Он окинул Йоко беглым взглядом и не мешкая вышел. Йоко ясно представила себе выражение его лица за дверью каюты. Он, конечно, вернулся в столовую, ухмыляясь и пританцовывая. Спустя минуту до Йоко донесся громкий разговор:
– Ну что, богиня решила снизойти?
– Да, сказала, что придет.
И Йоко опять подумала о ревизоре: «Каков! Я целых три дня не выходила из каюты, а он даже не зашел справиться о здоровье. Что за человек!» Однако она тут же спохватилась. Почему ей лезут в голову подобные мысли о человеке совсем ей чужом, о котором она знает лишь, что он здоров, как лошадь?
С легким вздохом поднялась она с дивана, взяла с комода визитную карточку ревизора и, снова усевшись, принялась ее разглядывать. Четкими, красивыми иероглифами было напечатано: «Санкити Курати, кавалер ордена «За заслуги» 6-й степени, ревизор п/х «Эдзима-мару» Японской пароходной компании». Прихлебывая кофе, Йоко перевернула карточку и, как будто ее иссиня-белая поверхность была сплошь исписана длинными фразами, неотрывно глядела на нее, сдвинув брови и наклонив голову так, что ее округлый подбородок почти касался выреза кимоно.
12
Вечером, надев строгое кимоно очень скромной расцветки, Йоко появилась в столовой. Она выглядела совсем юной, никто не дал бы ей больше двадцати лет. Серо-голубой воротник очень шел к ее грустно-спокойному лицу, на котором сияли большие глаза. Собравшиеся в столовой пассажиры при виде Йоко ощутили легкую тревогу… За длинным столом, спиной к буфету, сидел ревизор, справа от него – госпожа Тагава, ее супруг устроился напротив. Йоко отвели место рядом с ним. Почти все пассажиры были в сборе. Едва заслышав шаги Йоко, официанты засуетились, подмигивая друг другу. Сидевший на другом конце стола капитан – американец с седыми бакенбардами – изменился в лице от волнения. Он встал, комкая салфетку, пропустил Йоко и снова сел, весь красный от смущения. Спокойно встречая любопытные взгляды, Йоко обошла стол и направилась к своему месту. Тучный доктор Тагава, украдкой посмотрев на жену, чуть отодвинулся, дав возможность Йоко пройти.
Пока Йоко усаживалась, внимание всех было приковано к ней. Особенно неприятно действовал на нее холодный, пристальный взгляд госпожи Тагава. Чинно усевшись, Йоко развернула салфетку и прежде всего слегка поклонилась этой даме. Чопорное выражение лица госпожи Тагава сменилось неким подобием улыбки, она начала что-то говорить, но в этот момент ее муж решил возобновить беседу с ревизором, прерванную появлением Йоко. Одновременно сказанные фразы повисли в воздухе, и супруги недовольно посмотрели друг на друга. Все, кто был в столовой – и японцы и иностранцы, – перевели глаза с Йоко на чету Тагава. Сконфуженный профессор попросил у жены прощения. Слегка кивнув ему, она обратилась к Йоко. Ясным и ровным голосом, так, чтобы все слышали, она сказала:
– Вы так долго не показывались, что я уж начала тревожиться. Должно быть, вы плохо переносите морское путешествие?
Это было сказано вежливым тоном светской женщины, привыкшей подавлять людей своим превосходством. Ничуть не обидевшись, Йоко сдержанно улыбнулась и утвердительно кивнула. Тагава снова попытался продолжить разговор с Курати:
– Итак… следовательно… гм…
Ему никак не удавалось нащупать утерянную нить разговора, и Йоко поняла, что, хотя Тагава и сохраняет внешнее спокойствие, он взволнован не меньше других. Всеобщий переполох льстил самолюбию Йоко.
По знаку старшего стюарда официанты, ловко орудуя подносами, внесли суп. Йоко принялась за еду, прислушиваясь к общей беседе.
Курати, не сводивший дерзкого взгляда с Йоко с самого ее появления, оглядел наконец внимательно пассажиров и, покусывая кончики усов, проговорил густым хрипловатым голосом:
– Так в чем же суть доктрины Монро? – При этом он в упор посмотрел на Тагава. Тот обрадовался и, не поднимая глаз от тарелки, воскликнул:
– Ах да! Совершенно верно… Как раз об этом мы и говорили. Основным требованием доктрины Монро вначале было невмешательство Европы в дела независимых штатов Северной Америки. Однако со временем содержание этой политики изменилось. На словах декларация Монро осталась в силе, но она не является законом, да и составлена так, что ее можно толковать произвольно, как того требуют обстоятельства. Мак-Кинли как будто дает ей довольно широкое толкование. Хотя прецедент был уже при Кливленде. У Мак-Кинли есть, должно быть, еще один весьма влиятельный закулисный деятель. Как вы полагаете, Сайто-кун? – обратился Тагава к молодому человеку, сидевшему наискосок от него.
Застигнутый врасплох, Сайто покраснел, поспешно перевел взгляд с Йоко на Тагава, но, не поняв вопроса, окончательно растерялся и покраснел еще сильнее. Это был новоиспеченный дипломат, готовившийся занять один из низших постов в японской миссии в Вашингтоне. Прежде ему, видимо, не приходилось бывать даже в таком, не слишком высокопоставленном, обществе. Некоторое время Тагава снисходительно смотрел на смутившегося юнца и, так и не дождавшись ответа, снова повернулся к ревизору. Но тут с другого конца стола донесся голос капитана:
– You mean Teddy the roughrider?
Он по-детски простодушно улыбнулся. Тагава, видимо, не подозревавший, что капитан так хорошо понимает по-японски, на этот раз сам смутился, не зная, что ответить. На помощь ему поспешила жена, которая произнесла на безукоризненном английском языке:
– Good hit for you, Mr. Captain.
Все сидевшие за столом, особенно иностранцы, вытянув шеи, воззрились на госпожу Тагава, а она в свою очередь метнула быстрый, едва уловимый взгляд в сторону Йоко. Но Йоко и бровью не повела, продолжая сосредоточенно есть суп.
Скромно потупившись, Йоко в душе посмеивалась над тем, как эти господа состязаются друг с другом, стараясь произвести на нее впечатление. И действительно, стоило ей появиться в столовой, как все изменилось. Особенно сказалось ее появление на молодых людях – они держались как-то неестественно и, сами того не замечая, разговаривали громко и возбужденно. Один юноша, с виду самый молодой из всех, с изысканными манерами, – верно, из высшего круга, раз сидит рядом с капитаном, решила Йоко, – случайно встретившись с ней взглядом, с трудом сдерживал охватившую его дрожь и больше уже не поднимал голову от тарелки. Только Курати смотрел на Йоко с таким невозмутимым спокойствием, что она не выдерживала его взгляда. Глаза его из-под густых ресниц блестели холодно и дерзко и одновременно с такой тяжелой скукой, словно люди опротивели ему. Всякий раз, как Йоко смущалась, она испытывала к Курати острую неприязнь, и в то же время ее снова и снова тянуло заглянуть в глубину этих ненавистных глаз, понять, что за странная сила заключена в них. И всякий раз она вынуждена была отводить взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Ну что, богиня решила снизойти?
– Да, сказала, что придет.
И Йоко опять подумала о ревизоре: «Каков! Я целых три дня не выходила из каюты, а он даже не зашел справиться о здоровье. Что за человек!» Однако она тут же спохватилась. Почему ей лезут в голову подобные мысли о человеке совсем ей чужом, о котором она знает лишь, что он здоров, как лошадь?
С легким вздохом поднялась она с дивана, взяла с комода визитную карточку ревизора и, снова усевшись, принялась ее разглядывать. Четкими, красивыми иероглифами было напечатано: «Санкити Курати, кавалер ордена «За заслуги» 6-й степени, ревизор п/х «Эдзима-мару» Японской пароходной компании». Прихлебывая кофе, Йоко перевернула карточку и, как будто ее иссиня-белая поверхность была сплошь исписана длинными фразами, неотрывно глядела на нее, сдвинув брови и наклонив голову так, что ее округлый подбородок почти касался выреза кимоно.
12
Вечером, надев строгое кимоно очень скромной расцветки, Йоко появилась в столовой. Она выглядела совсем юной, никто не дал бы ей больше двадцати лет. Серо-голубой воротник очень шел к ее грустно-спокойному лицу, на котором сияли большие глаза. Собравшиеся в столовой пассажиры при виде Йоко ощутили легкую тревогу… За длинным столом, спиной к буфету, сидел ревизор, справа от него – госпожа Тагава, ее супруг устроился напротив. Йоко отвели место рядом с ним. Почти все пассажиры были в сборе. Едва заслышав шаги Йоко, официанты засуетились, подмигивая друг другу. Сидевший на другом конце стола капитан – американец с седыми бакенбардами – изменился в лице от волнения. Он встал, комкая салфетку, пропустил Йоко и снова сел, весь красный от смущения. Спокойно встречая любопытные взгляды, Йоко обошла стол и направилась к своему месту. Тучный доктор Тагава, украдкой посмотрев на жену, чуть отодвинулся, дав возможность Йоко пройти.
Пока Йоко усаживалась, внимание всех было приковано к ней. Особенно неприятно действовал на нее холодный, пристальный взгляд госпожи Тагава. Чинно усевшись, Йоко развернула салфетку и прежде всего слегка поклонилась этой даме. Чопорное выражение лица госпожи Тагава сменилось неким подобием улыбки, она начала что-то говорить, но в этот момент ее муж решил возобновить беседу с ревизором, прерванную появлением Йоко. Одновременно сказанные фразы повисли в воздухе, и супруги недовольно посмотрели друг на друга. Все, кто был в столовой – и японцы и иностранцы, – перевели глаза с Йоко на чету Тагава. Сконфуженный профессор попросил у жены прощения. Слегка кивнув ему, она обратилась к Йоко. Ясным и ровным голосом, так, чтобы все слышали, она сказала:
– Вы так долго не показывались, что я уж начала тревожиться. Должно быть, вы плохо переносите морское путешествие?
Это было сказано вежливым тоном светской женщины, привыкшей подавлять людей своим превосходством. Ничуть не обидевшись, Йоко сдержанно улыбнулась и утвердительно кивнула. Тагава снова попытался продолжить разговор с Курати:
– Итак… следовательно… гм…
Ему никак не удавалось нащупать утерянную нить разговора, и Йоко поняла, что, хотя Тагава и сохраняет внешнее спокойствие, он взволнован не меньше других. Всеобщий переполох льстил самолюбию Йоко.
По знаку старшего стюарда официанты, ловко орудуя подносами, внесли суп. Йоко принялась за еду, прислушиваясь к общей беседе.
Курати, не сводивший дерзкого взгляда с Йоко с самого ее появления, оглядел наконец внимательно пассажиров и, покусывая кончики усов, проговорил густым хрипловатым голосом:
– Так в чем же суть доктрины Монро? – При этом он в упор посмотрел на Тагава. Тот обрадовался и, не поднимая глаз от тарелки, воскликнул:
– Ах да! Совершенно верно… Как раз об этом мы и говорили. Основным требованием доктрины Монро вначале было невмешательство Европы в дела независимых штатов Северной Америки. Однако со временем содержание этой политики изменилось. На словах декларация Монро осталась в силе, но она не является законом, да и составлена так, что ее можно толковать произвольно, как того требуют обстоятельства. Мак-Кинли как будто дает ей довольно широкое толкование. Хотя прецедент был уже при Кливленде. У Мак-Кинли есть, должно быть, еще один весьма влиятельный закулисный деятель. Как вы полагаете, Сайто-кун? – обратился Тагава к молодому человеку, сидевшему наискосок от него.
Застигнутый врасплох, Сайто покраснел, поспешно перевел взгляд с Йоко на Тагава, но, не поняв вопроса, окончательно растерялся и покраснел еще сильнее. Это был новоиспеченный дипломат, готовившийся занять один из низших постов в японской миссии в Вашингтоне. Прежде ему, видимо, не приходилось бывать даже в таком, не слишком высокопоставленном, обществе. Некоторое время Тагава снисходительно смотрел на смутившегося юнца и, так и не дождавшись ответа, снова повернулся к ревизору. Но тут с другого конца стола донесся голос капитана:
– You mean Teddy the roughrider?
Он по-детски простодушно улыбнулся. Тагава, видимо, не подозревавший, что капитан так хорошо понимает по-японски, на этот раз сам смутился, не зная, что ответить. На помощь ему поспешила жена, которая произнесла на безукоризненном английском языке:
– Good hit for you, Mr. Captain.
Все сидевшие за столом, особенно иностранцы, вытянув шеи, воззрились на госпожу Тагава, а она в свою очередь метнула быстрый, едва уловимый взгляд в сторону Йоко. Но Йоко и бровью не повела, продолжая сосредоточенно есть суп.
Скромно потупившись, Йоко в душе посмеивалась над тем, как эти господа состязаются друг с другом, стараясь произвести на нее впечатление. И действительно, стоило ей появиться в столовой, как все изменилось. Особенно сказалось ее появление на молодых людях – они держались как-то неестественно и, сами того не замечая, разговаривали громко и возбужденно. Один юноша, с виду самый молодой из всех, с изысканными манерами, – верно, из высшего круга, раз сидит рядом с капитаном, решила Йоко, – случайно встретившись с ней взглядом, с трудом сдерживал охватившую его дрожь и больше уже не поднимал голову от тарелки. Только Курати смотрел на Йоко с таким невозмутимым спокойствием, что она не выдерживала его взгляда. Глаза его из-под густых ресниц блестели холодно и дерзко и одновременно с такой тяжелой скукой, словно люди опротивели ему. Всякий раз, как Йоко смущалась, она испытывала к Курати острую неприязнь, и в то же время ее снова и снова тянуло заглянуть в глубину этих ненавистных глаз, понять, что за странная сила заключена в них. И всякий раз она вынуждена была отводить взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106