Насмерть. Чтобы крови больше выдавилось."
Сэмуэль кажется понял, что пора накладывать в штаны. Толпа вокруг него разбежалась.
– Испугались шакалы?! Все равно задавлю.
Сэмуэль побледнел и стал пятиться, пробуя добраться до стены дома, чтобы обезопасить себя с тыла.
Макинтош поднял лошадь на дыбы.
"Теперь ему уже не придется пить любимый виски. Я ударю ему копытом в лицо".
Конь прыгнул на Сэмуэля. И его копыто опустилось на ногу старика. Глаза Сэмуэля вылезли из орбит.
"Похоже он понял, что теперь ему смерть. Близкая".
Макинтошу понравилось, что напоследок Сэмуэль испугался.
"В рай он уже не попадет. Во всяком случае местный священник так об этом говорит".
"Кто перед смертью боится – попадает не вверх, а вниз".
– Не будешь мерзавец языком трясти, – пробормотал Макинтош.
И тут что-то обожгло его глаза. И он не сразу понял, что один из них вытекает. Макинтош оглянулся в ужасе, злой и опасный, как бешенный пес. Он был готов рвать на куски любого. Перед ним на коне сидел Батлер.
Возмездие
Напротив Макинтоша на коне сидел Батлер. Одна его рука была на перевязи. Он ничего не говорил. В здоровой руке он держал огромный бычий хлыст, которым крестьяне на пашнях погоняют волов. Тремя ударами такого хлыста можно распороть человека до внутренних органов, насмерть.
В воздухе повисла тишина.
Узкая улочка, окруженная двухэтажными хибарками. Из печных труб домишек перестал струиться дым. Столпившиеся обыватели подумали, что это сцена из Страшного суда. Два ангела смерти стоят друг напротив друга.
Батлер молчал. Он давал осознать Макинтошу положение дел. Рука Макинтоша потянулась к пистолету. Хлыст в руке Батлера взвился быстрее. Как змея, метнулся к Макинтошу и обвился вокруг запястья капитана. Макинтош закричал.
Ему стало нестерпимо больно, его руку вырывали с корнем, вытягивали из плеча, и капитан упал с коня.
Лицо Батлера напоминало маску – белое, и в глазах не огонь – пламя; даже не пламя – месть.
Он дернул хлыст и тот сполз с запястья Макинтоша, которое оказалась разодрано до кости. Бравый капитан попробовал тут же вскочить на ноги.
Батлер пнул его в грудь сапогом и капитан упал снова, из горла его раздалось глухое рычание, он вскочил и кинулся опять на Батлера, пробуя ухватить его за сапог. Батлер успел поднять своего жеребца на дыбы и Макинтош с размаху налетел на копыта коня грудью, как на барьер – и упал. Изо рта у него потекла струйка крови.
Батлер спрыгнул с коня и методично, как метроном, начал сечь по лицу, по плечам Макинтоша, который посмотрел в глаза Батлера – и впервые понял, что умеет бояться.
– Батлер, – прошептал он, – я тебе мстил за старое. Я тебя не убивал – ты меня первый опозорил. Я тебе отомстил, Батлер. Мы квиты. Отпусти меня, Батлер.
Это было зря: просить пощады у Батлера. Ведь у огня пощады не просят.
Он был человеком, пока хлестал Макинтоша, а когда тот запросил пощады – стал безразличным как пожар в степи, что не знает, кого он жжет: деревья или землю.
Но тем не менее он прекратил сечь капитана и сказал:
– Хорошо. – Губы его искривились в улыбке, – Сейчас мы поедем к площади "В честь основания нашего города".
В Саванне так называлась глиняная пыльная площадка в центре города.
– И там ты это повторишь, а потом публично попросишь у меня прощения.
– Батлер, Батлер! За что просить прощения? Я тебе мстил! Я имел право! Я капитан – по праву в этом городе.
Батлер одной рукой поднял с земли Макинтоша, а притянул его к себе: за уши, поближе, к самому лицу. Макинтош замолк. Он еще ни разу не замолкал, если начинал орать, а сегодня его этому научили.
Притихшая толпа смотрела и в ужасе молчала. Батлер тихо-тихо сказал, но это все расслышали: – Помолчи, а-а?
И Макинтош согласно кивнул головой.
А Батлер достал острый тесак и смахнул кончик носа Макинтоша. Лицо капитана окрасилось кровью! Все!
– Если ты не будешь просить у меня прощения, я буду тебя резать дальше, – спокойно проговорил Батлер.
У Макинтоша наступил шок. Батлер достал виски, и прижег нос капитана.
– Обычно я это делаю с мочками ушей, – шепотом проговорил Батлер, – но ради тебя я пошел на новацию. Ты ведь тоже любишь это мудрое французское слово: "новация".
Батлер толкнул перед собой Макинтоша, вскочил на коня. Макинтоша никто не держал, и прежде чем капитан что-то смог понять Батлер наотмашь – по его спине – хлыстом, и скомандовал.
– Вперед! Вперед! И только сверни в сторону, нет, ты только сверни в сторону! В ту же секунду ты – не капитан, ты – дерьмо! Бывшее Макинтош, как напишут на могиле.
Они выбрались на центральную улицу города. Батлер гнал плетью Макинтоша перед собой, а когда капитан от боли начал выть, крикнул ему:
– Теперь похвастайся своим согражданам, как ты мне клеймо выжигал!
И Батлер, как полоумный, захохотал во все горло.
Кричал и хохотал!
Случайные прохожие не просто останавливались. Они немели.
И так эти двое добрались до площади, на которой стоял банк Харвея, салун Красотки Уотлинг, дом судьи, и два общественных туалета.
Батлер загнал Макинтоша на деревянную трибуну – с нее выступали ораторы на всяческих торжествах – Батлер заорал:
– Я хотел, чтобы ты сказал всем, здесь присутствующим, какой страшный грех я совершил, и как ты отмстил мне за него, справедливо отомстил!
У Макинтоша еще продолжается шок, он покорно залез на трибуну и начал орать, о том, как Батлер над ним – представителем власти, издевался и как его обманывал. Это распалило Макинтоша, буквально довело до кипения, он вошел в раж, брызгал слюной, а Батлер с дьявольским хохотом спрашивал его:
– А как ты ему отплатил?
Макинтош не понял, кто это сказал: от солнца и от боли он ничего не увидел, начал надувать грудь, и брызгая слюной проорал о том, как заставил ковбоя Пита засунуть колючку под хвост жеребца Батлера и тот взвился на дыбы и сбросил Батлера оземь, а Макинтош поднял его – бесчувственного – и повез за город, и там: выжег ему подковой на плече клеймо!
Батлер хохотал все громче и громче, а Макинтош не видел – кто хохотал, и думал, что это толпа, которая собиралась на площади, одобрила его действия. А дальше, как будто время остановилось.
Все молчат и опускают глаза в землю. И самое главное: это слушает судья, из окна своей конторы на первом этаже – и ему становится не по себе, и он жутко потеет хотя на улице пасмурно и небо в тучах.
Судья боится вмешаться, хотя это хочется каждому сердобольному сердцу. Все смотрят на Макинтоша, а на Батлера – боятся.
Чарльз рвет на себе рубашку, и подъезжая к Макинтошу кричит ему:
– А узнаешь, ты это! – и показывает свое плечо.
Макинтош очнувшись ревет:
– Ты – Батлер!!!
Батлер вкладывает в руку Макинтошу свой пистолет и говорит:
– Так стрельни же в мишень величиной с подкову, Макинтош.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Сэмуэль кажется понял, что пора накладывать в штаны. Толпа вокруг него разбежалась.
– Испугались шакалы?! Все равно задавлю.
Сэмуэль побледнел и стал пятиться, пробуя добраться до стены дома, чтобы обезопасить себя с тыла.
Макинтош поднял лошадь на дыбы.
"Теперь ему уже не придется пить любимый виски. Я ударю ему копытом в лицо".
Конь прыгнул на Сэмуэля. И его копыто опустилось на ногу старика. Глаза Сэмуэля вылезли из орбит.
"Похоже он понял, что теперь ему смерть. Близкая".
Макинтошу понравилось, что напоследок Сэмуэль испугался.
"В рай он уже не попадет. Во всяком случае местный священник так об этом говорит".
"Кто перед смертью боится – попадает не вверх, а вниз".
– Не будешь мерзавец языком трясти, – пробормотал Макинтош.
И тут что-то обожгло его глаза. И он не сразу понял, что один из них вытекает. Макинтош оглянулся в ужасе, злой и опасный, как бешенный пес. Он был готов рвать на куски любого. Перед ним на коне сидел Батлер.
Возмездие
Напротив Макинтоша на коне сидел Батлер. Одна его рука была на перевязи. Он ничего не говорил. В здоровой руке он держал огромный бычий хлыст, которым крестьяне на пашнях погоняют волов. Тремя ударами такого хлыста можно распороть человека до внутренних органов, насмерть.
В воздухе повисла тишина.
Узкая улочка, окруженная двухэтажными хибарками. Из печных труб домишек перестал струиться дым. Столпившиеся обыватели подумали, что это сцена из Страшного суда. Два ангела смерти стоят друг напротив друга.
Батлер молчал. Он давал осознать Макинтошу положение дел. Рука Макинтоша потянулась к пистолету. Хлыст в руке Батлера взвился быстрее. Как змея, метнулся к Макинтошу и обвился вокруг запястья капитана. Макинтош закричал.
Ему стало нестерпимо больно, его руку вырывали с корнем, вытягивали из плеча, и капитан упал с коня.
Лицо Батлера напоминало маску – белое, и в глазах не огонь – пламя; даже не пламя – месть.
Он дернул хлыст и тот сполз с запястья Макинтоша, которое оказалась разодрано до кости. Бравый капитан попробовал тут же вскочить на ноги.
Батлер пнул его в грудь сапогом и капитан упал снова, из горла его раздалось глухое рычание, он вскочил и кинулся опять на Батлера, пробуя ухватить его за сапог. Батлер успел поднять своего жеребца на дыбы и Макинтош с размаху налетел на копыта коня грудью, как на барьер – и упал. Изо рта у него потекла струйка крови.
Батлер спрыгнул с коня и методично, как метроном, начал сечь по лицу, по плечам Макинтоша, который посмотрел в глаза Батлера – и впервые понял, что умеет бояться.
– Батлер, – прошептал он, – я тебе мстил за старое. Я тебя не убивал – ты меня первый опозорил. Я тебе отомстил, Батлер. Мы квиты. Отпусти меня, Батлер.
Это было зря: просить пощады у Батлера. Ведь у огня пощады не просят.
Он был человеком, пока хлестал Макинтоша, а когда тот запросил пощады – стал безразличным как пожар в степи, что не знает, кого он жжет: деревья или землю.
Но тем не менее он прекратил сечь капитана и сказал:
– Хорошо. – Губы его искривились в улыбке, – Сейчас мы поедем к площади "В честь основания нашего города".
В Саванне так называлась глиняная пыльная площадка в центре города.
– И там ты это повторишь, а потом публично попросишь у меня прощения.
– Батлер, Батлер! За что просить прощения? Я тебе мстил! Я имел право! Я капитан – по праву в этом городе.
Батлер одной рукой поднял с земли Макинтоша, а притянул его к себе: за уши, поближе, к самому лицу. Макинтош замолк. Он еще ни разу не замолкал, если начинал орать, а сегодня его этому научили.
Притихшая толпа смотрела и в ужасе молчала. Батлер тихо-тихо сказал, но это все расслышали: – Помолчи, а-а?
И Макинтош согласно кивнул головой.
А Батлер достал острый тесак и смахнул кончик носа Макинтоша. Лицо капитана окрасилось кровью! Все!
– Если ты не будешь просить у меня прощения, я буду тебя резать дальше, – спокойно проговорил Батлер.
У Макинтоша наступил шок. Батлер достал виски, и прижег нос капитана.
– Обычно я это делаю с мочками ушей, – шепотом проговорил Батлер, – но ради тебя я пошел на новацию. Ты ведь тоже любишь это мудрое французское слово: "новация".
Батлер толкнул перед собой Макинтоша, вскочил на коня. Макинтоша никто не держал, и прежде чем капитан что-то смог понять Батлер наотмашь – по его спине – хлыстом, и скомандовал.
– Вперед! Вперед! И только сверни в сторону, нет, ты только сверни в сторону! В ту же секунду ты – не капитан, ты – дерьмо! Бывшее Макинтош, как напишут на могиле.
Они выбрались на центральную улицу города. Батлер гнал плетью Макинтоша перед собой, а когда капитан от боли начал выть, крикнул ему:
– Теперь похвастайся своим согражданам, как ты мне клеймо выжигал!
И Батлер, как полоумный, захохотал во все горло.
Кричал и хохотал!
Случайные прохожие не просто останавливались. Они немели.
И так эти двое добрались до площади, на которой стоял банк Харвея, салун Красотки Уотлинг, дом судьи, и два общественных туалета.
Батлер загнал Макинтоша на деревянную трибуну – с нее выступали ораторы на всяческих торжествах – Батлер заорал:
– Я хотел, чтобы ты сказал всем, здесь присутствующим, какой страшный грех я совершил, и как ты отмстил мне за него, справедливо отомстил!
У Макинтоша еще продолжается шок, он покорно залез на трибуну и начал орать, о том, как Батлер над ним – представителем власти, издевался и как его обманывал. Это распалило Макинтоша, буквально довело до кипения, он вошел в раж, брызгал слюной, а Батлер с дьявольским хохотом спрашивал его:
– А как ты ему отплатил?
Макинтош не понял, кто это сказал: от солнца и от боли он ничего не увидел, начал надувать грудь, и брызгая слюной проорал о том, как заставил ковбоя Пита засунуть колючку под хвост жеребца Батлера и тот взвился на дыбы и сбросил Батлера оземь, а Макинтош поднял его – бесчувственного – и повез за город, и там: выжег ему подковой на плече клеймо!
Батлер хохотал все громче и громче, а Макинтош не видел – кто хохотал, и думал, что это толпа, которая собиралась на площади, одобрила его действия. А дальше, как будто время остановилось.
Все молчат и опускают глаза в землю. И самое главное: это слушает судья, из окна своей конторы на первом этаже – и ему становится не по себе, и он жутко потеет хотя на улице пасмурно и небо в тучах.
Судья боится вмешаться, хотя это хочется каждому сердобольному сердцу. Все смотрят на Макинтоша, а на Батлера – боятся.
Чарльз рвет на себе рубашку, и подъезжая к Макинтошу кричит ему:
– А узнаешь, ты это! – и показывает свое плечо.
Макинтош очнувшись ревет:
– Ты – Батлер!!!
Батлер вкладывает в руку Макинтошу свой пистолет и говорит:
– Так стрельни же в мишень величиной с подкову, Макинтош.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105