Он все вытерпит ради своей Эллин.
– Тебе повезло, парень, – сказал ковбой, которого звали Пит, осмотрев его рану. – У тебя только царапина. Грохнулся рядом с колом. Если бы был потолще – твой ужин застрял бы на стенках этого карандаша.
– Кто же ты такой, – спросил второй, которого звали Эрни, – Куда шел? Может, ты беглый?
– Я не каторжник, – испугался Филипп. – Я племянник Чарльза Батлера, – соврал он, – из Озерного имения.
Ковбои усмехнулись.
– Мы слышали об этом имении. Из него частенько сбегают – это факт.
Филипп вспомнил совет Серны.
– Мне нужно добраться до ближайшего салуна. У меня есть одежда, которую я бы мог продать. Отведите меня туда.
Ковбои рассмеялись.
– О'кей, парень, – сказал старший. – Садись сзади на круп моей лошади, и поедем. Мы довезем тебя туда, где ты сможешь найти свое счастье, – в Вайоминг. В нем много игорных домов, а также спиртного, да и девочки, если ты этим увлекаешься.
Филипп закрыл глаза. Он попытался вспомнить тот миг, который предшествовал его крику. Эллин была рядом с ним.
– Ты что, глухой? – проревел над его ухом ковбой.
«Моя девочка услышит, как на меня орут. Ей будет больно за меня. Я не буду о ней думать, пока еду в компании этих добрых людей».
– Да, – сказал он покорно. – Увлекаюсь. Но сперва мне нужно до Вайоминга.
Как только Филипп почувствовал себя на коне, хоть и сидел сзади мужлана, от которого несло потом, надежда опять вернулась в его душу. «В конце концов Серна не могла ошибиться. Там, где она обо всем узнает, – не обманываются. Она сказала, что мне нельзя медлить. Эллин повезут на поезде. Мне надо успеть на него».
А в это время его любимая маленькая Эллин сидела за завтраком в окружении далеких, не понимающих ее людей. Утром ее, разбитую, уложили в кровать. Отец распорядился судьбою Эллин. Страшные стены, страшные люди – Эллин сжалась. Он прислал за нею бабушку Робийяр и ее подругу тетку Далси. Двух старых как мир женщин. Их не могли тронуть ни чужая любовь, ни чужое горе. Они выполняли приказ Пьера. Эллин должны были запереть в городском доме старухи самодурки.
Эллин походила на приведение, когда утром за завтраком ее обняла бабушка. Это была маленькая сухонькая старуха, внутри которой сидел железный стержень. Она шуршала своими кринолинами, как оркестр. На ее щеке была бородавка, которую проткнули два жестких волоса. Было страшно смотреть ей в глаза. Но ведь она была старшая. Значит она лучше знала эту жизнь. Если она говорила – ерунда. Приходилось к этому относиться как к ерунде. Первое, что она сказала: «Филипп? – Ерунда. Через неделю в моем доме ты его забудешь. Повтори это».
Девушка попробовала улыбнуться. «Что? – Она подняла на бабушку свои большие миндалевидные глаза. – Что вы сказали?»
– Что застыла? Я тебе говорю! Ты забудешь своего ветрогона в моем доме через неделю.
«Только не это. Они могут меня одурманить. Я не буду видеть сны. Сны – единственное, что позволяет мне с ним видеться».
Сердце Эллин заныло.
– Я не могу.
– Повтори!
– Убейте меня, убейте меня, я не забуду его.
– Забудешь. В чулане забудешь. В каменном мешке забудешь. С неграми в одной компании забудешь.
Эллин посмотрела в полубезумные глаза бабушки. Это были глаза старухи, начитавшейся маркиза де Сада, который проник на Юг американских штатов из порченой Франции.
Девушка выдавила из себя полуулыбку. «Бабушка любит ее. Об этом постоянно твердит отец. Надо в это поверить. А я верю. Я буду ее слушаться».
– Я забуду Филиппа… – девушка застыла, спазм сжал ей горло, она не успела договорить. Земля завертелась со скоростью белки в колесе. В школе говорили, что земля вертится. Да, действительно вертится.
Эллин, ничего не чувствуя, упала замертво на пол гостиной. Старуха зарычала, как тигрица.
– Не трогать ее. Сама упала, сама встанет.
Эллин очнулась за столом. Ее не перенесли в спальню. Подняли на стул и придвинули к столу. Бесчувственную. Как только она открыла глаза, в руки ей вложили ложку и заставили есть. Старуха Робийяр ни на секунду не умолкала. Она говорила с теткой Далси – ведь ничего необычного не происходило.
Филипп въехал в поселок, который называли Вайоминг, по имени индейского племени, что когда-то тут жило. Солнце жгло немилосердно.
– Ну и скука тут, – громко сказал Филипп.
– Это днем, – ответил ему младший Эрни. – Приди в салун вечером, и ты увидишь, что пополам с вином здесь льется кровь. Красная, как плащ торреро. И никакой скуки. Оставайся с нами. А если ты игрок – бедность тебе не грозит.
– Игрок, – сказал Филипп. – Только у меня карта выпадает всегда не та.
Увидев железнодорожную станцию, Филипп очнулся. Железная дорога. Это то, что ему нужно. Он спрыгнул с лошади.
– Мне нечем вам заплатить, джентльмены, просто спасибо. Дальше я дойду сам. Вот железная дорога. Мне сюда нужно. По ней. Дальше.
– Бывай, парень, – два ковбоя покружились на лошадях вокруг юноши, у которого не все были дома, и поскакали к салуну.
– Ты же про одежду забыл! – крикнул один из них. Филипп этого не расслышал. Он в самом деле забыл первый совет Серны.
Филипп дотронулся рукой до горячего рельса. Это как вена, по которой текла кровь, которая поддержит жизнь Филиппа и Эллин. Юноша это понимает. Он наклонился к горячему металлу. Поцеловал его губами, как будто руку Эллин. Скоро покажется локомотив. Он повезет Филиппа до Милуоки. Там он выйдет и будет ждать столько, сколько понадобится, чтобы пришла Эллин. Он высидит. Он не умрет. От голода не умирают.
Когда из-за поворота вынырнул поезд на Милуоки, Филипп ничего не услышал. Он грезил и видел Эллин. Она подходила к нему как раз с противоположной стороны. И Филипп смотрел туда на ее развевающееся белое платье. Прозрачное и красивое. Приближающаяся к Филиппу Эллин похожа на большой одуванчик. Дунь, и он разлетится. Как несложно. Вон кто-то свистит. Сейчас, наверное, дунет. Свистит, не дует. Кто же это? Поезд на Милуоки. Стальная его голова была в нескольких метрах от Филиппа. «Что ты?!» – орал машинист из локомотива. Его тормоза не действовали. Оставалась секунда до того, как поезд разнесет парня на куски. На красные сочащиеся на солнце куски мяса, которые разлетаются в разные стороны как пух одуванчика. Филипп отскочил в сторону. Поезд остановился. Из него вылез разъяренный машинист.
– Осел! – орал он. – Осел, я же мог тебя убить!
Но Филиппа это не интересовало: Эллин куда-то ушла. Надо ее догнать. На железном чудовище это сделать проще.
Поезд собирался трогаться. Если бы Филипп не стоял на рельсах – этот состав бы не остановился. Филипп не успел продать костюм, что был на нем. Он не выручил денег, он не мог оплатить стоимость билета. Придется ехать тайно, обманывая кондуктора. Филипп никогда их не обманывал. Потому что ни разу не ездил на поезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Тебе повезло, парень, – сказал ковбой, которого звали Пит, осмотрев его рану. – У тебя только царапина. Грохнулся рядом с колом. Если бы был потолще – твой ужин застрял бы на стенках этого карандаша.
– Кто же ты такой, – спросил второй, которого звали Эрни, – Куда шел? Может, ты беглый?
– Я не каторжник, – испугался Филипп. – Я племянник Чарльза Батлера, – соврал он, – из Озерного имения.
Ковбои усмехнулись.
– Мы слышали об этом имении. Из него частенько сбегают – это факт.
Филипп вспомнил совет Серны.
– Мне нужно добраться до ближайшего салуна. У меня есть одежда, которую я бы мог продать. Отведите меня туда.
Ковбои рассмеялись.
– О'кей, парень, – сказал старший. – Садись сзади на круп моей лошади, и поедем. Мы довезем тебя туда, где ты сможешь найти свое счастье, – в Вайоминг. В нем много игорных домов, а также спиртного, да и девочки, если ты этим увлекаешься.
Филипп закрыл глаза. Он попытался вспомнить тот миг, который предшествовал его крику. Эллин была рядом с ним.
– Ты что, глухой? – проревел над его ухом ковбой.
«Моя девочка услышит, как на меня орут. Ей будет больно за меня. Я не буду о ней думать, пока еду в компании этих добрых людей».
– Да, – сказал он покорно. – Увлекаюсь. Но сперва мне нужно до Вайоминга.
Как только Филипп почувствовал себя на коне, хоть и сидел сзади мужлана, от которого несло потом, надежда опять вернулась в его душу. «В конце концов Серна не могла ошибиться. Там, где она обо всем узнает, – не обманываются. Она сказала, что мне нельзя медлить. Эллин повезут на поезде. Мне надо успеть на него».
А в это время его любимая маленькая Эллин сидела за завтраком в окружении далеких, не понимающих ее людей. Утром ее, разбитую, уложили в кровать. Отец распорядился судьбою Эллин. Страшные стены, страшные люди – Эллин сжалась. Он прислал за нею бабушку Робийяр и ее подругу тетку Далси. Двух старых как мир женщин. Их не могли тронуть ни чужая любовь, ни чужое горе. Они выполняли приказ Пьера. Эллин должны были запереть в городском доме старухи самодурки.
Эллин походила на приведение, когда утром за завтраком ее обняла бабушка. Это была маленькая сухонькая старуха, внутри которой сидел железный стержень. Она шуршала своими кринолинами, как оркестр. На ее щеке была бородавка, которую проткнули два жестких волоса. Было страшно смотреть ей в глаза. Но ведь она была старшая. Значит она лучше знала эту жизнь. Если она говорила – ерунда. Приходилось к этому относиться как к ерунде. Первое, что она сказала: «Филипп? – Ерунда. Через неделю в моем доме ты его забудешь. Повтори это».
Девушка попробовала улыбнуться. «Что? – Она подняла на бабушку свои большие миндалевидные глаза. – Что вы сказали?»
– Что застыла? Я тебе говорю! Ты забудешь своего ветрогона в моем доме через неделю.
«Только не это. Они могут меня одурманить. Я не буду видеть сны. Сны – единственное, что позволяет мне с ним видеться».
Сердце Эллин заныло.
– Я не могу.
– Повтори!
– Убейте меня, убейте меня, я не забуду его.
– Забудешь. В чулане забудешь. В каменном мешке забудешь. С неграми в одной компании забудешь.
Эллин посмотрела в полубезумные глаза бабушки. Это были глаза старухи, начитавшейся маркиза де Сада, который проник на Юг американских штатов из порченой Франции.
Девушка выдавила из себя полуулыбку. «Бабушка любит ее. Об этом постоянно твердит отец. Надо в это поверить. А я верю. Я буду ее слушаться».
– Я забуду Филиппа… – девушка застыла, спазм сжал ей горло, она не успела договорить. Земля завертелась со скоростью белки в колесе. В школе говорили, что земля вертится. Да, действительно вертится.
Эллин, ничего не чувствуя, упала замертво на пол гостиной. Старуха зарычала, как тигрица.
– Не трогать ее. Сама упала, сама встанет.
Эллин очнулась за столом. Ее не перенесли в спальню. Подняли на стул и придвинули к столу. Бесчувственную. Как только она открыла глаза, в руки ей вложили ложку и заставили есть. Старуха Робийяр ни на секунду не умолкала. Она говорила с теткой Далси – ведь ничего необычного не происходило.
Филипп въехал в поселок, который называли Вайоминг, по имени индейского племени, что когда-то тут жило. Солнце жгло немилосердно.
– Ну и скука тут, – громко сказал Филипп.
– Это днем, – ответил ему младший Эрни. – Приди в салун вечером, и ты увидишь, что пополам с вином здесь льется кровь. Красная, как плащ торреро. И никакой скуки. Оставайся с нами. А если ты игрок – бедность тебе не грозит.
– Игрок, – сказал Филипп. – Только у меня карта выпадает всегда не та.
Увидев железнодорожную станцию, Филипп очнулся. Железная дорога. Это то, что ему нужно. Он спрыгнул с лошади.
– Мне нечем вам заплатить, джентльмены, просто спасибо. Дальше я дойду сам. Вот железная дорога. Мне сюда нужно. По ней. Дальше.
– Бывай, парень, – два ковбоя покружились на лошадях вокруг юноши, у которого не все были дома, и поскакали к салуну.
– Ты же про одежду забыл! – крикнул один из них. Филипп этого не расслышал. Он в самом деле забыл первый совет Серны.
Филипп дотронулся рукой до горячего рельса. Это как вена, по которой текла кровь, которая поддержит жизнь Филиппа и Эллин. Юноша это понимает. Он наклонился к горячему металлу. Поцеловал его губами, как будто руку Эллин. Скоро покажется локомотив. Он повезет Филиппа до Милуоки. Там он выйдет и будет ждать столько, сколько понадобится, чтобы пришла Эллин. Он высидит. Он не умрет. От голода не умирают.
Когда из-за поворота вынырнул поезд на Милуоки, Филипп ничего не услышал. Он грезил и видел Эллин. Она подходила к нему как раз с противоположной стороны. И Филипп смотрел туда на ее развевающееся белое платье. Прозрачное и красивое. Приближающаяся к Филиппу Эллин похожа на большой одуванчик. Дунь, и он разлетится. Как несложно. Вон кто-то свистит. Сейчас, наверное, дунет. Свистит, не дует. Кто же это? Поезд на Милуоки. Стальная его голова была в нескольких метрах от Филиппа. «Что ты?!» – орал машинист из локомотива. Его тормоза не действовали. Оставалась секунда до того, как поезд разнесет парня на куски. На красные сочащиеся на солнце куски мяса, которые разлетаются в разные стороны как пух одуванчика. Филипп отскочил в сторону. Поезд остановился. Из него вылез разъяренный машинист.
– Осел! – орал он. – Осел, я же мог тебя убить!
Но Филиппа это не интересовало: Эллин куда-то ушла. Надо ее догнать. На железном чудовище это сделать проще.
Поезд собирался трогаться. Если бы Филипп не стоял на рельсах – этот состав бы не остановился. Филипп не успел продать костюм, что был на нем. Он не выручил денег, он не мог оплатить стоимость билета. Придется ехать тайно, обманывая кондуктора. Филипп никогда их не обманывал. Потому что ни разу не ездил на поезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105