Почему он не переплавил отливки? Он часами смотрел на них, они стали для него ниточкой, которая связывала его с безвозвратно потерянной способностью видеть. Воплощение самых дерзких его мечтаний - доказать благородным свое превосходство.
- Ему надо уходить к вольным людям. Больше ничего ему не остается, - сказал Жидята.
Жмур склонил голову. Все рухнуло за несколько дней. Медальон, отливки… Он уже выбрал сыну невесту, и сговорился с ее отцом. Он думал о внуках. К вольным людям? Навсегда? Оттуда есть лишь один способ вернуться к нормальной жизни - через тюрьму. Впрочем, разницы никакой. У мальчика и сейчас есть только один способ вернуться - через тюрьму.
- Я… я своими руками… - Жмур сжал виски пальцами, - я своими руками… Но я доказал им, я доказал, понимаешь? - он посмотрел Жидяте в глаза.
- Понимаю, - невесело усмехнулся Жидята, - у тебя есть с ним связь?
- Позавчера дочка Смеяна видела его. Но вчера его там уже не было. Ему вообще некуда идти. Я думаю, он вернется на то самое место, ему надо что-то есть. У него, конечно, есть немного денег, но куда он может с ними сунуться?
- Если вернется, пришли его ко мне. Я отведу его, куда надо. Другой возможности просто нет, Жмур, ты меня понимаешь?
- Понимаю.

Избор. Медальон.
Они сидели на солнечной поляне в глубине леса, и мальчишка уминал холодного цыпленка за обе щеки. Избор не мог не содрогаться от отвращения, глядя на его грязные руки и чавкающий, перепачканный жиром рот. Есть ему не хотелось и без этого неаппетитного зрелища, теперь же он без труда представил, что и ему пришлось бы есть руками.
- А правда, что если открыть медальон, можно стать счастливым на всю жизнь? - не переставая жевать, спросил парень. Балуй. Ну что за имена у них? Как собачьи клички. А этот, похоже, своей очень гордится.
Избор сжал губы. Какая-то беспросветность была во всех его вопросах, какая-то удивительная тупость, ограниченность! Ну неужели нельзя на секунду задуматься, что значит «стать счастливым на всю жизнь»? Как он себе это представляет? Циничная, и оттого очень смешная мысль вдруг пришла ему в голову: говорят, что преступники, которых с помощью медальона ставили на праведный путь, начинали чувствовать себя счастливыми.
- Хочешь попробовать? - спросил Избор, стараясь не смотреть на его жующее лицо.
- Конечно! - оживился Балуй.
- Если нас поймают, непременно попробуешь, - скривился Избор.
- Не понял, - парень помотал головой.
- Боюсь, мне будет трудно это объяснить.
- А ты попробуй.
Его откровенное хамство иногда ставило Избора в тупик. Он совершенно не представлял себе, как с этим можно бороться: он вырос в окружении воспитанных людей, и со стороны подлорожденных видел только подобострастие и глубокое уважение. Да и общался он преимущественно с прислугой, и всегда старался свести это общение к минимуму.
- Послушай… почему ты так разговариваешь со мной? - мягко спросил Избор, - я сделал тебе что-нибудь плохое?
Он тут же осекся - вообще-то, мальчишку он подставил.
- Да обыкновенно я разговариваю, как со всеми. Чего тебе не нравится-то?
Вот именно, что «как со всеми». Неужели он не видит разницы между «всеми» и благородным господином? Не в лесу же он вырос?
- Ты что, никогда не встречался с благородными? - спросил он удивленно.
- Встречался. Благородный Мудрослов часто бывал у нас в кузне.
- И что, с ним ты говорил так же?
- Не знаю. Я с ним не разговаривал. Ну, иногда спрашивал кое-что, но батя этого не любил.
Избор улыбнулся - наверное, отец мальчика знал, как надо говорить с благородными, еще бы ему понравилось, что его неотесанный отпрыск задает вопросы его благодетелю!
- А как твой отец говорил с благородным Мудрословом?
- Мой батя ничего не понимает! Если б Мудрослов только намекнул, он бы меня утопил ему на потеху! Он ему кланяется, разве что в задницу не целует. Но если бы тот разрешил, непременно бы целовал. Но я-то тут причем?
Избор поднял брови:
- Твой отец из тех, кого поставили на правильный путь?
- Чего? Из ущербных, что ли? Да ты что! - Балуй перестал жевать, - ты чего такое про моего батьку говоришь? Сам ты ущербный, понял! За такое и по роже можно схлопотать!
Избор рассмеялся: парень секунду назад говорил об отце гораздо более порочащие его слова, но чужаку не позволил даже невинного предположения. Впрочем, может, для них это действительно оскорбительно? Он слышал, что к «ущербным» отношение в народе было странным - от них, словно от заразных больных, старались держаться подальше.
- Чего смеешься? - Балуй вскочил на ноги, сжимая в кулаке недоеденный кусок курицы.
- Я смеюсь над тобой, а не над твоим отцом. Сядь.
- Странный ты человек, Избор, - парень посмотрел на него сверху вниз, - тебе, значит, можно говорить все что хочешь: про меня, и про батьку моего, смеяться, а я, значит, разговаривать с тобой должен правильно? Так, что ли?
- А ты не видишь разницы между мной и собой? - удивленно спросил Избор.
- Разницу я вижу. Ты - лысый, а я - нет. Могу много отличий назвать, и все не в твою пользу, - Балуй глумливо хохотнул и сел на траву, откусив внушительный кусок курицы, - расскажи лучше про медальон.
- Это твоя принципиальная позиция? Презирать благородных?
- Чего? - парень насупился, - да не презираю я тебя. За что? Но и тебе меня презирать не за что. Расскажи про медальон, а? Должен же я знать, ради чего меня стража из дому выгнала.
Он же совсем ребенок! Только хочет казаться взрослым. И почему так трудно преодолеть в себе это отвращение? Отвращение на уровне физиологии. Это врожденное отторжение, неприятие, желание соблюдать дистанцию. Наверное, это несправедливо к нему - мальчик подарил ему свободу, он был честен и смел, хотя и глуп. И никто кроме Избора не виноват в том, что стража выгнала его из дома. Почему не быть к нему хотя бы снисходительным? Почему не рассказать о медальоне хотя бы ту сказку, которую ему в детстве рассказывал отец - легенду о медальоне знали все дети благородных. Наверное, до уровня пятилетнего благородного отпрыска Балуй дотянуть может?
- Ну, слушай. Есть легенда, будто недалеко от города когда-то жил могущественный волшебник. Он никогда не вмешивался в жизнь горожан, и был добрым странным чудаком. Жизнь в городе тогда шла совсем не так, как сейчас - городом самодержавно правил жестокий и тщеславный человек. Его звали Харалуг. Подчинив своей воле город и соседние деревни, он начал готовится к войне. В те времена и возвели городскую стену. В кузнецах ковалось оружие, весь город работал только на войну - люди нищали, дети умирали от голода, а оружейные склады росли и росли. Но когда он начал собирать армию, народ не выдержал - они упали в ноги волшебнику, и попросили избавить их от Харалуга. Матери не хотели терять сыновей, а жены - мужей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111