Умерли ли эти
чувства вместе с моей юностью в Бар-Айбитни, уничтоженные чумой, террором
и воскрешением из мертвых? Или просто потому, что я стал думать о своем
отце меньше?
И вновь вернулась мысль: не был ли этот сон делом рук ведьмы?
Я сам наколдовал его ложные образы - тень, что поднялась от костра,
моего призрачного проводника в эшкорекской крепости, и силу, толкнувшую
меня в битву Эттука - все это перегибы моего собственного воображения. И в
Бит-Хесси, в кругу зверей, его тень вызвали буйные приступы окружавших
меня людей.
Идя по долине, я досконально изучал то, что осталось у меня в памяти,
ища Вазкора из Эзланна внутри себя. Но его там больше не было. Его некий
ментальный огонь оставался во мне, чтобы обмануть меня однажды, но теперь
он тоже потух.
Я вспомнил пещеру и ту ночь, когда выслеживал эшкирских всадников.
Тогда мне приснились смертоносная вода и лезвия ножей, и, проснувшись, я
сказал: "Я убью ее". Это была его последняя мысль, бесполезная,
запутанная, неважная. То, что он оставил мне в наследство, было мечом,
который он уже не мог поднять, а я не имел права направить его на него.
Кого бы я ни убил или ни пощадил за время моего пребывания на этой земле,
это мое дело и ничье больше. Говорят, что плакать у моря - неудачное
решение: океан и без того достаточно соленый. Несомненно, у каждого
хватает своих проблем, чтобы взваливать себе на плечи еще и чужие. Так
послание, или, иными словами, видение моего железного отца привело меня к
истине.
В пути мне никто не встретился. Один раз на снегу попались следы
лисицы. Там, где среди деревьев начинался безлесый подъем Белой горы, я
нашел серебряный женский браслет, висящий на кусте, как насмешка, а может
он был просто случайно обронен.
Вверх по этой стороне горы вела тропинка. Я решил следовать по ней,
потому что она казалась протоптанной множеством ног и без сомнения ведет
прямо к убежищу колдуньи. Около часа я упорно карабкался вверх по гладкому
склону, пробираясь между деревьями. Наконец, я понял, что карабкаюсь
слишком долго, а ландшафт не меняется.
И здесь не обошлось без волшебства. Я отбросил посторонние мысли и
внимательно посмотрел вокруг: я все еще находился у подножия горы. Ярдов
через двадцать тропа повела меня по кругу, или вверх и вниз, что в
принципе одно и то же. Они хотели направить меня по ложному пути, как
какого-нибудь крестьянина, и запутали, потому что я был слишком самоуверен
и невнимателен. Но больше этого не будет. Сойдя с тропы, я пошел прямо
через скалы. Спустя несколько минут я выбрался из лесов и попал на
высокогорную равнину. Оглянувшись, я окинул взглядом долину, со всех
сторон окруженную острыми скалами, сверкающую бледность моря, серебристые
облака, поднимающиеся над ними, как пар над кипящим котлом.
Я держался настороже. Раз я заметил символ, нарисованный палкой на
снегу: это был колдовской знак, предназначенный для помрачения сознания. Я
смешал снег с грязью, прежде чем отправиться дальше.
В конце концов я приблизился к стене из синевато-серого камня.
Железная дверь в стене была инкрустирована полудрагоценными камнями. Дверь
выглядела довольно нелепо, чтобы я принял ее за проход. Еще одна причуда
Сгинувшей Расы: дверь из железа, и ни петель, ни засова, ни кольца, ни
ручки, чтобы ухватиться.
Этим путем бежала от меня Рессаверн?
Внутренним взором я увидел, как ее белая рука с нефритовым браслетом
ложится на кварцевую панель на двери. Когда я поместил свои пальцы туда,
дверь заскользила в сторону, в каменную стену.
За этой дверью была другая - из черной сосны, а за ней - горный город
богини.
На мгновение мне показали какие-то развалины: упавшие колонны,
разбитая черепица, пустые дворы руин. Но я неумолимо отодвинул в сторону
эту иллюзию, и мираж расплылся в воздухе как туман, открывая за собой
реальность.
В городе была одна центральная улица сорока футов шириной, прямая как
линейка. Она бежала около полумили вверх по склону горы и представляла
собой восхитительное зрелище: дорога была вымощена зеленоватыми и черными
плитами, расположенными в шахматном порядке. Снег с этой мостовой был
счищен, а может, ему просто не позволено было ложиться на нее. Вдали
дорога сходилась в точку - идеальное воплощение математической
перспективы, - и над этой точкой возвышался дворец, состоящий из ступенек
и колонн и множества крыш, поднимавшихся одна над другой. В какой-нибудь
масрийской пьесе в момент, когда я увидел это, забили бы в барабаны: здесь
была цитадель Карраказ.
На другой стороне улицы с нефритово-черной мостовой поднимались
по-королевски роскошные особняки, иной раз наклоняясь под любыми
доставляющими удовольствие углами, словно это был макет города, сделанный
для забавы королевского ребенка.
И молчаливым город был тоже как макет. Можно было подумать, что он
мертв, как Каиниум, но я чувствовал здесь тайное присутствие лекторрас, их
любопытство и даже нечто большее - какой-то неясный и непризнанный испуг.
Футах в двух от дороги располагался сухой фонтан - ревущий дракон с
открытой пастью. Когда я ступил на мостовую, ледяной намордник дракона
треснул, и зеленая вода хлынула в бассейн. В следующую секунду вода
приобрела цвет крови. Выходит, они еще не сдались. Я прошел мимо и
направился вверх по улице, ни разу больше не взглянув на фонтан, потому
что за всем этим чувствовались лекторрас, а этот трюк превращения воды в
кровь был очень старым.
Дальше мне попались змеи, ползающие по мостовой, огненное озеро и
непроходимая пропасть, зиявшая на мили вниз - все эти иллюзии я
перешагивал, не обращая на них внимание, ибо они были неизобретательны. Но
когда в высокой башни сорвался орел, чтобы ударить прямо мне в глаза,
признаюсь, я наклонил голову. Тогда я произнес, растворяя в воздухе бьющие
перья и нацеленный в лицо клюв: "Этот удар ваш, дети мои".
Где-то на середине пути от одного из дворцовых порогов сорвался
снежный лев с серым замшелым телом, черной гривой и глазами, горящими так,
будто вопреки холоду в нем пылал летний жар. Он был самым настоящим в этом
месте пространства, хотя, возможно, и каким-то более причудливым по
замыслу Потерянной Расы, чем естественный обитатель западных земель. После
столетия или двух скитания в этом изменчивом климате, он приобрел зимний
мех, как лисица или ласка.
Для меня было странным противостоять ему. Любое его нападение будет
отскакивать от моих невидимых доспехов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
чувства вместе с моей юностью в Бар-Айбитни, уничтоженные чумой, террором
и воскрешением из мертвых? Или просто потому, что я стал думать о своем
отце меньше?
И вновь вернулась мысль: не был ли этот сон делом рук ведьмы?
Я сам наколдовал его ложные образы - тень, что поднялась от костра,
моего призрачного проводника в эшкорекской крепости, и силу, толкнувшую
меня в битву Эттука - все это перегибы моего собственного воображения. И в
Бит-Хесси, в кругу зверей, его тень вызвали буйные приступы окружавших
меня людей.
Идя по долине, я досконально изучал то, что осталось у меня в памяти,
ища Вазкора из Эзланна внутри себя. Но его там больше не было. Его некий
ментальный огонь оставался во мне, чтобы обмануть меня однажды, но теперь
он тоже потух.
Я вспомнил пещеру и ту ночь, когда выслеживал эшкирских всадников.
Тогда мне приснились смертоносная вода и лезвия ножей, и, проснувшись, я
сказал: "Я убью ее". Это была его последняя мысль, бесполезная,
запутанная, неважная. То, что он оставил мне в наследство, было мечом,
который он уже не мог поднять, а я не имел права направить его на него.
Кого бы я ни убил или ни пощадил за время моего пребывания на этой земле,
это мое дело и ничье больше. Говорят, что плакать у моря - неудачное
решение: океан и без того достаточно соленый. Несомненно, у каждого
хватает своих проблем, чтобы взваливать себе на плечи еще и чужие. Так
послание, или, иными словами, видение моего железного отца привело меня к
истине.
В пути мне никто не встретился. Один раз на снегу попались следы
лисицы. Там, где среди деревьев начинался безлесый подъем Белой горы, я
нашел серебряный женский браслет, висящий на кусте, как насмешка, а может
он был просто случайно обронен.
Вверх по этой стороне горы вела тропинка. Я решил следовать по ней,
потому что она казалась протоптанной множеством ног и без сомнения ведет
прямо к убежищу колдуньи. Около часа я упорно карабкался вверх по гладкому
склону, пробираясь между деревьями. Наконец, я понял, что карабкаюсь
слишком долго, а ландшафт не меняется.
И здесь не обошлось без волшебства. Я отбросил посторонние мысли и
внимательно посмотрел вокруг: я все еще находился у подножия горы. Ярдов
через двадцать тропа повела меня по кругу, или вверх и вниз, что в
принципе одно и то же. Они хотели направить меня по ложному пути, как
какого-нибудь крестьянина, и запутали, потому что я был слишком самоуверен
и невнимателен. Но больше этого не будет. Сойдя с тропы, я пошел прямо
через скалы. Спустя несколько минут я выбрался из лесов и попал на
высокогорную равнину. Оглянувшись, я окинул взглядом долину, со всех
сторон окруженную острыми скалами, сверкающую бледность моря, серебристые
облака, поднимающиеся над ними, как пар над кипящим котлом.
Я держался настороже. Раз я заметил символ, нарисованный палкой на
снегу: это был колдовской знак, предназначенный для помрачения сознания. Я
смешал снег с грязью, прежде чем отправиться дальше.
В конце концов я приблизился к стене из синевато-серого камня.
Железная дверь в стене была инкрустирована полудрагоценными камнями. Дверь
выглядела довольно нелепо, чтобы я принял ее за проход. Еще одна причуда
Сгинувшей Расы: дверь из железа, и ни петель, ни засова, ни кольца, ни
ручки, чтобы ухватиться.
Этим путем бежала от меня Рессаверн?
Внутренним взором я увидел, как ее белая рука с нефритовым браслетом
ложится на кварцевую панель на двери. Когда я поместил свои пальцы туда,
дверь заскользила в сторону, в каменную стену.
За этой дверью была другая - из черной сосны, а за ней - горный город
богини.
На мгновение мне показали какие-то развалины: упавшие колонны,
разбитая черепица, пустые дворы руин. Но я неумолимо отодвинул в сторону
эту иллюзию, и мираж расплылся в воздухе как туман, открывая за собой
реальность.
В городе была одна центральная улица сорока футов шириной, прямая как
линейка. Она бежала около полумили вверх по склону горы и представляла
собой восхитительное зрелище: дорога была вымощена зеленоватыми и черными
плитами, расположенными в шахматном порядке. Снег с этой мостовой был
счищен, а может, ему просто не позволено было ложиться на нее. Вдали
дорога сходилась в точку - идеальное воплощение математической
перспективы, - и над этой точкой возвышался дворец, состоящий из ступенек
и колонн и множества крыш, поднимавшихся одна над другой. В какой-нибудь
масрийской пьесе в момент, когда я увидел это, забили бы в барабаны: здесь
была цитадель Карраказ.
На другой стороне улицы с нефритово-черной мостовой поднимались
по-королевски роскошные особняки, иной раз наклоняясь под любыми
доставляющими удовольствие углами, словно это был макет города, сделанный
для забавы королевского ребенка.
И молчаливым город был тоже как макет. Можно было подумать, что он
мертв, как Каиниум, но я чувствовал здесь тайное присутствие лекторрас, их
любопытство и даже нечто большее - какой-то неясный и непризнанный испуг.
Футах в двух от дороги располагался сухой фонтан - ревущий дракон с
открытой пастью. Когда я ступил на мостовую, ледяной намордник дракона
треснул, и зеленая вода хлынула в бассейн. В следующую секунду вода
приобрела цвет крови. Выходит, они еще не сдались. Я прошел мимо и
направился вверх по улице, ни разу больше не взглянув на фонтан, потому
что за всем этим чувствовались лекторрас, а этот трюк превращения воды в
кровь был очень старым.
Дальше мне попались змеи, ползающие по мостовой, огненное озеро и
непроходимая пропасть, зиявшая на мили вниз - все эти иллюзии я
перешагивал, не обращая на них внимание, ибо они были неизобретательны. Но
когда в высокой башни сорвался орел, чтобы ударить прямо мне в глаза,
признаюсь, я наклонил голову. Тогда я произнес, растворяя в воздухе бьющие
перья и нацеленный в лицо клюв: "Этот удар ваш, дети мои".
Где-то на середине пути от одного из дворцовых порогов сорвался
снежный лев с серым замшелым телом, черной гривой и глазами, горящими так,
будто вопреки холоду в нем пылал летний жар. Он был самым настоящим в этом
месте пространства, хотя, возможно, и каким-то более причудливым по
замыслу Потерянной Расы, чем естественный обитатель западных земель. После
столетия или двух скитания в этом изменчивом климате, он приобрел зимний
мех, как лисица или ласка.
Для меня было странным противостоять ему. Любое его нападение будет
отскакивать от моих невидимых доспехов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105