-за драки, а из-за мяса и лент. Все пропало, и ожидания сестер будут обмануты. Подобрав ногу, он постарался, насколько возможно, счистить с нее пыль. А ленты все в крови — но, может быть, их еще удастся отстирать.
Таул, прихрамывая, поплелся домой со своей корзиной. Позади послышались шаги, и он обернулся, приготовясь драться снова.
— А ты силен, юноша, если тебя разозлить, — заметил идущий за ним человек — нездешний, судя по цвету лица и выговору. — Было на что посмотреть. Задора тебе не занимать, но драться ты совсем не умеешь.
— Я твоего мнения не спрашивал, незнакомец.
Мужчина, темноволосый, темноглазый, у пояса носил меч, а на груди — кинжал; темно-синий плащ придавал ему достоинство, а промасленные кожаные латы свидетельствовали о достатке.
— Я привык получать то, что мне нужно. А теперь скажу без обиняков: мне нужен ты. — Незнакомец, растянув губы в подобии улыбки, поклонился. — Я Тирен, вальдисский рыцарь.
* * *
Таул подходил к кварталу продажной любви. Ему была необходима Меган. Прошлое вцепилось в него мертвой хваткой — ему нужна была ее нежность, чтобы позабыть обо всем.
Он горько разочаровался, не достучавшись у ее двери. Вломившись наконец силой, он оставил в каморке клок своего зеленого плаща в знак того, что побывал здесь, — записку Меган прочесть не смогла бы.
Осмотрев комнату, он понял, что Меган не было дома добрых несколько дней: по полу шмыгали крысы, мухи кишели над куском испорченного пирога, на столе и стуле толстым слоем лежала пыль. Меган всегда держала комнату в порядке. Озадаченный Таул занялся обыском — немногие платья и пожитки девушки остались на месте. Он отвадил тяжелый камень в очаге, где Меган держала деньги, — золотые исчезли. Таул печально вздохнул. Она взяла деньги и ушла. Упрекать ее не за что — он сам подтолкнул ее к этому. Он не ожидал лишь, что она уйдет так скоро.
Таул провел пальцами по волосам. Что ж, все к лучшему. Он пробыл бы с ней всего одну ночь, а после они расстались бы снова, причинив друг другу новую боль.
Таул прикрыл за собой взломанную дверь и опять побрел по грязным улицам, дивясь тому, как пригревает солнце, — на болотах в эту пору стоят жестокие холода. Вынув оба письма из-за пояса, он содрогнулся при виде выдавленной на печатях затейливой буквы «Л». Ему станет куда спокойнее, когда он избавится от писем. Не зная, где искать улицы, куда их следовало доставить, Таул окликнул пробегавшего мимо мальчишку:
— Эй, малый!
— Ты меня? — удивленно отозвался тот.
— Тебя, тебя. Не хочешь ли помочь мне? Мне нужен человек, который проводил бы меня в пару мест.
— А что я за это получу? — Мальчишка воззрился на Таула. Тот только улыбнулся такому нахальству.
— Сколько ты хочешь?
— Две медяшки, — без запинки выпалил мальчик. Таул оглядел его: не больше одиннадцати зим от роду, одет в рваную холщовую рубаху и выглядит так, будто несколько дней не ел.
— Денег я тебе, малый, не дам, зато накормлю горячим обедом.
Мальчишке это предложение явно пришлось по душе.
— Откуда мне знать, что ты не надуешь меня, когда я покажу тебе дорогу?
— Даю тебе честное слово.
— У нас тут говорят, что слову чужеземца веры давать нельзя.
— Так я, по-твоему, чужеземец?
— Ясно как Божий день. Таул сдержал улыбку.
— Ну а если я скажу тебе, что я рыцарь и обязан держать свое слово?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Воспоминания о тех днях были неотделимы от дразнилок. Деревенские мальчишки, не решаясь нападать на него поодиночке, собирались ватагами, и, когда он шел на рынок с сестрами по бокам и младенцем в корзинке, они высмеивали его, называли «доброй хозяюшкой» и советовали поспешить домой, чтобы покормить малыша грудью. Сара и Анна тянули его за руку, умоляя не обращать на это внимания, и только их страх удерживал его от стычек с обидчиками.
Но однажды он пошел в деревню один. Таул помнил тот день как сейчас: ясное небо, тучи мух, сухая земля под ногами. А вышло все из-за бараньей ноги.
Приближался праздник лета, и Таул пообещал сестренкам приготовить что-нибудь вкусное. Им, живущим на рыбе и гусятине, любое другое мясо представлялось верхом роскоши, а Таул, как ни ворчал на сестер, любил их побаловать. Саре он велел развести огонь, чтобы поджарить мясо. Ей уже сравнялось двенадцать, Анне — восемь, а малышу — три.
Таул весело шагал по дороге. Денег хватит не только на баранью ногу — останется еще немного на ленты и сладости. Сара и Анна подвязывали волосы веревочками. Он видел, как они поглядывают на деревенских девочек с яркими лентами в косах, им тоже хотелось таких, но они ни разу не осмелились попросить. Они знали, что денег у них нет, и не приставали к брату с тем, что он не мог себе позволить. У него очень хорошие сестры. Но они не знают, что, как только малыша отняли от груди и надобность в кормилице отпала, Таул снова стал продавать лишнюю рыбу. И у него набралось как раз столько, чтобы хоть как-то отметить праздник лета.
Таул купил ногу, жилистую и жестковатую. Торговаться он еще не умел и дал за нее сколько запросили.
На обратном пути его стали одолевать мухи, тучами жужжащие над мясом. У околицы он услышал:
— Эй, матушка, беги скорее домой да жарь баранину! — Раздался смех. Таул, не оборачиваясь, шел своей дорогой.
— Мухи докучают? Это потому, что от тебя девчонками пахнет! — крикнул другой голос, и за спиной снова засмеялись.
— У него и грудки скоро отрастут.
— Еще слово — и я тебя убью! — рявкнул, обернувшись, Таул. Обидчики, к его удовлетворению, немного попятились. Их было пятеро, и он хорошо их знал. Заводила ухмыльнулся:
— Как ты нас убьешь, хозяюшка, — накормишь своей стряпней?
В Тауле что-то надломилось, и он, не помня себя, вцепился вожаку в горло. Тот покраснел, потом побагровел. Кто-то пнул Таула сзади, и он, крутнувшись, ударил противника в лицо. Хрустнула кость. Третий прыгнул Таулу на спину. Таул отшвырнул его так, что тот упал на расстоянии лошадиного корпуса. Четвертый топтался на месте, явно испугавшись. Таул побежал за ним, сбил с ног и долго пинал, пока злость не прошла.
Кровь обагрила землю и его одежду. Баранья нога валялась в пыли. Он уложил четверых, а пятый благоразумно бежал.
Таула одолевали слезы — не из-за драки, а из-за мяса и лент. Все пропало, и ожидания сестер будут обмануты. Подобрав ногу, он постарался, насколько возможно, счистить с нее пыль. А ленты все в крови — но, может быть, их еще удастся отстирать.
Таул, прихрамывая, поплелся домой со своей корзиной. Позади послышались шаги, и он обернулся, приготовясь драться снова.
— А ты силен, юноша, если тебя разозлить, — заметил идущий за ним человек — нездешний, судя по цвету лица и выговору. — Было на что посмотреть. Задора тебе не занимать, но драться ты совсем не умеешь.
— Я твоего мнения не спрашивал, незнакомец.
Мужчина, темноволосый, темноглазый, у пояса носил меч, а на груди — кинжал; темно-синий плащ придавал ему достоинство, а промасленные кожаные латы свидетельствовали о достатке.
— Я привык получать то, что мне нужно. А теперь скажу без обиняков: мне нужен ты. — Незнакомец, растянув губы в подобии улыбки, поклонился. — Я Тирен, вальдисский рыцарь.
* * *
Таул подходил к кварталу продажной любви. Ему была необходима Меган. Прошлое вцепилось в него мертвой хваткой — ему нужна была ее нежность, чтобы позабыть обо всем.
Он горько разочаровался, не достучавшись у ее двери. Вломившись наконец силой, он оставил в каморке клок своего зеленого плаща в знак того, что побывал здесь, — записку Меган прочесть не смогла бы.
Осмотрев комнату, он понял, что Меган не было дома добрых несколько дней: по полу шмыгали крысы, мухи кишели над куском испорченного пирога, на столе и стуле толстым слоем лежала пыль. Меган всегда держала комнату в порядке. Озадаченный Таул занялся обыском — немногие платья и пожитки девушки остались на месте. Он отвадил тяжелый камень в очаге, где Меган держала деньги, — золотые исчезли. Таул печально вздохнул. Она взяла деньги и ушла. Упрекать ее не за что — он сам подтолкнул ее к этому. Он не ожидал лишь, что она уйдет так скоро.
Таул провел пальцами по волосам. Что ж, все к лучшему. Он пробыл бы с ней всего одну ночь, а после они расстались бы снова, причинив друг другу новую боль.
Таул прикрыл за собой взломанную дверь и опять побрел по грязным улицам, дивясь тому, как пригревает солнце, — на болотах в эту пору стоят жестокие холода. Вынув оба письма из-за пояса, он содрогнулся при виде выдавленной на печатях затейливой буквы «Л». Ему станет куда спокойнее, когда он избавится от писем. Не зная, где искать улицы, куда их следовало доставить, Таул окликнул пробегавшего мимо мальчишку:
— Эй, малый!
— Ты меня? — удивленно отозвался тот.
— Тебя, тебя. Не хочешь ли помочь мне? Мне нужен человек, который проводил бы меня в пару мест.
— А что я за это получу? — Мальчишка воззрился на Таула. Тот только улыбнулся такому нахальству.
— Сколько ты хочешь?
— Две медяшки, — без запинки выпалил мальчик. Таул оглядел его: не больше одиннадцати зим от роду, одет в рваную холщовую рубаху и выглядит так, будто несколько дней не ел.
— Денег я тебе, малый, не дам, зато накормлю горячим обедом.
Мальчишке это предложение явно пришлось по душе.
— Откуда мне знать, что ты не надуешь меня, когда я покажу тебе дорогу?
— Даю тебе честное слово.
— У нас тут говорят, что слову чужеземца веры давать нельзя.
— Так я, по-твоему, чужеземец?
— Ясно как Божий день. Таул сдержал улыбку.
— Ну а если я скажу тебе, что я рыцарь и обязан держать свое слово?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140