Она покачала головой.
– Знаешь, какое это может иметь значение? – Он был явно воодушевлен. – Это сделает нам имя, Энни. Мы можем стать чем-то совершенно иным, чем то, что мы сейчас.
– А что плохого в том, какие мы сейчас?
– Ты шутишь? – встрепенулся он. – Неужели тебя устраивает существующее положение вещей?
– Нет, не устраивает.
– Ну вот, – в его голосе звучало недоверие, – наконец-то я заставил тебя признаться.
– Я хочу сказать, что меня не устраивает, что ты недоволен. А вообще я не знаю, что и сказать. Ну вдруг ты погибнешь там?
– С таким настроением нельзя жить.
Она не нашла, что ответить, и, перевернувшись на живот, положила голову на руки, пытаясь унять охватившую ее дрожь.
– Помнишь? – спросил он. – Помнишь, как все было?
Энни попыталась вспомнить, какой ей представлялась жизнь во время войны. То, что возникало в памяти из того времени, казалось ей искаженным и даже безнравственным. Те трудности и лишения, которые они тогда испытывали вместе с постоянным чувством тревоги, частично стерлись из памяти, а то, что от них осталось, давно вошло в плоть и кровь и стало частью их самих. И сейчас, как ни странно, ей вспоминался берег в Паттайа; коктейли «май тай» в Халекулани; ночь, полная любви, в военно-морском отеле «Вайкики бич». А на рассвете его шепот: «Как быстро проходит ночь с любимой». Они были совсем молодыми. Ей припомнилась прелесть юности с ее ощущением собственного всесилия, гордым приятием чести, долга и риска. Наперекор всему они утверждали жизнь каждым ударом своего сердца.
В глубине сознания, затуманенного алкоголем, она понимала его тоску по жизни и юности. «Ради этого, – думала она, – он способен на многое такое, чего люди, подобные ее отцу, никогда не смогут понять». Она всегда считала, что у него немало скрытых достоинств. Какая-то частичка ее всегда будет оставаться его тайной поклонницей. Этим вечером она увидела на его лице надежду, которая делала его прекрасным. И ей тоже захотелось быть верующей.
13
Спустя неделю неуклюжий и краснолицый журналист Даффи, специалист по формированию общественного мнения, прибыл к ним в дом над Зундом. Энн удивилась, увидев перед собой человека столь заурядной внешности. Устроившись на диване с чашкой кофе, он принялся философствовать.
– Везет некоторым, – рассуждал он. – Они могут позволить себе оказаться в центре внимания, не прилагая для этого никаких усилий.
Оуэн и Энн переглянулись. Даффи обращался к Энн так, как будто они были давними коллегами. Он разглагольствовал об Оуэне, словно того здесь не было вовсе.
– Смотрю я на Оуэна и думаю: ну прямо Линдберг! Доходит, что я имею в виду?
Энн усмехнулась. Сравнение несколько смутило ее. В кругах, где она воспитывалась, это был кумир. Энн Морроу Линдберг, любимый автор ее матери.
Даффи несколько приуныл.
– Вы не находите?
Оуэн что-то тихо пробормотал. Даффи продолжал настаивать:
– Вы понимаете, о чем я говорю? Обаятельный, но серьезный. Серьезный, но простой. Доходит?
Даффи. ушел, прихватив с собой их семейный альбом с фотографиями, чтобы полистать для вдохновения.
– О Боже, – выдохнул Браун, когда тот удалился, – какой круглый идиот!
– Тебе не кажется, что там все такие?
– Напомни мне, чтобы я позвонил завтра Торну. Им придется прислать ко мне кого-нибудь другого.
На следующий день Оуэн забыл о своем намерении позвонить Торну, а Энн не стала напоминать ему. По ней, так мог сойти и Даффи.
В следующую пятницу саутчестерский яхт-клуб устраивал коктейль, на котором прессе должны были представить участников гонки. За час до его начала у Браунов появился Даффи в клетчатой кепке из твида.
– Спаси, Боже, всех живущих здесь! – завопил он и проскользнул внутрь. Энн приготовила кофе. Публицист сидел за кухонным столом и сыпал сахар в чашку. Лицо его горело нездоровым румянцем.
– Вам будут задавать кучу вопросов о Хайлане, – предупредил он Брауна. – Переадресуйте их мне. И тогда мы, возможно, справимся с этим. – Затем он переключился на Энн: – Вам знакомы остальные парни?
Она поняла, что Даффи спрашивает ее о трех других участниках, которых клубу удалось привлечь к гонке, – Деннисе, Керуае и Фоулере.
– Я знакома со всеми. Оуэн знает Фоулера. Он брокер из Виргинии-Бич.
– Да, я хорошо знаю его. Он последний из устричных пиратов.
– Правда? – недоверчиво воскликнул Даффи.
Браун допил кофе.
– Правда. Пора отправляться.
По дороге Даффи потчевал их бородатыми историями из старых газет. День стоял пасмурный и теплый, поверхность Зунда отливала сероватой голубизной. На другом берегу висело размытое зарево.
Даффи еще сообщил, что он работал когда-то в «Нью-Йорк джорнэл американ», приказавшем долго жить; что у него имелась жена, страдающая какой-то хронической болезнью; что на прошлой неделе он возил ее в поместье Боскобель на Гудзоне и прогулка удалась на славу. На середине каменной лестницы, ведущей к центральному входу в клуб, он обернулся и с трудом перевел дыхание:
– Вам двоим надо держаться вместе. Мы хотим, чтобы Энн попала на фотографии.
Саутчестерский клуб занимал огромный деревянный особняк в стиле поздней английской готики, стоявший на отвесном берегу в окружении древних и потрепанных ветром кленов. В окнах горели свечи.
Войдя, они обнаружили настоящее столпотворение. Бары были заполнены, воздух пропитался запахами виски, парфюмерии и кожи. Оуэн и Энн последовали за Даффи через кубковый зал, до отказа забитый гостями. В дверях клубной библиотеки стоял высокий мужчина с серебристой шкиперской бородкой и, похоже, ждал их появления. Даффи попытался представить их, но бородач не обратил на него внимания.
– Браун, не так ли? – спросил он у Оуэна. – Я капитан Риггз-Бауэн, секретарь клуба.
Браун пожал протянутую руку. Появился пожилой человек в синем блейзере, который был представлен как мистер Уитни, командор клуба. Репортеры начали забрасывать Брауна вопросами, но тут вмешался Даффи.
– Если у вас есть вопросы по поводу господина Мэтью Хайлана, – прокричал он что было мочи, – позвольте мне ответить на них. Господин Браун не располагает интересующей вас информацией.
Около двух десятков репортеров устремились за ним в соседний зал. Риггз-Бауэн, насторожившийся при появлении Энн, провел Браунов в глубину библиотеки, где их ждали трое других участников гонки. Они сидели, лениво развалясь в капитанских креслах вокруг дубового стола, на котором стояла огромная ваза с нарциссами. При появлении Браунов все встали.
Ян Деннис, краснолицый застенчивый австралиец, приехал в Штаты рекламировать книгу с описаниями своих приключений во время шестидесятисемидневного дрейфа на резиновом плотике. Правда, об этом произведении никто не слышал от него ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112