В полночь он встретился с
ураганом, одним из тех чужеземцев, с которым не совершишь сделки.
Ночь и часть дня галера боролась с бурей.
Свернутые паруса, порвав крепления, ветер разорвал в лоскутья.
Бесполезные весла закрепили. Помещение для гребцов, хотя и находилось под
палубой, было затоплено водой, проникшей через люки. Кругом лежали мертвые
- как обычно лежат они, неаккуратно и беспомощно; надсмотрщик пытался
переиграть погоду и заплатил за это увечьями и жизнью гребцов. Корабль
метался по воле кипящего холодного моря и черного шторма. Он был хорошо
сделан для такой работы, иначе бы он не выдержал.
Около полудня они вошли в застывший глаз урагана. Матросы, многие из
которых еще недавно были рабами, а следовательно, людьми сухопутными, как
и я, ничего не знающими о море, думали, что гнев шторма улегся. Они лежали
ниц на палубе, вознося молитвы своим амулетам, так же лежали они, молясь и
блюя, когда свирепствовал шторм. Другие знали, что такое спокойствие в
вортексе, и собирались бросить ценный груз за борт, чтобы умилостивить
море. Офицеры, чья алчность была сильнее треноги и предрассудков, решили
по-иному. Навигационные инструменты были разбиты или разладились, берега в
пределах видимости не было. Капитан придирчиво осматривал свою плетку с
янтарной ручкой. Даже в самый разгар суматохи капитан по имени Чарпон был
скорее угрюм, чем встревожен. Чарпон был сыном "новой" крови,
незаконнорожденным представителем элиты, недавних завоевателей древнего
города. Он чувствовал себя на корабле как дома. Его чувства были
ограничены корыстолюбием, скрытой гордостью, некоей грубой, лишенной
воображения сообразительностью и любовью к мальчикам.
Пока "Иакинф Вайн-Ярд", странно спокойный между двух стен шторма,
мягко покачивался под ним, Чарпон, с лицом, похожим на кулак, с плеткой в
руке, стоял на носу корабля. Он не думал о смерти, скорее всего, счеты в
его голове подсчитывали убытки - потерянных рабов, утраченные товары,
поврежденное судно. Галера воплощала для него двенадцать лет жизни,
которые он потратил, чтобы купить ее. Ураган все разрушил.
Через два или три часа, когда небо позолотилось, а море стало похожим
на шелк, более нежный, чем крашеный хлам в трюмах галеры, экипаж снова
опустился на колени, чтобы возблагодарить океан.
Перед идолом в возведенной на палубе часовне были воскурены
благовония. Статуя изображала воина-бога мужского пола с молниями в руках,
сидящего верхом на рыбе-льве с эмалированными крыльями синего и зеленого
цветов. Это был демон волн Хессу, дух, почитаемый моряками Хессека,
принадлежавшими к "старой крови". Чарпона это не волновало.
Корабль встал на якорь - зализать свои раны. Все рабы были разделены
на группы, чтобы залатать и поставить паруса, залить течи разогретой
смолой и выбросить за борт бесполезных мертвецов. Капитан и его помощники
готовились прокладывать новый курс.
День ушел в ночь. На судне была выставлена вахта, десять измученных
человек по-прежнему немного опасавшихся, что ураган, как тигр в ночи,
может снова напасть. Они суеверно беседовали с красными бусинами
хессекских шейных четок, обещая на берегу принести жертвы всем духам.
Солнце, совершив свой круг под морем, поднялось из него на востоке.
Внезапно один из вахтенных завопил в ужасе:
- С_'_в_а_х_ а_й_! - Этот вопль приблизительно означает "Да хранят
меня боги!"
Зазвучал свисток, сбежались матросы. К этому времени вахтенный упал
на палубу. Вскоре появился Чарпон со свернутой плеткой в руке.
- Что говорит этот слабоумный?
Моряки заразились чумой страха, и хотя знали, что их капитан не
религиозен, колебались, говорить ли ему. Поцелуй плетки, однако, развязал
их языки.
- Л_а_у_-_й_е_с_с (хессекское слово, выражающее почтение и
повиновение). Кай говорит, что видел человека в море.
При этом Кай начал бормотать и стонать, и трясти головой как
помешанный. Чарпон ударил его.
- Говори сам, червяк.
- Не человека, лау-йесс, бога, огненного бога королей Масри -
Масримаса, одетого в пламенные сполохи солнца. Я видел его, лау-йесс, а он
шел, шел по морю.
Матросы испуганно переговаривались. Чарпон одарил Кая вторым ударом.
- Мой экипаж сошел с ума. Блажь в башке. В море нет ничего. Возьмите
этого червяка и держите его в кандалах, пока повиновение не полезет из
него. Он не будет есть и пить, пока не поправится рассудком.
Но когда незадачливого Кая утащили прочь, закричал еще один
вахтенный. Голова Чарпона дернулась. Матросы вцепились в поручни. На этот
раз - никакого волшебства. Два человека, выжившие, хоть и с повреждениями
после шторма, плыли на обломках. Один из них слабо шлепал по воде, чтобы
привлечь внимание.
Чарпон кивнул. Он видел не людей, переживших шторм, но замену
гребцам, если, конечно, они останутся живы. Некоторая, в конце концов,
компенсация, которую можно учесть на счетах, щелкавших в его голове.
Зная, что я мог бы пройти по воде и пешком добраться до судна,
наблюдая, как сотни две человек в панике падают ниц, или, того хуже, в
смятении хватаются за оружие, я предпочел быть обнаруженным в образе
беспомощного бедняка. Я слышал крик ужаса того вахтенного, и это было для
меня достаточным предупреждением. Я и Длинный Глаз легли в море. Левитация
избавила нас от необходимости плыть, я поддерживал нас на поверхности и
позволил мелкой волне нести нас к кораблю.
Наконец нам были брошены веревки. Мы побарахтались и схватились за
них, и по обшивке из железного дерева мимо написанного иероглифами
названия корабля нас втянули на палубу.
На нас упала тень Чарпона.
Он был высокого роста. "Новая" кровь завоевателей проявлялась в его
росте, широких костях, смуглой коже. Его волосы были немного завиты и
намаслены и напоминали черную лакированную чашу. У него были белые, но
неровные зубы, напоминавшие шипы, кое-как воткнутые в цемент. В его левом
ухе качалась длинная золотая сережка - в форме символа их огненного бога
Масримаса.
Чарпон ткнул меня ручкой своей плетки.
- Сильны, псы, - сказал он, - пережили шторм. Ну, посмотрим.
Он потрогал серьгу в ухе и спросил меня:
- Говоришь по-масрийски?
- Немного, - ответил я, не желая показать, насколько хорошо я знаю
этот язык.
Хотя масрийский вошел в мое сознание, как любой другой язык, который
мне встречался. Это был язык завоевателей, названный, как и их раса,
именем их бога. Чарпон кивнул на Длинного Глаза.
- Нет, - сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
ураганом, одним из тех чужеземцев, с которым не совершишь сделки.
Ночь и часть дня галера боролась с бурей.
Свернутые паруса, порвав крепления, ветер разорвал в лоскутья.
Бесполезные весла закрепили. Помещение для гребцов, хотя и находилось под
палубой, было затоплено водой, проникшей через люки. Кругом лежали мертвые
- как обычно лежат они, неаккуратно и беспомощно; надсмотрщик пытался
переиграть погоду и заплатил за это увечьями и жизнью гребцов. Корабль
метался по воле кипящего холодного моря и черного шторма. Он был хорошо
сделан для такой работы, иначе бы он не выдержал.
Около полудня они вошли в застывший глаз урагана. Матросы, многие из
которых еще недавно были рабами, а следовательно, людьми сухопутными, как
и я, ничего не знающими о море, думали, что гнев шторма улегся. Они лежали
ниц на палубе, вознося молитвы своим амулетам, так же лежали они, молясь и
блюя, когда свирепствовал шторм. Другие знали, что такое спокойствие в
вортексе, и собирались бросить ценный груз за борт, чтобы умилостивить
море. Офицеры, чья алчность была сильнее треноги и предрассудков, решили
по-иному. Навигационные инструменты были разбиты или разладились, берега в
пределах видимости не было. Капитан придирчиво осматривал свою плетку с
янтарной ручкой. Даже в самый разгар суматохи капитан по имени Чарпон был
скорее угрюм, чем встревожен. Чарпон был сыном "новой" крови,
незаконнорожденным представителем элиты, недавних завоевателей древнего
города. Он чувствовал себя на корабле как дома. Его чувства были
ограничены корыстолюбием, скрытой гордостью, некоей грубой, лишенной
воображения сообразительностью и любовью к мальчикам.
Пока "Иакинф Вайн-Ярд", странно спокойный между двух стен шторма,
мягко покачивался под ним, Чарпон, с лицом, похожим на кулак, с плеткой в
руке, стоял на носу корабля. Он не думал о смерти, скорее всего, счеты в
его голове подсчитывали убытки - потерянных рабов, утраченные товары,
поврежденное судно. Галера воплощала для него двенадцать лет жизни,
которые он потратил, чтобы купить ее. Ураган все разрушил.
Через два или три часа, когда небо позолотилось, а море стало похожим
на шелк, более нежный, чем крашеный хлам в трюмах галеры, экипаж снова
опустился на колени, чтобы возблагодарить океан.
Перед идолом в возведенной на палубе часовне были воскурены
благовония. Статуя изображала воина-бога мужского пола с молниями в руках,
сидящего верхом на рыбе-льве с эмалированными крыльями синего и зеленого
цветов. Это был демон волн Хессу, дух, почитаемый моряками Хессека,
принадлежавшими к "старой крови". Чарпона это не волновало.
Корабль встал на якорь - зализать свои раны. Все рабы были разделены
на группы, чтобы залатать и поставить паруса, залить течи разогретой
смолой и выбросить за борт бесполезных мертвецов. Капитан и его помощники
готовились прокладывать новый курс.
День ушел в ночь. На судне была выставлена вахта, десять измученных
человек по-прежнему немного опасавшихся, что ураган, как тигр в ночи,
может снова напасть. Они суеверно беседовали с красными бусинами
хессекских шейных четок, обещая на берегу принести жертвы всем духам.
Солнце, совершив свой круг под морем, поднялось из него на востоке.
Внезапно один из вахтенных завопил в ужасе:
- С_'_в_а_х_ а_й_! - Этот вопль приблизительно означает "Да хранят
меня боги!"
Зазвучал свисток, сбежались матросы. К этому времени вахтенный упал
на палубу. Вскоре появился Чарпон со свернутой плеткой в руке.
- Что говорит этот слабоумный?
Моряки заразились чумой страха, и хотя знали, что их капитан не
религиозен, колебались, говорить ли ему. Поцелуй плетки, однако, развязал
их языки.
- Л_а_у_-_й_е_с_с (хессекское слово, выражающее почтение и
повиновение). Кай говорит, что видел человека в море.
При этом Кай начал бормотать и стонать, и трясти головой как
помешанный. Чарпон ударил его.
- Говори сам, червяк.
- Не человека, лау-йесс, бога, огненного бога королей Масри -
Масримаса, одетого в пламенные сполохи солнца. Я видел его, лау-йесс, а он
шел, шел по морю.
Матросы испуганно переговаривались. Чарпон одарил Кая вторым ударом.
- Мой экипаж сошел с ума. Блажь в башке. В море нет ничего. Возьмите
этого червяка и держите его в кандалах, пока повиновение не полезет из
него. Он не будет есть и пить, пока не поправится рассудком.
Но когда незадачливого Кая утащили прочь, закричал еще один
вахтенный. Голова Чарпона дернулась. Матросы вцепились в поручни. На этот
раз - никакого волшебства. Два человека, выжившие, хоть и с повреждениями
после шторма, плыли на обломках. Один из них слабо шлепал по воде, чтобы
привлечь внимание.
Чарпон кивнул. Он видел не людей, переживших шторм, но замену
гребцам, если, конечно, они останутся живы. Некоторая, в конце концов,
компенсация, которую можно учесть на счетах, щелкавших в его голове.
Зная, что я мог бы пройти по воде и пешком добраться до судна,
наблюдая, как сотни две человек в панике падают ниц, или, того хуже, в
смятении хватаются за оружие, я предпочел быть обнаруженным в образе
беспомощного бедняка. Я слышал крик ужаса того вахтенного, и это было для
меня достаточным предупреждением. Я и Длинный Глаз легли в море. Левитация
избавила нас от необходимости плыть, я поддерживал нас на поверхности и
позволил мелкой волне нести нас к кораблю.
Наконец нам были брошены веревки. Мы побарахтались и схватились за
них, и по обшивке из железного дерева мимо написанного иероглифами
названия корабля нас втянули на палубу.
На нас упала тень Чарпона.
Он был высокого роста. "Новая" кровь завоевателей проявлялась в его
росте, широких костях, смуглой коже. Его волосы были немного завиты и
намаслены и напоминали черную лакированную чашу. У него были белые, но
неровные зубы, напоминавшие шипы, кое-как воткнутые в цемент. В его левом
ухе качалась длинная золотая сережка - в форме символа их огненного бога
Масримаса.
Чарпон ткнул меня ручкой своей плетки.
- Сильны, псы, - сказал он, - пережили шторм. Ну, посмотрим.
Он потрогал серьгу в ухе и спросил меня:
- Говоришь по-масрийски?
- Немного, - ответил я, не желая показать, насколько хорошо я знаю
этот язык.
Хотя масрийский вошел в мое сознание, как любой другой язык, который
мне встречался. Это был язык завоевателей, названный, как и их раса,
именем их бога. Чарпон кивнул на Длинного Глаза.
- Нет, - сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105