— Отложи дубинку и возьми лопату, Биег-Олмай! Запри свои могучие ветра, Биег-Олмай, — мы принесли кровь твоему идолу, и много живой крови дадим мы тебе! — грохотали, причитали бубны среди снежной пустыни. Единым голосом нойди умоляли Биег-Олмая, вместе приговаривая:
Биег-Олмай, ветра запри ты,
Скуй ты цепью непогоду,
Цепью медной, крепкой цепью!
Ты возьми свою лопату,
Ты закрой скорее двери!
Замути живые воды!
Но насмешливо визжал над ними хохот Биег-Олмая — не так успокаивают зиму! Ветер выл вокруг горы, ураган хлестал замерзшую землю. Камни дико свистели, скалы глухо грохотали. Вздрагивали замерзшие реки, дрожали озера, тряслась медная гора. Земля слетала с камней, камни с осыпей, шевелился мир поверх черного подземною океана — вся вселенная головокружительно содрогалась Затуманился взор море-странника, потемнела перед его глазами снежная вершина холма. Стало темно, как в те времена, когда Варальден-Олмай еще не повесил солнце на своей золотой березе, а луну — на серебряной сосне, когда люди еще ползали в сырой яме, не ведая солнца, не ведая луны, на ощупь ища твердую землю, ощупывая болота пальцами.
Но прошло мгновение — и облако рассеялось, и скоп увидел, что пойди выхватили свои острые ножи, полосуя свои лица, так что кровь потекла по их щекам, смешиваясь с пеной, выступавшей из их раскрытых ртов. В грохочущем мраке Хеорренда окинул все вокруг себя туманным взглядом, глянул на скрежещущие зубы и окровавленные лица обезумевших нойди. Он не знал, почему он здесь, он не помнил, зачем он приплыл сюда. Колдуны со склона, турьялайнен, вонзили в него зазубренные стрелы забвенья, и нелегко вынуть их из тела. Но от содрогания земли, вызванного Биег-Олмаем, они выпали, упали на промерзшую землю, вонзились в лед. Задрожала мыслесокровищница Хеорренды, и из-под приоткрытой крышки хлынула память.
Столп земной на возвышении, столп, что соединял скованную льдом землю и набухшее облаками небо, раскачивался и дрожал. Великан, что был заточен в окованной железом кузне под корнями священного холма, рвался из опутывающих его цепей, жаждая разломать засовы, что удерживали его. Его нужно было остановить, он должен быть заперт в скале, поскольку если он вырвется, то он прибьет кольцо к небу, а к нему прикрепит цепь, обрушит небо на землю, землю перевернет, смешает небо с землей в одном водовороте. Горячий яд вечно капает на него, и потому изо всех сил старается он ослабить путы, развязать узлы, разрушить руны уз, что охраняют Срединный Мир и не дают ему разрушиться от силы его содроганий.
И от кровавого столба расходились по всему миру землетрясения. Повсюду вокруг были кровавые лезвия, кромсающие мертвые лица, разинутые рты, выкрикивавшие заклятья. И глядя на хищные ножи и открытые раны, медленно припоминал Хеорренда откуда-то издали возникавшую в его сознании давно забытую песнь о гуннах, которую перенял он от скопа из их народа, что жил у свевов. Разве не о таких же воплях и ранах и ледяном степном ветре рассказывала песнь о гуннской страве? Качалась мировая опора, ибо было время Муспилли, как в те времена, когда Покоритель Мира поднял бешеный вихрь, который поверг всю землю.
Когда Этла умер, его народ оплакал его вокруг шелкового шатра, в котором лежало его тело, вспарывая себе щеки по обычаю гуннов. И среди воплей нойди, среди воя бури и стонов мирового древа возвысил свой голос Хеорренда и громко запел о страве Этлы:
Здесь лежит Этла, великий король гуннов.
Могучий сын Мундзука,
Повелитель храбрейших племен в мире.
О таком могуществе и не слыхивали прежде,
Ему были подвластны королевства земные
К востоку и западу от Вистлавуду
Он принес погибель двум империям румвалов,
Захватив их крепости Затем,
Снизойдя к их жалобным мольбам,
Чтобы не грабил он то, что осталось,
Он наложил на них ежегодную дань.
Обретя такую славу и беспредельную удачу,
Умер он — не от вражьей раны,
Но от вероломства друга,
Среди народа, который защищал он,
Среди смеха и радости, без боли.
Как же счесть смертью то,
За что никому не нужно давать клятвы
Об отмщении?
Чем громче пел Хеорренда, тем согласнее резали себя и вопили нойди. Все сливалось в могучей песне, поднимаясь молитвой к Биег-Олмаю, чтобы не упало мировое дерево, чтобы не сбросил цепей великан, чтобы кровавое озеро в его жилище не перелилось через край в конце времен. И тут позади во мраке рассмеялась ужасным смехом Лоухи, царапая кошачьими своими когтями дерево, где жил сейди, вырвав из шкуры своей волосок, испускавший ядовитое зловоние.
— Теперь пусть будет то, что созрело! — по-кошачьи взвизгнула она, и нойди попадали ничком наземь, на голую медную гору.
Только Хеорренда стоял перед возвышением, на котором, мнилось ему, видит он тело Этлы на окровавленных носилках, застывшее среди клубящегося тумана. Вокруг тела разрушителя вспыхнуло неземное пламя, все выше и выше взбираясь на носилки. Пламя все тянулось вверх, пока не повисло спиральной завесой между небом и землей. Подняв взгляд, Хеорренда увидел мириады воинов, сражающихся в круге огня, — души убитых, чьи копья и мечи не оставались праздными даже после их смерти.
Наверху, словно отражаясь в пламенном колодце, мерцали вечные звезды — Серп Вяйнямойнена полыхал так яростно, что казалось, будто бы он того гляди спалит кровлю самого неба. Взгляд скопа был прикован к центру круговерти. Мысль его пробудилась, взор его прояснился. Взметнулись пульсирующие ленты пламени, сойдясь в устье звездного колодца. Лучи плясали над головой Хеорренды, шептали вокруг и тихо пели ему в уши.
Птичка, что летела над санями короля-коротышки среди снегов, сладко запела и понесла на крыльях своих скопа наверх, в зияющее устье круговерти. Со всех сторон вспыхивали волнистые разноцветные полотна света, они взметывались и опадали, сверкали разными цветами, и все же ни разу не обожгли его огромными языками своего огня. Вокруг носились бури Биег-Олмая, они толкали его, запихивая себе в глотку, втягивали его туда, откуда они вышли, тащили из мерцающего колодца света.
Хеорренда видел эту опасность. Он боялся, что может потерпеть неудачу в своем странствии. Как взойти ему по текучему пламени, взобраться по гневному водопаду, взлететь к краю светозарного порога? Жалобно воззвал он к птице-поводырю, к своей сайва-ледди, вожатому на пути.
Тогда птичка забила крыльями, порхнула в пылающий проход, пронеся Хеорренду мимо разинутых пастей и жадных когтей, через реку огня и дальше. Они летели так быстро, что он ничего не видел и слышал лишь громкий свист ветра Они неслись над бескрайним лесом, самим Меарк-вуду, что тянется по лику земли, разделяя здешнее от запредельного. Посередине Меарк-вуду стоит горная стена, которую поводырь Хеорренды едва сумел перелететь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220