Бутоны самой различной окраски были даже на верхних ветках, совсем почти голых. От заморозков они пожелтели и свернулись, и хотя солнце грело щедро, у них уже не было сил раскрыться. Курати и Йоко, спокойные и довольные, бродили между кустами. Иногда в тихие вечера они проходили через главные ворота «Тайкоэн» и медленно брели по очень пологому склону перед гостиницей «Коёкан» в направлении храма Тосёгу. Сейчас, зимой, здесь можно было встретить лишь редких прохожих, и никто не мешал их уединению. Йоко с любопытством разглядывала наряды изредка попадавшихся им навстречу женщин. «Женщина непременно должна рассмотреть одежду других женщин, какой бы неизящной и безвкусной она ни была», – объяснила однажды Йоко своему спутнику.
Йоко, каждый день надевавшая новое платье и по-новому убиравшая волосы, обнаружила нечто новое и в своем настроении: не только Курати стал тяготиться их уединением! Однажды они наблюдали, как по пустынной дороге, пролегающей по склону холма, стремительно мчались нарядные экипажи и рикши. Широкий проспект тянулся до самой гостиницы «Коёкан», откуда доносились знакомые звуки музыкального сопровождения, обычного для пьес «Но». Видимо, представление подходило к концу. Только сейчас они вспомнили, что сегодня воскресенье.
Йоко все более отчетливо сознавала, что их затворничество, как бы упоительно оно ни было, не может продолжаться вечно и что очень скоро ему наступит конец. Однажды, когда Курати, по обыкновению, копался в саду, Йоко велела Цуе принести корзину для бумаг и с таким чувством, словно совершает что-то дурное, стала искать письма Кимура, которые когда-то порвала, не читая. Среди множества обрывков плотной бумаги она нашла клочки, исписанные рукой Кимура, и стала вчитываться в них, испытывая при этом какое-то неизъяснимое очарование, словно разглядывала незаконченную картину. Вдруг ей померещилось ее прошлое, аккуратно вплетенное в эти отрывочные строки. Но Йоко поспешила вернуться к действительности – ей стали до тошноты противны все эти воспоминания. Она отнесла корзину с бумагами на кухню и приказала Цуе сжечь их на заднем дворе.
Как изнывает от скуки Курати, подумала Йоко, если даже ее потянуло заглянуть в старые письма. О, это был опасный признак! К тому же не могут они, подобно отшельникам, питаться одним воздухом, Курати пока не заговаривает о деньгах, но ведь скоро им не на что будет жить. Вряд ли он что-нибудь откладывал из своего ревизорского жалованья, тем более что не привык себя ограничивать. Уже из-за одного этого их уединению должен прийти конец. Ну что же, думала Йоко, так даже лучше для них обоих.
Как-то вечером Курати завел разговор об их жизни. Он долго в рассеянности перелистывал какую-то книгу, а потом вдруг сказал:
– Давай возьмем к нам твоих сестер… и потом, я хотел бы, чтобы здесь воспитывалась твоя дочка. Я ведь лишился сразу троих, и мне чертовски скучно.
Сердце Йоко подпрыгнуло, но она быстро овладела собой.
– Да, да… – нарочито спокойно, безразличным тоном откликнулась она и взглянула на Курати. – А может быть, лучше привезти твоих дочерей, ну хотя бы одну или двух? Я не могу думать без слез о твоей жене… (Глаза Йоко действительно были полны слез.) Я не стану лицемерить и не скажу, мол, вернись к семье. Мне совсем не хочется этого. Одно дело – сочувствие, а другое – наши с тобой отношения. Это совсем разные вещи, так ведь? Если бы твоя жена прокляла меня или попыталась убить, я не стала бы ее жалеть. Но меня трогает до слез, что она покорно вернулась в родительский дом. И все же я не могу уступить другой счастье, за которое боролась всю жизнь. До тех пор, пока ты не покинешь меня, я с радостью буду за него бороться… Но я совсем не против того, чтобы взять сюда детей. Ну как, согласен?
– Глупая ты… Разве теперь это возможно? – отрывисто сказал Курати и отвернулся.
И действительно, о жене Курати Йоко говорила то, что думала; все же, что касалось его дочерей, было явной ложью. Йоко было неприятно любое напоминание о жене Курати. Даже к вещам, привезенным из ее дома, Йоко испытывала отвращение. А уж тем более – ее дети, что могла чувствовать к ним Йоко, кроме злобы и ненависти? Она заговорила об этом лишь для того, чтобы еще больше расположить к себе Курати. Поэтому ответ Курати вполне ее удовлетворил, правда, она была несколько обескуражена его резким тоном. И хотя Йоко с присущей ей самоуверенностью полагала, что проникла в глубину души Курати, временами она все же испытывала смутное беспокойство.
– Раз я сама прошу об этом, чего же тебе колебаться?
– Нечего выдумывать, возьми сюда сестер или Садако.
Курати окинул Йоко таким взглядом, будто видел ее насквозь, будто ему был открыт каждый уголок ее души, и, как всегда, довольно кисло улыбнулся.
Йоко, будто нехотя, уступила Курати. И они решили взять ее сестер из пансиона Тадзима. Одновременно Курати пришлось снять себе квартиру по соседству. Сестры пока ничего не знали об их отношениях. Лучше подождать немного, выбрать подходящий момент и тогда обо всем рассказать. Курати не возражал. Вскоре они убедились, что жить отдельно, встречаясь когда захочется, куда интереснее. Курати нужно было зарабатывать на жизнь, кроме того, его кипучая энергия не находила выхода. И он часто думал о том, чем бы ему заняться. В конце концов он выработал план действий и счел пока более удобным находиться там, где его будущие посетители не видели бы Йоко.
Жизнь Йоко постепенно налаживалась. В конце декабря после экзаменов из пансиона Тадзима с небольшим багажом приехали сестры. Особенно радовалась переезду Садаё. В комнате Йоко у окна сестры поставили два небольших столика. Цуя, которая до сих пор чувствовала себя скованно, повеселела. Одна только Айко не выказывала ни малейшей радости, была сдержанно-почтительной и послушной.
– Сестрица Ай, как весело, правда? – с восторгом воскликнула Садаё, положив руку на плечо Айко, которая стояла на веранде и не отрываясь смотрела на голый зимний сад.
– Да, – буркнула под нос Айко, не меняя позы.
– А ты почему-то совсем невеселая, – дергая ее за плечо, сказала Садаё с упреком.
– Нет, я очень рада, – безучастным тоном ответила Айко.
Йоко, разбиравшая в это время белье в гостиной, быстро взглянула на Айко и готова уже была вспылить, но сдержалась, решив, что не годится бранить только что приехавшую девочку.
– Как тихо! Еще тише, чем в пансионе. Но из-за этой рощи здесь, наверно, страшно по вечерам. Не знаю, как я буду одна ходить в уборную… О, сестрица Ай, смотри, там калитка. Наверно, можно пройти в соседний сад. Ты позволишь мне пойти туда, а, сестрица? – обратилась она к Йоко. – А чей тот дом?
Все, что попадало Садаё на глаза, вызывало у нее бурный интерес, и она, не умолкая ни на минуту, сыпала вопросами, обращаясь не то к Йоко, не то к Айко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Йоко, каждый день надевавшая новое платье и по-новому убиравшая волосы, обнаружила нечто новое и в своем настроении: не только Курати стал тяготиться их уединением! Однажды они наблюдали, как по пустынной дороге, пролегающей по склону холма, стремительно мчались нарядные экипажи и рикши. Широкий проспект тянулся до самой гостиницы «Коёкан», откуда доносились знакомые звуки музыкального сопровождения, обычного для пьес «Но». Видимо, представление подходило к концу. Только сейчас они вспомнили, что сегодня воскресенье.
Йоко все более отчетливо сознавала, что их затворничество, как бы упоительно оно ни было, не может продолжаться вечно и что очень скоро ему наступит конец. Однажды, когда Курати, по обыкновению, копался в саду, Йоко велела Цуе принести корзину для бумаг и с таким чувством, словно совершает что-то дурное, стала искать письма Кимура, которые когда-то порвала, не читая. Среди множества обрывков плотной бумаги она нашла клочки, исписанные рукой Кимура, и стала вчитываться в них, испытывая при этом какое-то неизъяснимое очарование, словно разглядывала незаконченную картину. Вдруг ей померещилось ее прошлое, аккуратно вплетенное в эти отрывочные строки. Но Йоко поспешила вернуться к действительности – ей стали до тошноты противны все эти воспоминания. Она отнесла корзину с бумагами на кухню и приказала Цуе сжечь их на заднем дворе.
Как изнывает от скуки Курати, подумала Йоко, если даже ее потянуло заглянуть в старые письма. О, это был опасный признак! К тому же не могут они, подобно отшельникам, питаться одним воздухом, Курати пока не заговаривает о деньгах, но ведь скоро им не на что будет жить. Вряд ли он что-нибудь откладывал из своего ревизорского жалованья, тем более что не привык себя ограничивать. Уже из-за одного этого их уединению должен прийти конец. Ну что же, думала Йоко, так даже лучше для них обоих.
Как-то вечером Курати завел разговор об их жизни. Он долго в рассеянности перелистывал какую-то книгу, а потом вдруг сказал:
– Давай возьмем к нам твоих сестер… и потом, я хотел бы, чтобы здесь воспитывалась твоя дочка. Я ведь лишился сразу троих, и мне чертовски скучно.
Сердце Йоко подпрыгнуло, но она быстро овладела собой.
– Да, да… – нарочито спокойно, безразличным тоном откликнулась она и взглянула на Курати. – А может быть, лучше привезти твоих дочерей, ну хотя бы одну или двух? Я не могу думать без слез о твоей жене… (Глаза Йоко действительно были полны слез.) Я не стану лицемерить и не скажу, мол, вернись к семье. Мне совсем не хочется этого. Одно дело – сочувствие, а другое – наши с тобой отношения. Это совсем разные вещи, так ведь? Если бы твоя жена прокляла меня или попыталась убить, я не стала бы ее жалеть. Но меня трогает до слез, что она покорно вернулась в родительский дом. И все же я не могу уступить другой счастье, за которое боролась всю жизнь. До тех пор, пока ты не покинешь меня, я с радостью буду за него бороться… Но я совсем не против того, чтобы взять сюда детей. Ну как, согласен?
– Глупая ты… Разве теперь это возможно? – отрывисто сказал Курати и отвернулся.
И действительно, о жене Курати Йоко говорила то, что думала; все же, что касалось его дочерей, было явной ложью. Йоко было неприятно любое напоминание о жене Курати. Даже к вещам, привезенным из ее дома, Йоко испытывала отвращение. А уж тем более – ее дети, что могла чувствовать к ним Йоко, кроме злобы и ненависти? Она заговорила об этом лишь для того, чтобы еще больше расположить к себе Курати. Поэтому ответ Курати вполне ее удовлетворил, правда, она была несколько обескуражена его резким тоном. И хотя Йоко с присущей ей самоуверенностью полагала, что проникла в глубину души Курати, временами она все же испытывала смутное беспокойство.
– Раз я сама прошу об этом, чего же тебе колебаться?
– Нечего выдумывать, возьми сюда сестер или Садако.
Курати окинул Йоко таким взглядом, будто видел ее насквозь, будто ему был открыт каждый уголок ее души, и, как всегда, довольно кисло улыбнулся.
Йоко, будто нехотя, уступила Курати. И они решили взять ее сестер из пансиона Тадзима. Одновременно Курати пришлось снять себе квартиру по соседству. Сестры пока ничего не знали об их отношениях. Лучше подождать немного, выбрать подходящий момент и тогда обо всем рассказать. Курати не возражал. Вскоре они убедились, что жить отдельно, встречаясь когда захочется, куда интереснее. Курати нужно было зарабатывать на жизнь, кроме того, его кипучая энергия не находила выхода. И он часто думал о том, чем бы ему заняться. В конце концов он выработал план действий и счел пока более удобным находиться там, где его будущие посетители не видели бы Йоко.
Жизнь Йоко постепенно налаживалась. В конце декабря после экзаменов из пансиона Тадзима с небольшим багажом приехали сестры. Особенно радовалась переезду Садаё. В комнате Йоко у окна сестры поставили два небольших столика. Цуя, которая до сих пор чувствовала себя скованно, повеселела. Одна только Айко не выказывала ни малейшей радости, была сдержанно-почтительной и послушной.
– Сестрица Ай, как весело, правда? – с восторгом воскликнула Садаё, положив руку на плечо Айко, которая стояла на веранде и не отрываясь смотрела на голый зимний сад.
– Да, – буркнула под нос Айко, не меняя позы.
– А ты почему-то совсем невеселая, – дергая ее за плечо, сказала Садаё с упреком.
– Нет, я очень рада, – безучастным тоном ответила Айко.
Йоко, разбиравшая в это время белье в гостиной, быстро взглянула на Айко и готова уже была вспылить, но сдержалась, решив, что не годится бранить только что приехавшую девочку.
– Как тихо! Еще тише, чем в пансионе. Но из-за этой рощи здесь, наверно, страшно по вечерам. Не знаю, как я буду одна ходить в уборную… О, сестрица Ай, смотри, там калитка. Наверно, можно пройти в соседний сад. Ты позволишь мне пойти туда, а, сестрица? – обратилась она к Йоко. – А чей тот дом?
Все, что попадало Садаё на глаза, вызывало у нее бурный интерес, и она, не умолкая ни на минуту, сыпала вопросами, обращаясь не то к Йоко, не то к Айко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106