Всегда ведь так, пришел один гость, жди за ним другого, а там и третьего… Чудно!
– И неудачи тоже – как случится одна, так за ней и другие посыплются, – хмуро и многозначительно заключил Курати.
После утреннего приступа истерии случай с госпожой Тагава вызвал у Йоко настоящий взрыв веселья. Если бы в вагоне никого, кроме них, не было, она взвилась бы чертенком и не позволила бы Курати сидеть с кислым лицом. «Почему в мире так много людей, которые мешают жить?» – сетовала в душе Йоко, но даже это сейчас вызвало у нее смех. Напротив них с важным видом сидели пожилые супруги. Йоко некоторое время сосредоточенно глядела на них. Уж очень комичной и странной показалась ей их важность. Йоко не выдержала и прыснула в платок.
37
Высоко в небе повисло одинокое белое облако – только в разгар весны бывают такие пышные облака. Весна, казалось, заполнила собой окрестности старого, заброшенного Камакура, где был всего какой-нибудь десяток дачных домиков. Опавшие цветы камелии и вишни усеяли белую песчаную дорогу. На верхних ветвях ярко сверкала на солнце, отбрасывая негустую тень, молодая, чуть красноватая листва вишни. В эту пору прекрасными казались даже самые обыкновенные деревья – «дворняжки». С рисовых полей доносилось нагоняющее дрему кваканье лягушек. Каникулы еще не наступили, и поэтому здесь, против обыкновения, почти не было людей. Лишь изредка встречались совершенно трезвые, мирно беседующие деревенские жители. Они, как видно, совершали весеннее паломничество в храмы и пришли издалека. Старший каждой группы держал в руках лиловый флажок. И женщины и мужчины украсили себя цветами: женщины прикололи их к волосам, а мужчины – к отворотам кимоно.
Курати немного повеселел. Они с Йоко пообедали в уютном гостиничном ресторанчике неподалеку от станции. В саду виднелась крыша храма. Этот храм называли по-разному: и Ниттёсама и Домбукусама. Оттуда слышались монотонные звуки барабана: дом-буку, дом-буку. Под его аккомпанемент читали молитвы, помогающие от глазной хвори. На востоке возвышалась гора Бёбу, одетая молодой зеленью, еще более красивой, чем цветочный убор; ее отвесный склон вполне оправдывал название горы-ширмы. Трава на коротко подстриженных газонах еще не разрослась, зато ярко зеленели сосенки, махровая вишня была густо усыпана багровыми цветами и склонила свою крону. Официантка, одетая в белое авасэ, слегка распахнутое у шеи, смеясь, сказала, что уже настоящее лето. Идеи, одна за другой, осеняли Йоко.
– Как хорошо! Давай останемся здесь сегодня.
Захватив с собой самое необходимое, они наняли рикшу до Эносима.
На обратном пути у склона Гокуракудзи они отпустили рикшу и пошли к морю. Солнце уже садилось за мыс Инамурагасаки, на взморье медленно опускались сумерки. Над обрывом мыса Коцубо стояла утопающая в зелени белая дача европейцев. В лучах заходящего солнца она сверкала, как бриллиант в волосах франтихи, выкрасившей волосы в зеленый цвет. Под самой скалой ютились маленькие домики – в сторону моря, смешиваясь с туманом, полз дым из очагов. Прибрежный песок был влажным, и гэта Йоко увязали в нем. Навстречу им попадались компании элегантно одетых мужчин и женщин. И снова Йоко видела, что изяществом одежды и внешностью она превосходит любую из этих женщин, испытывая при этом легкую гордость и какое-то удивительное спокойствие. Курати, видимо, тоже льстило, что у него такая спутница.
– Я боялась встретить здесь кого-нибудь, но, к счастью, все обошлось. Пойдем в Коцубо, оттуда видны домики. Полюбуемся вишнями в храме Комёдзи и вернемся. Как раз наступит время ужина.
Курати молча кивнул. Йоко вдруг взглянула на море и спросила:
– Там море, правда?
– До чего же ты догадлива! – Курати знал эту особенность Йоко с детской наивностью спрашивать о вещах, совершенно очевидных каждому, и, как всегда, кисло улыбнулся, словно хотел сказать: «Ну, опять начала!»
– Мне хотелось бы еще раз очутиться в море, далеко-далеко, на самой середине.
– Ну, и что было бы? – спросил Курати, и на лице его как будто отразилось сожаление, может быть, он вспомнил о своей долгой жизни на море, теперь такой далекой.
– Просто мне так хочется. Стоит вспомнить о тех днях, когда пароход, качаясь на огромных волнах, пробивал себе путь сквозь бушующий ветер и, казалось, каждую минуту мог опрокинуться, как у меня начинает сильно-сильно биться сердце и возникает желание снова отправиться в путь. А здесь что! – Йоко ткнула в песок раскрытым зонтом. – Я почему-то отчетливо помню тот холодный вечер, когда стояла, задумавшись, на палубе, а ты с фонарем в руке подошел ко мне вместе с Ока. Тогда я слышала музыку, настоящую музыку моря. На суше такой не услышишь, сколько ни ищи. Э-э-й, э-э-й, эй, эй, э-э-й… Что это?
– Ты о чем? – Курати с недоумением обернулся к Йоко.
– Эти голоса!
– Какие голоса?
– Голоса моря… Словно зовут кого-то… Или перекликаются друг с другом…
– Так ведь ничего не слышно.
– Тогда я их слышала… А на таком мелководье разве что-нибудь услышишь?
– Столько лет плавал – и ни о каких голосах понятия не имею.
– Да? Странно. Впрочем, для этого нужен музыкальный слух. Но я могу определенно сказать, что слышала их в тот вечер. Они звучали зловеще… Они, ну, как бы это сказать, стремились соединиться и никак не могли… Там, на дне моря, собрались многие миллионы людей, и каждый из них глухим, словно умирающим голосом звал: «Ээй, ээй!» От этого даже жутко становилось… Верно, и сейчас где-то слышатся эти голоса.
– Кимура, должно быть, орет, – расхохотался Курати.
Но Йоко даже не улыбнулась. Она снова устремила взгляд на море. Далекий, почти невидимый, остров Осима растаял в вечерней дымке, и только вершина горы на нем плыла в небе сплющенным треугольником.
Незаметно они вышли к устью Намэри. Когда до этого они переходили вброд речку Инасэ, Курати обхватил Йоко за талию, как того юнца, что приставал к ней в Йокогаме, и легко перешел неширокий проток. Намэри оказалась чересчур широка. В поисках более узкого места они поднялись вверх по течению, но река становилась все шире.
– Надоело! Вернемся? – нерешительно предложила Йоко, хотя они не прошли еще и половины пути до Комёдзи, куда она так самонадеянно решила добраться. Гэта глубоко увязали в песке, и Йоко выбилась из сил.
– Вон там мост. Хоть до него дойдем, что ли, – вздохнул Курати и стал подниматься по дороге, ведущей к холмам, громоздившимся вдоль берега. Он вел Йоко за руку. Она едва передвигала уставшие, непослушные ноги и, задыхаясь, ловила ртом воздух. Эта усталость снова напомнила Йоко о нездоровье. Сердце колотилось так, что казалось, сейчас разорвется.
– Подожди немного, как бы краба не раздавить, так трудно идти, – словно оправдываясь, несколько раз повторила Йоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– И неудачи тоже – как случится одна, так за ней и другие посыплются, – хмуро и многозначительно заключил Курати.
После утреннего приступа истерии случай с госпожой Тагава вызвал у Йоко настоящий взрыв веселья. Если бы в вагоне никого, кроме них, не было, она взвилась бы чертенком и не позволила бы Курати сидеть с кислым лицом. «Почему в мире так много людей, которые мешают жить?» – сетовала в душе Йоко, но даже это сейчас вызвало у нее смех. Напротив них с важным видом сидели пожилые супруги. Йоко некоторое время сосредоточенно глядела на них. Уж очень комичной и странной показалась ей их важность. Йоко не выдержала и прыснула в платок.
37
Высоко в небе повисло одинокое белое облако – только в разгар весны бывают такие пышные облака. Весна, казалось, заполнила собой окрестности старого, заброшенного Камакура, где был всего какой-нибудь десяток дачных домиков. Опавшие цветы камелии и вишни усеяли белую песчаную дорогу. На верхних ветвях ярко сверкала на солнце, отбрасывая негустую тень, молодая, чуть красноватая листва вишни. В эту пору прекрасными казались даже самые обыкновенные деревья – «дворняжки». С рисовых полей доносилось нагоняющее дрему кваканье лягушек. Каникулы еще не наступили, и поэтому здесь, против обыкновения, почти не было людей. Лишь изредка встречались совершенно трезвые, мирно беседующие деревенские жители. Они, как видно, совершали весеннее паломничество в храмы и пришли издалека. Старший каждой группы держал в руках лиловый флажок. И женщины и мужчины украсили себя цветами: женщины прикололи их к волосам, а мужчины – к отворотам кимоно.
Курати немного повеселел. Они с Йоко пообедали в уютном гостиничном ресторанчике неподалеку от станции. В саду виднелась крыша храма. Этот храм называли по-разному: и Ниттёсама и Домбукусама. Оттуда слышались монотонные звуки барабана: дом-буку, дом-буку. Под его аккомпанемент читали молитвы, помогающие от глазной хвори. На востоке возвышалась гора Бёбу, одетая молодой зеленью, еще более красивой, чем цветочный убор; ее отвесный склон вполне оправдывал название горы-ширмы. Трава на коротко подстриженных газонах еще не разрослась, зато ярко зеленели сосенки, махровая вишня была густо усыпана багровыми цветами и склонила свою крону. Официантка, одетая в белое авасэ, слегка распахнутое у шеи, смеясь, сказала, что уже настоящее лето. Идеи, одна за другой, осеняли Йоко.
– Как хорошо! Давай останемся здесь сегодня.
Захватив с собой самое необходимое, они наняли рикшу до Эносима.
На обратном пути у склона Гокуракудзи они отпустили рикшу и пошли к морю. Солнце уже садилось за мыс Инамурагасаки, на взморье медленно опускались сумерки. Над обрывом мыса Коцубо стояла утопающая в зелени белая дача европейцев. В лучах заходящего солнца она сверкала, как бриллиант в волосах франтихи, выкрасившей волосы в зеленый цвет. Под самой скалой ютились маленькие домики – в сторону моря, смешиваясь с туманом, полз дым из очагов. Прибрежный песок был влажным, и гэта Йоко увязали в нем. Навстречу им попадались компании элегантно одетых мужчин и женщин. И снова Йоко видела, что изяществом одежды и внешностью она превосходит любую из этих женщин, испытывая при этом легкую гордость и какое-то удивительное спокойствие. Курати, видимо, тоже льстило, что у него такая спутница.
– Я боялась встретить здесь кого-нибудь, но, к счастью, все обошлось. Пойдем в Коцубо, оттуда видны домики. Полюбуемся вишнями в храме Комёдзи и вернемся. Как раз наступит время ужина.
Курати молча кивнул. Йоко вдруг взглянула на море и спросила:
– Там море, правда?
– До чего же ты догадлива! – Курати знал эту особенность Йоко с детской наивностью спрашивать о вещах, совершенно очевидных каждому, и, как всегда, кисло улыбнулся, словно хотел сказать: «Ну, опять начала!»
– Мне хотелось бы еще раз очутиться в море, далеко-далеко, на самой середине.
– Ну, и что было бы? – спросил Курати, и на лице его как будто отразилось сожаление, может быть, он вспомнил о своей долгой жизни на море, теперь такой далекой.
– Просто мне так хочется. Стоит вспомнить о тех днях, когда пароход, качаясь на огромных волнах, пробивал себе путь сквозь бушующий ветер и, казалось, каждую минуту мог опрокинуться, как у меня начинает сильно-сильно биться сердце и возникает желание снова отправиться в путь. А здесь что! – Йоко ткнула в песок раскрытым зонтом. – Я почему-то отчетливо помню тот холодный вечер, когда стояла, задумавшись, на палубе, а ты с фонарем в руке подошел ко мне вместе с Ока. Тогда я слышала музыку, настоящую музыку моря. На суше такой не услышишь, сколько ни ищи. Э-э-й, э-э-й, эй, эй, э-э-й… Что это?
– Ты о чем? – Курати с недоумением обернулся к Йоко.
– Эти голоса!
– Какие голоса?
– Голоса моря… Словно зовут кого-то… Или перекликаются друг с другом…
– Так ведь ничего не слышно.
– Тогда я их слышала… А на таком мелководье разве что-нибудь услышишь?
– Столько лет плавал – и ни о каких голосах понятия не имею.
– Да? Странно. Впрочем, для этого нужен музыкальный слух. Но я могу определенно сказать, что слышала их в тот вечер. Они звучали зловеще… Они, ну, как бы это сказать, стремились соединиться и никак не могли… Там, на дне моря, собрались многие миллионы людей, и каждый из них глухим, словно умирающим голосом звал: «Ээй, ээй!» От этого даже жутко становилось… Верно, и сейчас где-то слышатся эти голоса.
– Кимура, должно быть, орет, – расхохотался Курати.
Но Йоко даже не улыбнулась. Она снова устремила взгляд на море. Далекий, почти невидимый, остров Осима растаял в вечерней дымке, и только вершина горы на нем плыла в небе сплющенным треугольником.
Незаметно они вышли к устью Намэри. Когда до этого они переходили вброд речку Инасэ, Курати обхватил Йоко за талию, как того юнца, что приставал к ней в Йокогаме, и легко перешел неширокий проток. Намэри оказалась чересчур широка. В поисках более узкого места они поднялись вверх по течению, но река становилась все шире.
– Надоело! Вернемся? – нерешительно предложила Йоко, хотя они не прошли еще и половины пути до Комёдзи, куда она так самонадеянно решила добраться. Гэта глубоко увязали в песке, и Йоко выбилась из сил.
– Вон там мост. Хоть до него дойдем, что ли, – вздохнул Курати и стал подниматься по дороге, ведущей к холмам, громоздившимся вдоль берега. Он вел Йоко за руку. Она едва передвигала уставшие, непослушные ноги и, задыхаясь, ловила ртом воздух. Эта усталость снова напомнила Йоко о нездоровье. Сердце колотилось так, что казалось, сейчас разорвется.
– Подожди немного, как бы краба не раздавить, так трудно идти, – словно оправдываясь, несколько раз повторила Йоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106