Припадок у Йоко прошел, и она могла уже заняться обычными делами, но не решалась вот так сразу встать, опасаясь, как бы Айко и Ока не заподозрили ее в притворстве.
Теперь Садаё умрет. Йоко тоже остались считанные дни. Сердце ее разрывалось от боли. Но если бы обе они выжили, Садаё возненавидела бы Йоко, как своего смертного врага.
«Лучше умереть!»
Вечернее небо постепенно меняло голубую окраску на темно-синюю. Его таинственная умиротворенность и глубина, казалось, проникали в самую душу. У постели больной теперь находились Айко и Ока, которые ни на минуту не оставляли Садаё без внимания. Эта пара вызывала умиление. Ничего больше. Добрый Ока, послушная Айко… Как естественно и хорошо, что они любят друг друга.
«Все равно все проходит безвозвратно».
Как старый отшельник, постигший бренность всего сущего, смотрела Йоко на молодых людей, стоявших в зеленом кругу лампы, и они казались ей странным и в то же время прекрасным видением.
45
Курати не появлялся уже целых пять дней. Йоко не получала от него ни писем, ни денег. Это казалось ей невероятным, и она попросила Ока узнать, в чем дело.
Как выяснилось, Курати три дня назад взял почти все свои вещи, сказал, что уезжает, и исчез. После этого к нему на квартиру несколько раз приходил какой-то человек, – очевидно, сыщик, и обо всем подробно расспрашивал. На имя Йоко было оставлено письмо, которое Ока и принес. Она поспешно вскрыла конверт.
«Я в опасности и должен скрыться. Во избежание неприятностей, посылаю это письмо не по почте, а оставляю хозяину. Денег пока нет. Если будет трудно, продай что-нибудь из обстановки и вещей. Как-нибудь выпутаюсь. Письмо сожги». Письмо было без адреса и без подписи, но почерк явно Курати. Болезненное воображение подсказало Йоко, что Курати хитрит. Теперь и Курати выскользнул у нее из рук. Горечь и злоба не давали Йоко покоя.
Айко и Ока крепко сдружились. Ока почти безвыходно находился в больнице. Йоко стало невыносимо встречаться с ним.
– Ока-сан, вы, пожалуйста, больше не приходите сюда, а то и у вас могут быть неприятности. Со своими делами мы сами управимся. Хватит надеяться на чужих людей.
– Вы меня обижаете. Позвольте мне быть рядом с вами. Я совсем не боюсь заразиться.
Значит, Ока не читал письма Курати и ее слова о «неприятностях» воспринял как опасение, что он может заразиться. Нет, не то, Ока, конечно же, верный пес Курати! Кто поручится, что Курати не вступил в связь с Айко все с помощью того же Ока? Такой, как Айко, ничего не стоит вскружить голову Ока, сделать его своим рабом. Йоко вспомнила себя в таком возрасте, и от этого ее подозрительность удвоилась. Она сама виновата во всех своих несчастьях… Ведь и ей когда-то ничего не стоило проделывать такие же штуки. И при этом она умела казаться еще более наивной, чем Айко, да к тому же веселой и живой. Пусть все они сговорились обмануть ее, она сумеет рассчитаться с ними.
– Вы можете приходить, воля ваша. Только имейте в виду, что Айко я вам не отдам. Говорю это прямо, чтобы потом не было никаких недоразумений. Ай-сан, ты слышишь? – Йоко обернулась к Айко, которая в это время сидела на циновке, приготовляя компресс для Садаё. Но Айко даже головы не подняла, и Йоко не могла увидеть выражения лица сестры. Ока тоже избегал взгляда Йоко. И Йоко, которая перестала доверять себе в последнее время, потому что часто ошибалась, не понимала, чем вызвано это смущение – слишком ли резкой ее откровенностью или тем, что она сумела разгадать его чувства.
Все действовало Йоко на нервы. Ей ничего не оставалось, как следить за Айко и Ока в надежде узнать таким образом что-нибудь о Курати. Вдруг она вспомнила о его жене. Кто поручится, что они не живут сейчас под одной крышей, радуясь, что избавились от помехи? А может быть, у Курати уже появилась другая или даже третья женщина, построившая свое счастье на горе Йоко. Ведь от Курати… Однако напасть на его след не так легко.
Йоко окончательно утратила покой. Она и раньше была слишком чувствительной, но такого, как сейчас, с ней никогда еще не происходило. Она бросалась из одной крайности в другую.
Все чаще и чаще думала Йоко о самоубийстве. Она сама пугалась своих мыслей. И когда на глаза ей попадался предмет, которым можно было убить себя, сердце Йоко начинало бешено колотиться. Она не могла пройти равнодушно мимо аптеки, где были выставлены пузырьки с лекарствами. Пристально смотрела на длинную булавку, которой сиделка прикалывала шляпку к волосам. Поперечные балки в ванной, красноватый раствор сулемы в металлическом тазу в комнате сиделки, прокисшее молоко, бритва, ножницы, поезда, с шумом проносившиеся по ночам, окно физиологического кабинета на третьем этаже, плотно запертая комната, поясной шнурок… все это оборачивалось в глазах Йоко ядовитой змеей, в любой момент готовой броситься на свою жертву. Все эти предметы то вызывали в Йоко безграничный ужас, то казались ей близкими друзьями. Даже когда ее кусал комар, Йоко размышляла над тем, не малярийный ли он.
«На этом свете мне больше делать нечего. Остается только умереть, и тогда все уладится. Не хочу страдать. Не хочу мучить себя и других, а мучаю, вопреки своей воле. Сон, вечный сон – вот все, что мне осталось», – думала Йоко, прислушиваясь к дыханию спящей Садаё. Но стоило ей вспомнить, что где-то живет Курати, как мысль о смерти исчезала и Йоко снова овладевала неистовая жажда жизни, жизни, полной мучительных чувственных страстей. Разве может она умереть, пока жив Курати? Ее привязанность к нему сильнее смерти. Наперекор всему, даже если тело разрушится, она будет жить. Так терзалась Йоко, не в силах принять какое-нибудь решение.
Любовь в ее душе сменялась ненавистью, ненависть – любовью. Даже с Садаё, метавшейся в бреду, она могла вдруг обойтись как бессердечная мачеха, но в следующую минуту уже раскаивалась и плакала, не стыдясь ни Айко, ни сиделки.
Садаё между тем становилось все хуже.
В довершение ко всему главный врач инфекционного отделения посоветовал Йоко лечь на операцию, иначе, сказал он, здоровье ее может серьезно расстроиться. Йоко молча выслушала его и с присущей ей подозрительностью решила, что тут не обошлось без Ока. А за его спиной, несомненно, стоит Айко. Пока она, Йоко, здесь, Садаё не только не поправится, но день ото дня болезнь ее будет обостряться. Йоко понимала это и, хотя ничего не желала так, как выздоровления сестры, не могла не мучить ее. «Значит, решили прежде всего убрать как-нибудь Йоко от Садаё. Разумеется, кто-то говорил об этом с главным врачом. Гм… Ловко придумали. Ну, я им отомщу. Дайте мне только вылечиться». Такое решение созрело у Йоко, пока она беседовала с главным врачом. И она неожиданно быстро согласилась на операцию.
Гинекологическое отделение помещалось в новом здании, довольно далеко от инфекционного отделения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Теперь Садаё умрет. Йоко тоже остались считанные дни. Сердце ее разрывалось от боли. Но если бы обе они выжили, Садаё возненавидела бы Йоко, как своего смертного врага.
«Лучше умереть!»
Вечернее небо постепенно меняло голубую окраску на темно-синюю. Его таинственная умиротворенность и глубина, казалось, проникали в самую душу. У постели больной теперь находились Айко и Ока, которые ни на минуту не оставляли Садаё без внимания. Эта пара вызывала умиление. Ничего больше. Добрый Ока, послушная Айко… Как естественно и хорошо, что они любят друг друга.
«Все равно все проходит безвозвратно».
Как старый отшельник, постигший бренность всего сущего, смотрела Йоко на молодых людей, стоявших в зеленом кругу лампы, и они казались ей странным и в то же время прекрасным видением.
45
Курати не появлялся уже целых пять дней. Йоко не получала от него ни писем, ни денег. Это казалось ей невероятным, и она попросила Ока узнать, в чем дело.
Как выяснилось, Курати три дня назад взял почти все свои вещи, сказал, что уезжает, и исчез. После этого к нему на квартиру несколько раз приходил какой-то человек, – очевидно, сыщик, и обо всем подробно расспрашивал. На имя Йоко было оставлено письмо, которое Ока и принес. Она поспешно вскрыла конверт.
«Я в опасности и должен скрыться. Во избежание неприятностей, посылаю это письмо не по почте, а оставляю хозяину. Денег пока нет. Если будет трудно, продай что-нибудь из обстановки и вещей. Как-нибудь выпутаюсь. Письмо сожги». Письмо было без адреса и без подписи, но почерк явно Курати. Болезненное воображение подсказало Йоко, что Курати хитрит. Теперь и Курати выскользнул у нее из рук. Горечь и злоба не давали Йоко покоя.
Айко и Ока крепко сдружились. Ока почти безвыходно находился в больнице. Йоко стало невыносимо встречаться с ним.
– Ока-сан, вы, пожалуйста, больше не приходите сюда, а то и у вас могут быть неприятности. Со своими делами мы сами управимся. Хватит надеяться на чужих людей.
– Вы меня обижаете. Позвольте мне быть рядом с вами. Я совсем не боюсь заразиться.
Значит, Ока не читал письма Курати и ее слова о «неприятностях» воспринял как опасение, что он может заразиться. Нет, не то, Ока, конечно же, верный пес Курати! Кто поручится, что Курати не вступил в связь с Айко все с помощью того же Ока? Такой, как Айко, ничего не стоит вскружить голову Ока, сделать его своим рабом. Йоко вспомнила себя в таком возрасте, и от этого ее подозрительность удвоилась. Она сама виновата во всех своих несчастьях… Ведь и ей когда-то ничего не стоило проделывать такие же штуки. И при этом она умела казаться еще более наивной, чем Айко, да к тому же веселой и живой. Пусть все они сговорились обмануть ее, она сумеет рассчитаться с ними.
– Вы можете приходить, воля ваша. Только имейте в виду, что Айко я вам не отдам. Говорю это прямо, чтобы потом не было никаких недоразумений. Ай-сан, ты слышишь? – Йоко обернулась к Айко, которая в это время сидела на циновке, приготовляя компресс для Садаё. Но Айко даже головы не подняла, и Йоко не могла увидеть выражения лица сестры. Ока тоже избегал взгляда Йоко. И Йоко, которая перестала доверять себе в последнее время, потому что часто ошибалась, не понимала, чем вызвано это смущение – слишком ли резкой ее откровенностью или тем, что она сумела разгадать его чувства.
Все действовало Йоко на нервы. Ей ничего не оставалось, как следить за Айко и Ока в надежде узнать таким образом что-нибудь о Курати. Вдруг она вспомнила о его жене. Кто поручится, что они не живут сейчас под одной крышей, радуясь, что избавились от помехи? А может быть, у Курати уже появилась другая или даже третья женщина, построившая свое счастье на горе Йоко. Ведь от Курати… Однако напасть на его след не так легко.
Йоко окончательно утратила покой. Она и раньше была слишком чувствительной, но такого, как сейчас, с ней никогда еще не происходило. Она бросалась из одной крайности в другую.
Все чаще и чаще думала Йоко о самоубийстве. Она сама пугалась своих мыслей. И когда на глаза ей попадался предмет, которым можно было убить себя, сердце Йоко начинало бешено колотиться. Она не могла пройти равнодушно мимо аптеки, где были выставлены пузырьки с лекарствами. Пристально смотрела на длинную булавку, которой сиделка прикалывала шляпку к волосам. Поперечные балки в ванной, красноватый раствор сулемы в металлическом тазу в комнате сиделки, прокисшее молоко, бритва, ножницы, поезда, с шумом проносившиеся по ночам, окно физиологического кабинета на третьем этаже, плотно запертая комната, поясной шнурок… все это оборачивалось в глазах Йоко ядовитой змеей, в любой момент готовой броситься на свою жертву. Все эти предметы то вызывали в Йоко безграничный ужас, то казались ей близкими друзьями. Даже когда ее кусал комар, Йоко размышляла над тем, не малярийный ли он.
«На этом свете мне больше делать нечего. Остается только умереть, и тогда все уладится. Не хочу страдать. Не хочу мучить себя и других, а мучаю, вопреки своей воле. Сон, вечный сон – вот все, что мне осталось», – думала Йоко, прислушиваясь к дыханию спящей Садаё. Но стоило ей вспомнить, что где-то живет Курати, как мысль о смерти исчезала и Йоко снова овладевала неистовая жажда жизни, жизни, полной мучительных чувственных страстей. Разве может она умереть, пока жив Курати? Ее привязанность к нему сильнее смерти. Наперекор всему, даже если тело разрушится, она будет жить. Так терзалась Йоко, не в силах принять какое-нибудь решение.
Любовь в ее душе сменялась ненавистью, ненависть – любовью. Даже с Садаё, метавшейся в бреду, она могла вдруг обойтись как бессердечная мачеха, но в следующую минуту уже раскаивалась и плакала, не стыдясь ни Айко, ни сиделки.
Садаё между тем становилось все хуже.
В довершение ко всему главный врач инфекционного отделения посоветовал Йоко лечь на операцию, иначе, сказал он, здоровье ее может серьезно расстроиться. Йоко молча выслушала его и с присущей ей подозрительностью решила, что тут не обошлось без Ока. А за его спиной, несомненно, стоит Айко. Пока она, Йоко, здесь, Садаё не только не поправится, но день ото дня болезнь ее будет обостряться. Йоко понимала это и, хотя ничего не желала так, как выздоровления сестры, не могла не мучить ее. «Значит, решили прежде всего убрать как-нибудь Йоко от Садаё. Разумеется, кто-то говорил об этом с главным врачом. Гм… Ловко придумали. Ну, я им отомщу. Дайте мне только вылечиться». Такое решение созрело у Йоко, пока она беседовала с главным врачом. И она неожиданно быстро согласилась на операцию.
Гинекологическое отделение помещалось в новом здании, довольно далеко от инфекционного отделения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106