Выхватив из мешочка один из свитков и проговорив: "Я вкратце", Хисвин
начал читать:
- "...немедленно прекратить военные действия... по команде Глипкерио,
переданной через посредство его посланцев с жезлами, подтверждающими их
полномочия... Потушить пожары и исправить повреждения, нанесенные зданиям,
силами ланкмарцев под руководством... - и так далее. - Повреждения,
нанесенные крысиным туннелям, аркадам, местам для развлечений и прочим
помещениям, должны быть исправлены людьми. - Здесь должно стоять:
"уменьшенными до соответствующего роста". Всех солдат разоружить, связать,
заточить - и так далее. - Всех котов, собак, хорьков и прочих
вредителей... - Ну, это понятно. - Все корабли и всех ланкмарцев,
находящихся за рубежом... - ну, это тоже естественно. А, вот это место!
Слушайте. - После этого каждый ланкмарец возвращается к своим занятиям,
свободный во всех своих действиях и владении имуществом... - свободный, вы
слышите? - и зависящий только от распоряжений своей персональной крысы или
крыс, которая будет сидеть у него на плече или же каким-либо иным образом
расположится на нем либо внутри его одежды, равно как и будет делить с ним
постель". Но твои крысы, - быстро продолжал Хисвин, указывая на Глипкерио,
лицо которого побелело и начало кривиться от тика, а все тело и члены
вновь задергались, - твои крысы, учитывая твое высокое положение, будут
вовсе не крысы, а моя дочь Хисвет и временно ее служанка Фрикс, которые
будут обслуживать тебя денно и нощно, бдеть и еще раз бдеть, удовлетворяя
любое твое желание на пустяковом условии, что ты будешь подчиняться всем
их распоряжениям. Что может быть справедливее, государь?
Но Глипкерио уже снова завел свое: "Мир, прощай! До свидания, Невон!
Отправляюсь искать..." - всем телом стремясь на крыльцо и извиваясь в
железных руках Элакерии и Саманды. Внезапно он замер, воскликнул:
"Конечно, я подпишу!" - и схватил пергамент. Хисвин торопливо потащил его
к торжественному ложу и столу, готовя по дороге письменные принадлежности.
Но тут возникла трудность. Глипкерио трясся так сильно, что едва мог
удержать в руке перо, так что ни о какой подписи не могло быть и речи. С
первой же попытки он посадил целую гроздь клякс на одежду окружающих и
морщинистое лицо Хисвина. Все попытки водить его рукой, сперва ласково,
потом насильно, ни к чему не привели.
Прищелкнув в раздражении пальцами, Хисвин внезапно кивнул своей
дочери. Та достала из складок черного шелкового платья флейту и начала
наигрывать нежную, наводящую дрему мелодию. Саманда и Элакерия держали
лежащего ничком на ложе Глипкерио, одна за плечи, другая за ноги, а Фрикс,
упершись коленом ему в поясницу, начала легонько, в такт музыке,
поглаживать пальцами ему спину от затылка до копчика, пользуясь в основном
левой перевязанной рукой.
Некоторое время Глипкерио еще ритмично подпрыгивал на ложе, но
постепенно это телотрясение начало стихать, и Фрикс смогла приступить к
массажу его беспокойных рук.
Прищелкивая пальцами, Хисвин нетерпеливо мерил шагами залу, и его
многочисленные тени метались по голубым плиткам пола, словно огромные,
меняющиеся в размерах крысы; внезапно, обратив внимание на лежащие на
столике жезлы, он осведомился:
- А где пажи, которых ты обещал здесь собрать?
Глипкерио мрачно ответил:
- У себя. Бунтуют. Ты же выманил отсюда всех стражников, которые за
ними присматривали. А где твои минголы?
Хисвин остановился как вкопанный и нахмурился. Его вопросительный
взгляд устремился на неподвижные голубые занавеси, через которые он сюда
вошел.
Дыша несколько чаще, чем обычно, Фафхрд влез в один из восьми оконных
проемов звонницы, уселся на подоконник и принялся разглядывать колокола.
Их было в общей сложности восемь: пять бронзовых, покрытых
бледно-бирюзовой патиной, и три из вороненой стали, с многовековым слоем
ржавчины. Насколько Северянин понял, все веревки сгнили много веков назад
Внизу чернела темнота, пересекавшаяся четырьмя узкими каменными
перемычками. Фафхрд осторожно наступил на одну из них. Перемычка не
дрогнула.
Фафхрд качнул самый маленький бронзовый колокол. Кроме унылого скрипа
не раздалось ни звука.
Он сперва заглянул в колокол, потом ощупал его изнутри. Языка не было
- скоба, к которой он крепился, уже давно целиком превратилась в ржавчину.
Не было языков и во всех других колоколах, - по-видимому, они лежали
в самом низу башни.
Фафхрд уже приготовился бить тревогу с помощью боевого топора, но
вдруг увидел колокольный язык, лежащий на одной из каменных перемычек.
Он поднял его двумя руками, словно дубинку чудовищных размеров, и,
без всякой опаски ступая по узким перемычкам, ударил по разу в каждый
колокол. Железные колокола обдали его дождем из ржавчины.
Поднялся грохот, перед которым бледнела даже гроза в горах, когда
гром перекатывается от склона к склону. Менее музыкальных колоколов
Фафхрду слышать не приходилось. Тона двух или трех из них образовывали
интервалы, от которых пухли уши. Похоже, что отливал их мастер диссонанса.
Бронзовые колокола вопили, лязгали, грохотали, дребезжали, гнусаво ревели
и пронзительно верещали. Железные стонали своими проржавевшими глотками,
рыдали, как левиафаны, исступленно бились, словно сердце гибнущей
вселенной, раскатисто грохотали, будто черный прибой, который обрушивается
на гладкие скалы. Судя по тому, что Фафхрд слышал об истинных богах
Ланкмара, колокола были вполне им под стать.
Металлический рев начал понемногу стихать, и Северянин понял, что
начинает глохнуть. Тем не менее он продолжал делать свое дело, пока не
ударил в каждый колокол трижды. Затем он выглянул в окно, через которое
влез.
Поначалу ему почудилось, будто половина людей внизу смотрит прямо на
него. Но через несколько мгновений он сообразил, что люди запрокинули
залитые лунным светом лица, услышав колокола.
Теперь перед храмом было гораздо больше коленопреклоненных
ланкмарцев. Они все прибывали по улице Богов с востока, словно за ними
кто-то гнался.
Крысы в черных тогах стояли внизу все такой же неподвижной шеренгой;
несмотря на их крошечный рост, от них исходила необъяснимая угрюмая
властность. По бокам шеренги расположились два взвода крыс, вооруженных
каким-то небольшим оружием, и Фафхрд, вглядываясь что было сил, узнал в
нем миниатюрные арбалеты, какие он видел на борту "Каракатицы".
Колокольный гул замер, а может, стал просто тише, и оглушенный Фафхрд
уже его не различал, но зато он услышал становившийся все громче ропот и
крики безнадежного ужаса, которые доносились снизу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79