Не было проблемы призвать к порядку слуг, не составило труда убить
врагов или, возможно, это не было так трудно, как в диких землях за
Эшкореком, когда после вспышки наступала беспомощность и болезненное
оцепенение.
Я провалился в другой сон. Мне снился мой отец.
Он ехал верхом по белому городу, неравномерно освещенному кострами, а
я ехал рядом с ним. Я не мог видеть его лица на фоне красных огней, но я
видел белую кошку, сидевшую на его плече; она протягивала лапу и царапала
его грудь там, где сердце, и его черная рубашка была в крови. Он не
вскрикивал от этих резких ударов, угрожавших его жизни, но тихо сказал
мне:
- Запомни это, помни клятву, которую ты мне дал. Не измени ей, не
измени моей воле, которая движет тобой.

После этого я мирно проснулся, как не просыпаются после таких снов.
Но все мрачные шутки, совершенные мной при помощи моей силы на
корабле, и все бесконечные ошибки, которые я сделал, оставили во рту
кислый привкус, как вино, которое слишком долго держали в бочонке.
Я был не ребенком, а мужчиной, и сыном мужчины. В этот момент его
смерть, как свинцовая веревка, висела вокруг моей шеи. Мой отец не стал бы
так шутить со своей судьбой, как я шутил со своей. Он гораздо лучше
применял и свое безжалостное честолюбие, и свой железный рассудок, и свои
способности. Неужели я лишь пародировал Эттука, этого жалкого рыжего
борова, хрюкающего в своем хлеву?!
Над головой прозвучал полуночный колокол. Проигнорировав мое
отсутствие, как толпа игнорирует идущего мимо прокаженного - раздаваясь в
стороны и продолжая говорить о погоде и состоянии торговли, - братство
цепов подняло ряды на работу.
Я встал, вышел и по приставной лестнице выбрался с гребной палубы,
проснувшиеся провожали меня блестящими, полными страха глазами.
Я прошел мимо двоих часовых на верхней палубе и поразил их прежде,
чем они могли меня остановить. Я уже пользовался оружием и энергией; было
любопытно превратить человека в камень одним взглядом.
Каюта Чарпона была тускло освещена низко стоявшим светильником. По
масрийскому закону никакое зажженное пламя нельзя было оставлять
неприкрытым, только перед богом. Комната пахла борделем и конюшней.
Капитан, в свете лампы красный, как бык, разлегся поперек того
красивого мальчика, который, как я видел, приставал к нему раньше. Лицо
мальчика, творожно-белое между красноватой кушеткой и красноватым телом
капитана, было обращено ко мне со злобным ужасом, как белая маска крысы,
загнанной собаками в угол.
- Лау-йесс, - закричал он, хватая руку Чарпона, борясь со страхом
рассердить капитана и страхом передо мной.
Чарпон рычал. Мальчик тряс его, шепотом стремительно шепча что-то на
плохом масрийском. С проклятием Чарпон тяжело повернулся и увидел меня.
Его пальцы скользили по кушетке, разыскивая пояс с ножом. Я позволил ему
крепко схватиться за рукоятку, прежде чем проучить его. В тот раз я увидел
молнию, ударившую из моей руки. Я молча схватил его за запястье, но Чарпон
заорал и отскочил в сторону, уронив вытащенный нож. Мальчишка запищал и,
спрыгнув с кушетки, забился в угол. Я его пожалел - ночь его удачи
кончилась так неожиданно.
- Мелкир, беги за помощниками, - закричал Чарпон.
Я сказал:
- Это ничего тебе не даст. Прежде чем мальчишка доберется до двери, я
убью его, а ты, обещаю, будешь следующим.
Я еще раз ударил его молнией между ребер; год назад я бы ударил туда
копьем. Он согнулся среди экзотических мехов, хватая воздух ртом.
Мелкир захныкал.
- Ты испортишь свою внешность, - сказал я. - Закрой рот и сиди тихо,
и доживешь, чтобы выгрузить свои товары на берег.
Он тут же вытер слезы и сделал невинные глаза. Будучи учеником
суровой школы, он быстро усваивал уроки. Магия была менее убедительна, чем
жестокость, лишь еще одним ответвлением которой она, очевидно, была; ее
надо было избегать, от нее защищаться, но по возможности и пользоваться
ею.
Я подошел к Чарпону и перевернул его на спину. Он вытер рот и оскалил
свои неровные зубы.
- Что ты такое? - спросил он меня.
- А как ты думаешь?
- Я думаю, несчастье. Я послал тебя к веслу, а ты тут выделываешь
разные штучки. Ты, наверное, жрец? Я слышал, что жрецы знакомы с подобными
уловками.
За драпировками послышался быстрый легкий топот ног - мальчишка удрал
через дверь.
- Ну, - сказал он, - и что же ты хочешь?
Я посмотрел в его маленькие черные глазки, сдавшиеся без борьбы.
Поняв, что не сможет померяться со мной силой, Чарпон не тратил сил на
сопротивление.
- Твой корабль, - сказал я. - Твою службу. Все, что я скажу, должно
быть сделано. Позовем твоих офицеров и сообщим им счастливую новость.
Ночь снаружи уже пахла пряным южным бальзамом, и звезды между
парусами сложились в другие узоры.
Я совсем забыл про Длинный Глаз, а вспомнив, заставил их освободить
его. Он пришел хромая и встал рядом со мной.
Я помнил, как я ценил его и как был расстроен, обнаружив опять, что
он - лишь часть всего того, что меня окружало, какого-то полигона для
смертных, населенного созданиями, ничуть не похожими на меня, как трут не
похож на появляющееся из него пламя.
Я оделся светом, чтобы произвести на них впечатление, и действительно
произвел. Это, как и многие другие вещи, было очень легко сделать.
Раздражающе легко. Нет ничего удивительного, что после я неохотно
экспериментировал с Силой, как почкой, набухавшей во мне, боясь ее столь
неожиданно высвобожденной мощности. Итак, я стал повелителем корабля
Чарпона, и девяносто семь человек той же ночью присягнули мне на верность,
стоя на верхней палубе на коленях, напуганные и озадаченные.
Я не чувствовал ни гордости, ни восторга. В тот момент я чувствовал,
что напуган, как они. Я, не король и не волшебник, оказался на вершине; не
бог, просто человек, изолированный от своего рода. Я был одинок, как
никогда до того в своей жизни.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЧУДОТВОРЕЦ

1
Первый город, в который я попал, был мертвый город Эшкорек - золотой
череп. Мой второй город, сияющий муравейник, жил и казался недоступным для
несчастий, упадка, стремительно летящих ветров времени, для любой из тех
сил, что заживо съели Эшкорек. Я помню, что несмотря на все те события,
который привели меня туда, я был все еще достаточно молод, чтобы на
семнадцатое утро разинуть от удивления рот, когда "Иакинф Вайн-Ярд",
свернув паруса, как голубой мотылек свои крылья, вошел на веслах в бухту
Храгон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105