Казалось, тысячелетия прошли с
того дня, когда я четырнадцатилетним мальчишкой стоял перед снежной
равниной над телами двух застреленных оленей и, глядя на них, думал о
собственной смерти.
Дарг Сай, все еще сидя верхом на лошади, низко поклонился Гайсту,
согнувшись при этом чуть ли не пополам, и принял из его рук вино и кошелек
с серебром.
- Я очень рад тебя видеть, Гайст. Нам как раз нужны волшебники.
Пока они говорили, гостеприимные разбойники освободили шрийцев от
необходимости носить с собой широкие охотничьи ножи. Насколько я успел
убедиться, они ими все равно никогда не пользовались, и теперь не
возражали против грабежа. Затем последовали многочисленные поклоны и
рукопожатия, пошел по кругу тот же вязкий напиток и даже кубок с тигриной
кровью (от которого гости вежливо отказались).
- Зачем тебе нужны волшебники, Дарг Сай? - спросил Оссиф.
- Эта дикая тварь сильно потрепала одного беднягу. Зубы у этой старой
кошки были отменные; теперь женщины, наверное, уже растащили их на
ожерелья. - Дарг Сай рассмеялся: - Ты поможешь ему? Люди из Красного
лагеря сказали мне, что тебе нужна моя кузница. Это будет платой, хорошо?
За то, что ты его вылечишь!
Гайст ответил, что осмотрит раненого, и определит, чем ему можно
помочь. Глаза Дарга Сая пристально изучали мое непокрытое лицо, между тем
как остальных больше интересовали мои сапоги.
- А это кто? Он не шриец, не хессек и не симейз. На масрийца тоже не
похож. Кто же он?
- Он с севера, - сказал Гайст.
- С севера - что значит с севера? - настаивал Дарг. - И потом,
язык-то у него есть?
- И язык, и зубы тоже, - ответил Гайст веселым голосом, хотя,
вероятно, это было предупреждение. Разбойники нередко бранились и угрожали
друг другу; но если это делалось с улыбкой на лице, никто на такие вещи не
обращал внимания, но попросить глоток воды с постной физиономией - значило
навлечь на себя всеобщий гнев.
- Но я жажду услышать его голос, - сказал Дарг. - Он бесцеремонно
ткнул меня пальцем в грудь и с ухмылкой произнес: - Эй, парень, порадуй
нас хоть словечком.
Еще год назад подобное обращение вызвало бы во мне взрыв ярости. Но
теперь я низко поклонился и, разумеется, с улыбкой на лице произнес:
- Радость, которую я доставлю тебе своими словами, - ничто по
сравнению с удовольствием, с которым я слушаю твои.
Глаза его вылезли на лоб от удивления, при этом один смотрел на меня,
другой - на мой пояс. Соскочив с лошади, Дарг Сай бросился ко мне, обнял и
похлопал по спине, заливаясь раскатами хохота. Дело в том, что я
непроизвольно заговорил на том языке, на котором говорили между собой
разбойники, и он принял меня за своего, невзирая на мою одежду и
внешность. Он настойчиво предлагал мне выпить вина и тигриной крови и
приглашал меня совокупиться с его женщинами и с его сыновьями.
Он подвел меня к палатке с искалеченным разбойником, восторженно
рассказывая о том, какой искусный целитель Гайст. Гайст и его братья
последовали за нами; рядом шли их женщины и, осторожно посмеиваясь,
отбивались от нападок разбойников - то неизвестно откуда доставая змею, то
вдруг загораясь белым сиянием.
Жилища в лагере были самые разнообразные - каменные хижины,
потрепанные палатки, плетеные хибары. В центре поселения в скале был выбит
источник свежей воды, вокруг которого росли сморщенные фруктовые деревья.
Там, в пещере, лежал без сознания человек с сильно покусанной правой
рукой. У ног его, рыдая, сидел мальчик. Дарг сгреб его в охапку и звучно
поцеловал, возвещая громким голосом, что пришли волшебники, и все будет
хорошо.
Гайст и Оссиф склонились над больным. На его груди тоже были отметины
от копей хищника, но они опасности не представляли. Рука же была в
плачевном состоянии. Врач из города давно бы уже отрезал ее и сделал
культю, чтобы предотвратить гангрену.
- Все дело в том, что его лошадь была приманкой, - объяснил Дарг. -
Вдруг, откуда ни возьмись, выскакивает тигр и набрасывается на них. Раз -
и он уже откусил ему пол руки. Наверное, подумал, что это закуска, старая
бестия.
Мальчик всхлипнул.
- Боюсь, что ему придется расстаться с рукой, - сказал Гайст.
- С правой рукой! - проревел Дарг. - Только подумайте - это рука, в
которой ему держать нож! Вы должны ее спасти. - Он, улыбнувшись, почесал
подбородок. - Спасти - или не видать вам кузницы.
Гайст, выпрямившись, подошел ко мне и заговорил на правильном
масрийском языке:
- Я постараюсь ему помочь, но он все равно может умереть. Разбойники
из Восточной Пустыни не понимают, что мы фокусники, а не волшебники. Мы не
умеем исцелять людей. Среди нас есть только один человек, который сможет
это сделать.
- Нет, - сказал я.
- Значит, ты отказываешься использовать свою Силу не только во зло,
но и в добро? Значит, жизнь тебя ничему не научила?
- Я поклялся, что никогда больше не буду заниматься волшебством,
Гайст. И я сдержу эту клятву.
- Тебе еще жить много лет. Ты подумал, сколько раз тебе еще придется
вот так же заставлять себя отказывать людям в помощи?
Раненый зашевелился и слабо застонал от боли. Мальчик подбежал к нему
и обхватил его здоровую руку своими.
- Меня это мало трогает, - сказал я Гайсту, как будто он специально
организовал это представление, чтобы разжалобить меня.
- Но, Вазкор, - произнес Гайст, - разве тебя когда-нибудь трогало
человеческое горе?
Я не ожидал от него такое услышать. Слова его задели меня за живое,
разбередили давно зажившие раны.
- Ты не знаешь сострадания, - продолжал он без малейшей тени гнева в
голосе, просто констатируя факт. - Все беды человеческие обходят тебя
стороной - так как же ты можешь испытывать сострадание? Тебе должно быть
понятно, что жалость, которую один человек испытывает, видя муки другого,
по сути своей - страх, что и его самого может постичь такая же участь. У
нас холодеет сердце и идет мороз по коже, когда мы сталкиваемся с
болезнью, ранами, смертью, поскольку мы знаем, что и нас это может
коснуться. Но ты, Вазкор, чья плоть не подвержена этим несчастьям, разве
ты можешь переживать вместе с нами?
У меня перед глазами снова витал застреленный олень, и я вспомнил,
что я тогда чувствовал - жалость, порожденную страхом при виде смерти. И
еще мне пришло на память, как я помогал жрецам во время чумы, пытаясь
облегчить страдания других, как будто тем самым я мог отвести болезнь от
себя. Да, Гайст был совершенно прав. И тем не менее, без него я не смог бы
так отчетливо это осознать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
того дня, когда я четырнадцатилетним мальчишкой стоял перед снежной
равниной над телами двух застреленных оленей и, глядя на них, думал о
собственной смерти.
Дарг Сай, все еще сидя верхом на лошади, низко поклонился Гайсту,
согнувшись при этом чуть ли не пополам, и принял из его рук вино и кошелек
с серебром.
- Я очень рад тебя видеть, Гайст. Нам как раз нужны волшебники.
Пока они говорили, гостеприимные разбойники освободили шрийцев от
необходимости носить с собой широкие охотничьи ножи. Насколько я успел
убедиться, они ими все равно никогда не пользовались, и теперь не
возражали против грабежа. Затем последовали многочисленные поклоны и
рукопожатия, пошел по кругу тот же вязкий напиток и даже кубок с тигриной
кровью (от которого гости вежливо отказались).
- Зачем тебе нужны волшебники, Дарг Сай? - спросил Оссиф.
- Эта дикая тварь сильно потрепала одного беднягу. Зубы у этой старой
кошки были отменные; теперь женщины, наверное, уже растащили их на
ожерелья. - Дарг Сай рассмеялся: - Ты поможешь ему? Люди из Красного
лагеря сказали мне, что тебе нужна моя кузница. Это будет платой, хорошо?
За то, что ты его вылечишь!
Гайст ответил, что осмотрит раненого, и определит, чем ему можно
помочь. Глаза Дарга Сая пристально изучали мое непокрытое лицо, между тем
как остальных больше интересовали мои сапоги.
- А это кто? Он не шриец, не хессек и не симейз. На масрийца тоже не
похож. Кто же он?
- Он с севера, - сказал Гайст.
- С севера - что значит с севера? - настаивал Дарг. - И потом,
язык-то у него есть?
- И язык, и зубы тоже, - ответил Гайст веселым голосом, хотя,
вероятно, это было предупреждение. Разбойники нередко бранились и угрожали
друг другу; но если это делалось с улыбкой на лице, никто на такие вещи не
обращал внимания, но попросить глоток воды с постной физиономией - значило
навлечь на себя всеобщий гнев.
- Но я жажду услышать его голос, - сказал Дарг. - Он бесцеремонно
ткнул меня пальцем в грудь и с ухмылкой произнес: - Эй, парень, порадуй
нас хоть словечком.
Еще год назад подобное обращение вызвало бы во мне взрыв ярости. Но
теперь я низко поклонился и, разумеется, с улыбкой на лице произнес:
- Радость, которую я доставлю тебе своими словами, - ничто по
сравнению с удовольствием, с которым я слушаю твои.
Глаза его вылезли на лоб от удивления, при этом один смотрел на меня,
другой - на мой пояс. Соскочив с лошади, Дарг Сай бросился ко мне, обнял и
похлопал по спине, заливаясь раскатами хохота. Дело в том, что я
непроизвольно заговорил на том языке, на котором говорили между собой
разбойники, и он принял меня за своего, невзирая на мою одежду и
внешность. Он настойчиво предлагал мне выпить вина и тигриной крови и
приглашал меня совокупиться с его женщинами и с его сыновьями.
Он подвел меня к палатке с искалеченным разбойником, восторженно
рассказывая о том, какой искусный целитель Гайст. Гайст и его братья
последовали за нами; рядом шли их женщины и, осторожно посмеиваясь,
отбивались от нападок разбойников - то неизвестно откуда доставая змею, то
вдруг загораясь белым сиянием.
Жилища в лагере были самые разнообразные - каменные хижины,
потрепанные палатки, плетеные хибары. В центре поселения в скале был выбит
источник свежей воды, вокруг которого росли сморщенные фруктовые деревья.
Там, в пещере, лежал без сознания человек с сильно покусанной правой
рукой. У ног его, рыдая, сидел мальчик. Дарг сгреб его в охапку и звучно
поцеловал, возвещая громким голосом, что пришли волшебники, и все будет
хорошо.
Гайст и Оссиф склонились над больным. На его груди тоже были отметины
от копей хищника, но они опасности не представляли. Рука же была в
плачевном состоянии. Врач из города давно бы уже отрезал ее и сделал
культю, чтобы предотвратить гангрену.
- Все дело в том, что его лошадь была приманкой, - объяснил Дарг. -
Вдруг, откуда ни возьмись, выскакивает тигр и набрасывается на них. Раз -
и он уже откусил ему пол руки. Наверное, подумал, что это закуска, старая
бестия.
Мальчик всхлипнул.
- Боюсь, что ему придется расстаться с рукой, - сказал Гайст.
- С правой рукой! - проревел Дарг. - Только подумайте - это рука, в
которой ему держать нож! Вы должны ее спасти. - Он, улыбнувшись, почесал
подбородок. - Спасти - или не видать вам кузницы.
Гайст, выпрямившись, подошел ко мне и заговорил на правильном
масрийском языке:
- Я постараюсь ему помочь, но он все равно может умереть. Разбойники
из Восточной Пустыни не понимают, что мы фокусники, а не волшебники. Мы не
умеем исцелять людей. Среди нас есть только один человек, который сможет
это сделать.
- Нет, - сказал я.
- Значит, ты отказываешься использовать свою Силу не только во зло,
но и в добро? Значит, жизнь тебя ничему не научила?
- Я поклялся, что никогда больше не буду заниматься волшебством,
Гайст. И я сдержу эту клятву.
- Тебе еще жить много лет. Ты подумал, сколько раз тебе еще придется
вот так же заставлять себя отказывать людям в помощи?
Раненый зашевелился и слабо застонал от боли. Мальчик подбежал к нему
и обхватил его здоровую руку своими.
- Меня это мало трогает, - сказал я Гайсту, как будто он специально
организовал это представление, чтобы разжалобить меня.
- Но, Вазкор, - произнес Гайст, - разве тебя когда-нибудь трогало
человеческое горе?
Я не ожидал от него такое услышать. Слова его задели меня за живое,
разбередили давно зажившие раны.
- Ты не знаешь сострадания, - продолжал он без малейшей тени гнева в
голосе, просто констатируя факт. - Все беды человеческие обходят тебя
стороной - так как же ты можешь испытывать сострадание? Тебе должно быть
понятно, что жалость, которую один человек испытывает, видя муки другого,
по сути своей - страх, что и его самого может постичь такая же участь. У
нас холодеет сердце и идет мороз по коже, когда мы сталкиваемся с
болезнью, ранами, смертью, поскольку мы знаем, что и нас это может
коснуться. Но ты, Вазкор, чья плоть не подвержена этим несчастьям, разве
ты можешь переживать вместе с нами?
У меня перед глазами снова витал застреленный олень, и я вспомнил,
что я тогда чувствовал - жалость, порожденную страхом при виде смерти. И
еще мне пришло на память, как я помогал жрецам во время чумы, пытаясь
облегчить страдания других, как будто тем самым я мог отвести болезнь от
себя. Да, Гайст был совершенно прав. И тем не менее, без него я не смог бы
так отчетливо это осознать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105