– А как насчет фильма? – неожиданно для себя спросила она. – Он будет и дальше сниматься?
Взгляд Торна сделался безучастным.
– Что, опять этот Стрикланд? Да кому он нужен, фильм?
– Мне бы хотелось, чтобы работа над ним продолжалась. Это могло бы помочь нам. Если мы что-нибудь напишем.
Она уходила от Торна в веселом расположении духа – от виски и от охватившего ее ощущения свободы. Раз у них с Оуэном будут кое-какие деньги и яхта, то о судьбе «Алтан» можно не беспокоиться. Все дело в том, что жизнь у них проходила зря. Отсюда и вечная смертельная скука, которая сопровождала их существование. Оуэн был прав, выбрав гонку. Это наполняло жизнь чем-то значительным.
Шофер Торна припарковал «линкольн» в нескольких десятках футов от выхода на Семьдесят первую улицу. Направившись к нему, Энн сквозь пелену падавшего снега заметила на противоположной стороне фургон Стрикланда и после секундного колебания двинулась к нему. Подойдя поближе, она разглядела и самого Стрикланда, сидевшего за рулем. Он был один. Увидев ее, он опустил стекло.
– Что вы здесь делаете? – спросила она. – Вы что, снимаете это для фильма?
Стрикланд смотрел на нее, сжав свои тонкие губы. Он был какой-то всклокоченный и измотанный.
– Что происходит с вами, Рон? – спросила она. – Почему вы сидите тут в такую погоду?
– Может быть, вы догадаетесь за нас обоих?
На секунду их взгляды встретились.
– У вас счастливый вид, – сообщил он ей. – Вы довольны собой.
– Я всего лишь навеселе. Но как бы то ни было, что это значит – «счастливый»? Как понимать «довольна собой»? – Она рассмеялась. – И все-таки – что вы здесь делаете?
– Назовем это исследованием, – ответил он. – Изучением заднего плана.
– Вы что, все время ездите за мной следом?
– Его машина ждет вас, – напомнил Стрикланд. – Куда вы едете?
– Я еду домой. Больше не тащитесь за мной. – По пути к лимузину она остановилась посреди улицы и крикнула ему: – Вы бессердечный человек! И вы не знаете обо мне ничего!
– Ошибаетесь, – донеслось в ответ.
Она сделала было шаг к нему, но затем повернулась и зашагала к лимузину Торна.
По пути домой она вновь и вновь мысленно прокручивала свою перепалку со Стрикландом. Ей ни за что нельзя было оборачиваться, после того как она пошла к лимузину, ни в коем случае нельзя было заговаривать с ним вновь. Она начинала терять лицо.
Становилось ясно, что не все было так просто, как им с Оуэном казалось. То, что им представлялось гонкой, оказалось войной, и ставкой являлась жизнь. Оуэн был в море. А она на берегу – осажденная, загнанная в угол, с поколебленными моральными устоями.
«Я должна быть осторожной, – говорила она себе. – Мне надо понять, что мне нужно». Ей часто приходилось слышать от других, как важно знать, чего ты хочешь. И тут дела у нее обстояли неважно, хотя она надеялась, что для гонки это не будет иметь значения.
Лимузин мчался сквозь снег, и шофер, как всегда, был в темных очках.
44
Во второй половине дня ветер продолжал усиливаться, и к шестнадцати часам его скорость по бортовому индикатору была уже тридцать шесть узлов. Не доверяя прибору, Браун открыл сдвижную панель своей прозрачной полусферы и оказался под ледяным дождем. Определить скорость ветра было бы очень трудно даже опытному гонщику. В конце концов он решил не убирать паруса, несмотря на то что барометр обещал дальнейшее падение давления. Он шел на юг в поисках сильных ветров, и теперь надо было воспользоваться ими.
Защитный колпак над рубкой раздражал его все больше и больше. Он окутывал его, как облако, и затруднял обзор. Замкнутое пространство действовало на нервы. Но, когда его панель была открыта, рубку захлестывали волны и заливал дождь.
«Нона» все еще лидировала, хотя гонка как таковая отступила для Брауна на самый задний план. Он шел под гротом и передним парусом, в качестве которого использовался третий кливер, поставленный в ширину. Этот прием был позаимствован им из книжек, а не подсказан опытом, но пока он срабатывал успешно. В поведении яхты все больше и больше проявлялось то, что он не замечал при слабом ветре. Из-под пола каюты постоянно доносился какой-то странный треск. При порывах ветра яхта имела тенденцию приводиться к ветру и, когда автопилот разворачивал ее в обратном направлении, теряла скорость. Это вынуждало его подолгу оставаться за штурвалом. Другая проблема заключалась в том, что никакое триммирование не обеспечивало правильной натяжки парусов. Их упрямое перемещение и полоскание доводило его до бешенства.
В конце концов он выбрался из рубки, прополз по крышке люка вперед и пристегнулся к лееру. У основания мачты медленно встал на ноги и, обхватив ее руками, стал смотреть на раскачивающееся небо. Он стоял так, не спуская глаз с передней шкаторины грот-паруса до тех пор, пока не закружилась голова. Парус был со слабиной и неровным выгибом. В сороковых широтах он ослабил бакштаг, чтобы придать мачте небольшой наклон вперед. Теперь, когда погодные условия стали более сложными, он решил подтянуть растяжку.
Подавшись назад по крыше каюты, он бросил взгляд на вздымавшиеся черные волны и с удивлением подумал, уж не с одиннадцатибальным ли штормом ему приходится иметь дело. Но в рубке его элегантный анемометр показывал сорок семь узлов, что соответствовало всего девяти баллам. Он где-то читал, что волны всегда составляли примерно три пятых от того, какими они казались.
На палубе ледяной дождь хлестал со всех направлений. Скрюченный и почти ослепленный, он надел брезентовые рукавицы и подтянул растяжку с помощью гидравлического домкрата. Затем лебедкой выбрал шкот гот-паруса и закрепил его на планке рубки. Поверх шерстяного полярного костюма на нем был надет дождевик.
К вечеру ветер стал еще сильнее. Море вздымалось от самого горизонта и накатывалось громадами волн, влекущими за собой призрачные шлейфы пены. Вид этих огромных катков и сопровождающих их пенистых шлейфов действовал на Брауна завораживающе. Ему никогда еще не приходилось бывать на море в такой шторм и слышать такой силы ветер. Казалось, яхта парила в воздухе. Над головой нависало по-тюремному серое небо. Он понимал, что ему придется испытать весь драматизм ситуации, в которую он сам поставил себя.
45
Весь этот холодный серый день Энн пыталась писать. Около трех часов дня она бросила свой рассказ о маленьком Полли-Фуссе в камин и попыталась развести с его помощью огонь. Это были воспоминания об одиночном путешествии в Доминику, которое она совершила в один из своих весенних отпусков много лет назад. Остров был великолепный, но в то же время мрачный и зловещий. Его горы венчали маленькие радуги. Люди там были скрытны, а их говор непостижим. За каждым изгибом тропы угадывалась угроза и чей-то пристальный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112