— Эти рубахи носить тебе, Мэлгон Хир, и тебе, Мирддин Виллт! Они защитят вас обоих — сами увидите! А те, кого покрывают они, будут уютно спать на тесном ложе под одеялом из дерна! А теперь должна я вернуться к своим делам, а вы — к своим. Я следила за вами и ныне предупреждаю вас: Псы Гверна, бойтесь Мордвидд Тиллион!
Когда вокруг нас сгустился туман, показалось мне, что под водой стоит кайрн из изуродованных голов, тел, рук и ног, из рассеченных жил и гортаней сгустками шла кровь, окрашивая воду алым. Это было лишь мгновенное видение, и все же показалось мне, что как раз эту кровь смывала женщина с рубах, которые показала нам.
С этими словами Прачка у Брода удалилась — на крыльях летучей мыши, с когтями рыси, угольно-черная, как ворон. Мы поняли, что она явилась нам из эльфийского кургана в образе прекрасной женщины.
В сгущающихся сумерках мы покинули верфь и вернулись к королевскому лагерному костру. Мне не хотелось участвовать в пиру, потому я встал в стороне, закутавшись в плащ и прислонившись спиной к холодному камню стены разрушенного города, за стенами которого был разбит лагерь войска Кимри. В красном отсвете костра я видел, как они подходили и уходили, опуская в котел свои спицы для мяса, — Мэлгон Гвинедд, его сын Рин, его двоюродные братья из дома Кунедды, Эльфин маб Гвиддно и трибун Руфин. Их лица возникали из мрачной тени — отстраненные и бледные, лишенные дневной доброты и теплоты. Они были очень похожи на отсеченные головы на кольях, которые довелось мне некогда видеть вокруг святилища мертвых.
Я думал над словами Прачки у Брода. Я понимал, что настало время покинуть моих соотечественников. Я пошел через тьму назад, к броду. Я весь был здесь, у тускло поблескивающей в бледном свете туманной луны воды, когда вдруг услыхал шаги у себя за спиной. Резко повернувшись, я узнал по силуэту трибуна и рассмеялся:
— Ты внимательно следишь за мной, Руфин! Помню, помню тот случай на склоне Динллеу Гуригон. Что на этот раз?
— Я хотел бы об этом спросить тебя, Мердинус. Ты приходишь и уходишь, как кот-мышелов, охраняющий комнату. Неразумно для короля покидать армию, и потому я решил, что лучше бы присмотреть за ним — и за тобой. Всего лишь четыре года назад при Иллирикуме гоары и илдигисалы убили четырех римских военачальников, которым хватило глупости покинуть лагерь и пойти ночью прогуляться вдоль реки, прямо как вы. Но в твоем случае что-то говорит мне, что ты намерен увильнуть от своих обязанностей и покинуть армию. Я прав?
Немного подумав, могу ли я довериться этому человеку, я решил признаться кое в чем.
— Я не покидаю тебя, трибун, хотя ты прав насчет того, что я намерен отлучиться на некоторое время. Разум мой встревожен, и я должен поразмыслить в одиночестве.
— Ты боишься исхода этого похода? — спросил трибун, глядя мне прямо в лицо. — Если так, то ты обязан проинформировать об этом государя. Или, может, доверишься мне, тому, чья обязанность подавать советы в области стратегии? Даже если ты обладаешь военным опытом, мне неизвестным, я должен предупредить тебя, что ты поступаешь безответственно, если в критический момент нашего продвижения скрываешь эго.
Слегка подумав, я сначала посмотрел в умные глаза солдата, затем на мрачный разлив реки, вытекающей из мрака, чтобы снова погрузиться во мрак.
— Ничего такого я не знаю, — наконец ответил я. — На нашем пути были знаки и видения, и я хочу удалиться от войска и подумать об их значении.
Трибун коротко рассмеялся.
— Вот уж точно, знаки и видения! — хрипло возразил он. — Знаки вопиющего нарушения дисциплины и видения полной неспособности усвоить основные принципы военного дела, заложенные Вегецием и Фронтином! Но если говорить серьезно, друг мой, ты не должен думать об этом только как о ворчании старого служаки. Я допускаю, что слишком гонял некоторые ваши отряды, что аванпосты на бродах расставлялись неправильно. Но король прекрасно выполняет мои рекомендации, и это ни капли не похоже на долгий утомительный марш, предпринятый для того, чтобы привести поротых новичков в форму. Сам увидишь, все будет хорошо. После многолетней службы на ливийской границе я далек от того, чтобы ожидать крепкой дисциплины в рядах федератов. Попробуй поговорить с ними о простаксисе, энтаксисе, эпигаксисе, гипотаксисе, паремболе — они же не только этих терминов, даже обязанностей профессионального солдата не знают!
Но наш воинский дух высок, и я думаю, мы задавим числом все, что враг сможет выставить в поле, — особенно с тех пор, как к нам присоединились отряды трех королей на броде через Сабрину. Запомни: Вечная Победа — это предназначение Рима, чья Империя ограничена не землей, а небом. Это написал Цицерон… по-моему. Ты же сам знаешь, я не слишком начитан.
Я похлопал старого солдата по плечу и улыбнулся.
— Я не сомневаюсь, что ты прав, да и в любом случае ты понимаешь в этом куда больше, чем я. Но все-таки кое-что тревожит меня, и мне необходимо немного подумать о том, как получше разобраться с этим. Как и ты, я — «серый волк» из-за моря, и у меня есть собственный взгляд на все. Каждый искусен в своем, и если мы с тобой с успехом используем свои знания, то почему бы и не добиться удачи?
— Ладно, будь по-твоему, — согласился солдат, — не в моей власти остановить тебя. Надеюсь, мы еще встретимся, поскольку мне кажется, что из тебя еще можно сделать стратега. Я никогда не был человеком письма и уехал из Александрии, поднаторев в риторике и праве немногим лучше, чем новобранец в лимитаниях. Что до Аристотелева «Органона» и «Изагоги» Порфирия — ну, я видел в них смысла не больше, чем в твоем квадрате ротас — сатор. Но мне нетрудно увидеть, что в тебе таится много мудрости и, кажется, немало добросердечия.
Руфин на миг замолк. То, что он затем сказал, признаюсь, озадачило меня. Я долго повторял в уме эти слова:
— Может, нам не суждено больше встретиться в этом мире, друг мой. Может случиться, что не все в этом походе пойдет так, как ты и твой король хотели бы. Но я надеюсь, что ты будешь доверять мне, что бы на первый взгляд ни показалось и что бы ни говорили люди, когда я заявил, что буду выполнять долг солдата римского императора. Это, как мне сказали, река Тамезис. Что ж, мы пойдем по ней до Лондиниума и увидим, как римский и бриттский стяги дружески перевьются!
Пока Руфин говорил, из клубов серого тумана вынырнула луна и медленно поползла вверх. Я увидел, как блеснули глаза старого офицера, когда он повернулся, чтобы уйти. Я ничего не сказал, но ощутил неожиданный приступ боли вроде того, что испытал, когда принцесса, супруга Эльфина, повернулась ко мне, прося помощи, в своей комнате во Вратах Гвиддно на Севере. Есть во всем этом что-то жалкое, порой невыносимое, и на миг я ощутил бессильное возмущение своим одиноким уделом, доставшимся мне в час моего зачатия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220