Человек завыл от боли и униженно сел
у ее ног. Она принялась хлестать его по спине и по заду, осыпая его
бранью, как распоследний матрос, в то время как музыканты весело пиликали
на своих инструментах, а публика корчилась от смеха. Правда и вымысел
перемешались; Майкл понимал, что человек, конечно, не был
премьер-министром Англии, а всего лишь актером, изображавшим его
покорность, но плетка о девяти хвостах выдумкой не была, как не была
выдумкой и ярость девицы. - Это за Гамбург, - кричала она. - И Дортмунд! И
Мариенбург! И Берлин! И... - Она продолжала, перечисляя города, на которые
попадали бомбы союзников, а когда из-под плети полетели брызги крови,
публика взорвалась буйным восторгом. Блок вскочил на ноги, хлопая в ладони
над головой. Другие тоже встали, радостно крича, в то время как девица
продолжала размахивать плетью, а фальшивый Черчилль вздрагивал у ее ног.
По спине этого человека текла кровь, но он не делал попыток встать или
уклониться от плетки. - Бонн! - свирепела девица, ударяя плетью. -
Швейнфурт! - На плечах и между грудями девицы сверкал пот, тело ее
сотрясалось от напряжения, от пота угольные усы смазались. Плеть
продолжала взлетать, и теперь спина и зад человека покрылись крест-накрест
красными полосами. Наконец человек задрожал и упал, всхлипывая, а
девица-Гитлер в последний раз опустила плеть на его спину и в знак триумфа
поставила ногу в сапоге ему на шею. Она отдала публике нацистский салют и
получила щедрое одобрение и аплодисменты. Занавес сомкнулся.
- Чудесно! Чудесно! - сказал, усаживаясь обратно, Блок. Легкий налет
испарины выступил у него на лбу, и он промокнул ее белым носовым платком.
- Видите, какие представления даются на ваши деньги, барон?
- Да, - ответил Майкл; изображать сейчас улыбку было труднее всего,
что ему когда-либо приходилось делать. - И в самом деле вижу.
Занавес снова раскрылся. Двое мужчин разбрасывали из тачки по всей
сцене блестящие обломки. Майкл понял, что они устилали пол битым стеклом.
Они завершили свою работу, укатили тачку, а потом солдат вытолкнул на
сцену худую девушку с длинными каштановыми волосами. На ней было грязное
заплатанное платье, сшитое из мешков из-под картофеля, и ее босые ноги
скрипели по осколкам стекла. Девушка стояла на них, опустив голову, и
волосы ее затеняли лицо. К платью из мешковины была приколота желтая
звезда Давида. Слева от сцены появился скрипач в белом смокинге, разместил
инструмент между плечом и подбородком и стал играть зажигательную мелодию.
Девушка, без каких-либо человеческий эмоций и достоинства, стала
танцевать по стеклу, словно механическая игрушка.
Публика смеялась и хлопала в ладоши, одобряя такое издевательство. -
Браво! - кричал сидевший перед Майклом офицер. Будь у Майкла сейчас с
собой пистолет, он бы вышиб этому подонку мозги. Такое варварство
превосходило все, что ему приходилось когда-либо познать в лесах России;
здесь и в самом деле было сборище зверей. Он едва сдерживался, чтобы не
вскочить на ноги и не крикнуть девушке, чтобы она прекратила танцевать. Но
Чесна почувствовала, как он напрягся, и посмотрела на него. Она увидела по
его глазам внезапную перемену настроения и еще что-то такое, что испугало
ее до ужаса. - Ничего не делайте! - прошептала она.
Под белым смокингом Майкла и накрахмаленной белой рубашкой на
позвоночнике стала пробиваться волчья шерсть. Затем шерсть стала
расползаться по коже.
Чесна сжала его ладонь. Глаза у нее помертвели, чувства отключились,
будто выключенная лампочка. На сцене скрипач заиграл живее, и худой
девушке пришлось заплясать быстрее, оставляя на полу кровавые следы.
Выносить такое было почти свыше сил Майкла; эти зверства развязывали у
него звериные инстинкты, и от этого у него начинало колоть кожу. Он
чувствовал, как на руках у него пробивалась шерсть, затем на лопатках и на
бедрах. Это был позыв к превращению, допустить которое в этом зрительном
зале было бы катастрофой. Он закрыл глаза и стал вспоминать зеленеющий
лес, белый дворец, волчьи песни: все это было так человечно и так далеко
отсюда. Теперь скрипач играл неистово, и публика хлопала в такт ладонями.
Лицо Майклу жег пот. Он ощущал острый звериный дух, исходящий от его тела.
Потребовалась страшная сила воли, чтобы сдерживать подступившую
ярость. Она уже почти совсем захватила его, но он боролся с ней, крепко
зажмурив глаза, а волчья шерсть уже охватывала его грудь. Полоска шерсти
выползла из-под манжета сорочки на правой руке, вцепившейся в подлокотник
со стороны прохода, но Чесна этого не заметила. И тут превращение
отхлынуло, волчья шерсть уползала сквозь поры обратно в кожу, вызывая
безумную чесотку.
Скрипач в дьявольском темпе раскручивал каскады мелодий, но Майкл
слышал только как ноги девушки топали по стеклу. Музыка достигла апогея и
резко смолкла, вызвав гром аплодисментов и крики: - Браво! Браво! - Он
открыл глаза, они были влажными от ярости и напряжения. Нацистский солдат
увел девушку со сцены. Она двигалась как сомнамбула, пойманная
нескончаемым кошмаром. Скрипач, широко улыбаясь, кланялся; вышел человек с
метелкой, чтобы убрать окровавленные осколки, и занавес закрылся.
- Великолепно! - сказал, обращаясь ни к кому, Блок. - Пока что это
был самый лучший номер!
В зале появилась симпатичная обнаженная девица, катившая по проходу
тележку с кружками пива и стаканчиками с мороженым и подававшая их
истомленным жаждой членам Бримстонского клуба. Публика становилась все
более развязной, кое-кто начал запевать непристойные песни. Ухмылявшиеся
лица блестели от пота, под похабные тосты стучали кружки, расплескивая
пиво.
- Сколько это будет продолжаться? - спросил Майкл у Чесны.
- Несколько часов. Теоретически, должно было бы всю ночь.
Что же касалось его самого, нельзя было терять ни минуты. Он пощупал
в кармане ключ от комнат, который дала ему Чесна. Блок разговаривал с
человеком, сидевшим с ним рядом, что-то ему объясняя и пристукивая при
этом кулаком. Не про Стальной ли Кулак? - подумал Майкл.
Занавес опять раскрылся. Теперь на середине сцены стояла кровать,
накрытая в качестве простыни русским флагом. На ней с руками и ногами,
привязанными к столбикам кровати, лежала темноволосая обнаженная женщина,
предположительно славянка. Двое обнаженных мускулистых мужчин с немецкими
на касками на головах с короткими сапогами на ногах парадным гусиным шагом
выступили с обеих сторон сцены, под громкие аплодисменты и возбужденный
смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
у ее ног. Она принялась хлестать его по спине и по заду, осыпая его
бранью, как распоследний матрос, в то время как музыканты весело пиликали
на своих инструментах, а публика корчилась от смеха. Правда и вымысел
перемешались; Майкл понимал, что человек, конечно, не был
премьер-министром Англии, а всего лишь актером, изображавшим его
покорность, но плетка о девяти хвостах выдумкой не была, как не была
выдумкой и ярость девицы. - Это за Гамбург, - кричала она. - И Дортмунд! И
Мариенбург! И Берлин! И... - Она продолжала, перечисляя города, на которые
попадали бомбы союзников, а когда из-под плети полетели брызги крови,
публика взорвалась буйным восторгом. Блок вскочил на ноги, хлопая в ладони
над головой. Другие тоже встали, радостно крича, в то время как девица
продолжала размахивать плетью, а фальшивый Черчилль вздрагивал у ее ног.
По спине этого человека текла кровь, но он не делал попыток встать или
уклониться от плетки. - Бонн! - свирепела девица, ударяя плетью. -
Швейнфурт! - На плечах и между грудями девицы сверкал пот, тело ее
сотрясалось от напряжения, от пота угольные усы смазались. Плеть
продолжала взлетать, и теперь спина и зад человека покрылись крест-накрест
красными полосами. Наконец человек задрожал и упал, всхлипывая, а
девица-Гитлер в последний раз опустила плеть на его спину и в знак триумфа
поставила ногу в сапоге ему на шею. Она отдала публике нацистский салют и
получила щедрое одобрение и аплодисменты. Занавес сомкнулся.
- Чудесно! Чудесно! - сказал, усаживаясь обратно, Блок. Легкий налет
испарины выступил у него на лбу, и он промокнул ее белым носовым платком.
- Видите, какие представления даются на ваши деньги, барон?
- Да, - ответил Майкл; изображать сейчас улыбку было труднее всего,
что ему когда-либо приходилось делать. - И в самом деле вижу.
Занавес снова раскрылся. Двое мужчин разбрасывали из тачки по всей
сцене блестящие обломки. Майкл понял, что они устилали пол битым стеклом.
Они завершили свою работу, укатили тачку, а потом солдат вытолкнул на
сцену худую девушку с длинными каштановыми волосами. На ней было грязное
заплатанное платье, сшитое из мешков из-под картофеля, и ее босые ноги
скрипели по осколкам стекла. Девушка стояла на них, опустив голову, и
волосы ее затеняли лицо. К платью из мешковины была приколота желтая
звезда Давида. Слева от сцены появился скрипач в белом смокинге, разместил
инструмент между плечом и подбородком и стал играть зажигательную мелодию.
Девушка, без каких-либо человеческий эмоций и достоинства, стала
танцевать по стеклу, словно механическая игрушка.
Публика смеялась и хлопала в ладоши, одобряя такое издевательство. -
Браво! - кричал сидевший перед Майклом офицер. Будь у Майкла сейчас с
собой пистолет, он бы вышиб этому подонку мозги. Такое варварство
превосходило все, что ему приходилось когда-либо познать в лесах России;
здесь и в самом деле было сборище зверей. Он едва сдерживался, чтобы не
вскочить на ноги и не крикнуть девушке, чтобы она прекратила танцевать. Но
Чесна почувствовала, как он напрягся, и посмотрела на него. Она увидела по
его глазам внезапную перемену настроения и еще что-то такое, что испугало
ее до ужаса. - Ничего не делайте! - прошептала она.
Под белым смокингом Майкла и накрахмаленной белой рубашкой на
позвоночнике стала пробиваться волчья шерсть. Затем шерсть стала
расползаться по коже.
Чесна сжала его ладонь. Глаза у нее помертвели, чувства отключились,
будто выключенная лампочка. На сцене скрипач заиграл живее, и худой
девушке пришлось заплясать быстрее, оставляя на полу кровавые следы.
Выносить такое было почти свыше сил Майкла; эти зверства развязывали у
него звериные инстинкты, и от этого у него начинало колоть кожу. Он
чувствовал, как на руках у него пробивалась шерсть, затем на лопатках и на
бедрах. Это был позыв к превращению, допустить которое в этом зрительном
зале было бы катастрофой. Он закрыл глаза и стал вспоминать зеленеющий
лес, белый дворец, волчьи песни: все это было так человечно и так далеко
отсюда. Теперь скрипач играл неистово, и публика хлопала в такт ладонями.
Лицо Майклу жег пот. Он ощущал острый звериный дух, исходящий от его тела.
Потребовалась страшная сила воли, чтобы сдерживать подступившую
ярость. Она уже почти совсем захватила его, но он боролся с ней, крепко
зажмурив глаза, а волчья шерсть уже охватывала его грудь. Полоска шерсти
выползла из-под манжета сорочки на правой руке, вцепившейся в подлокотник
со стороны прохода, но Чесна этого не заметила. И тут превращение
отхлынуло, волчья шерсть уползала сквозь поры обратно в кожу, вызывая
безумную чесотку.
Скрипач в дьявольском темпе раскручивал каскады мелодий, но Майкл
слышал только как ноги девушки топали по стеклу. Музыка достигла апогея и
резко смолкла, вызвав гром аплодисментов и крики: - Браво! Браво! - Он
открыл глаза, они были влажными от ярости и напряжения. Нацистский солдат
увел девушку со сцены. Она двигалась как сомнамбула, пойманная
нескончаемым кошмаром. Скрипач, широко улыбаясь, кланялся; вышел человек с
метелкой, чтобы убрать окровавленные осколки, и занавес закрылся.
- Великолепно! - сказал, обращаясь ни к кому, Блок. - Пока что это
был самый лучший номер!
В зале появилась симпатичная обнаженная девица, катившая по проходу
тележку с кружками пива и стаканчиками с мороженым и подававшая их
истомленным жаждой членам Бримстонского клуба. Публика становилась все
более развязной, кое-кто начал запевать непристойные песни. Ухмылявшиеся
лица блестели от пота, под похабные тосты стучали кружки, расплескивая
пиво.
- Сколько это будет продолжаться? - спросил Майкл у Чесны.
- Несколько часов. Теоретически, должно было бы всю ночь.
Что же касалось его самого, нельзя было терять ни минуты. Он пощупал
в кармане ключ от комнат, который дала ему Чесна. Блок разговаривал с
человеком, сидевшим с ним рядом, что-то ему объясняя и пристукивая при
этом кулаком. Не про Стальной ли Кулак? - подумал Майкл.
Занавес опять раскрылся. Теперь на середине сцены стояла кровать,
накрытая в качестве простыни русским флагом. На ней с руками и ногами,
привязанными к столбикам кровати, лежала темноволосая обнаженная женщина,
предположительно славянка. Двое обнаженных мускулистых мужчин с немецкими
на касками на головах с короткими сапогами на ногах парадным гусиным шагом
выступили с обеих сторон сцены, под громкие аплодисменты и возбужденный
смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185