– А если я как следует не отдыхаю, то становлюсь совершенно беззащитным перед любой инфекцией.
– Вас беспокоят сновидения?
– Жуткие… Я просыпаюсь в холодном поту, но снов не помню. Только засну, тут же просыпаюсь словно от толчка. Нисколько не сомневаюсь, что мое недомогание – начало какого-то заболевания.
Квинс провел Дойла в гостиную, служившую одновременно хранилищем газет. Комната была просторной, мебель – довольно старой и обшарпанной, но стулья были покрыты чехлами. И если бы не стопки газет, то порядок в комнате можно было бы считать идеальным. На столе, возле которого расположился Квинс, лежали многочисленные коробочки с лекарствами. Спайви снова закашлялся, дергая головой, увенчанной гривой непослушных рыжих волос. Цвет лица у Квинса был на редкость приятный, и вообще он производил впечатление человека вполне здорового.
– Доктор, вы не захватили с собой стетоскоп? – с тревогой спросил Квинс. – Я чувствую, как у меня в груди все прямо разрывается от этого чертового кашля. Может, я сломал ребро и у меня внутреннее кровоизлияние? В такую паршивую погоду, особенно в январе, ни в чем нельзя быть уверенным.
– На вашем месте я не стал бы беспокоиться…
Однако Квинс закашлялся снова и выплюнул мокроту в платок. Он разглядывал платок, как какую-то святыню.
– А что вы на это скажете? – спросил он, протягивая платок Дойлу.
– Ешьте побольше апельсинов, – посоветовал Дойл, делая вид, что внимательно разглядывает платок. Затем он протянул Спайви портрет: – А что вы, в свою очередь, можете сказать об этом?
Квинс не стал дотрагиваться до рисунка – он редко прикасался к чему-нибудь без перчаток, – но разглядывал его внимательно. Дойл молча ждал. Он не считал нужным объяснять, чей это портрет и почему эта женщина интересует его. Если Спайви действительно ясновидец, пусть покажет это на деле.
– Хотите, чтобы я рассказал вам о ней? – спросил Квинс.
– Да. Если это возможно.
Спайви не сводил с портрета глаз. Взгляд его странно затуманился.
– Не может быть, – произнес он через минуту почти шепотом. – Не может быть.
– Что не может быть, Спайви?
Маска спокойствия слетела с лица Квинса, он побледнел и напрягся. Глаза у него расширились, как у совы, взгляд бесцельно блуждал по комнате. Он был в трансе и видел то, чего не могли видеть другие.
"Как быстро ему это удалось, – промелькнуло в голове у Дойла. – Может, он и впрямь ясновидец?"
– Вы меня слышите, Квинс? – спросил Дойл, выдержав паузу.
Спайви кивнул как во сне.
– Скажите, что вы видите?
– Солнечный день… поляна… мальчик…
"Я на это не мог и надеяться", – подумал Дойл.
– Вы можете описать мальчика?
Спайви заморгал глазами, как слепой.
– Нет волос…
Нет волос? Что-то тут не так.
– Вы уверены, что не видите копну белокурых волос?
– Никаких волос. Яркая одежда. Голубая. Рядом лошадки…
Пони. Похоже, Спайви нужна подсказка. Может, мальчик – это жокей в атласной униформе?
– Он… на скачках?
– Нет. Рядом развилка дороги. Мужчины в красном.
– Букингемский дворец? – спросил после короткого раздумья Дойл.
– Высокое здание. Трава. Железные ворота.
"Похоже на королевские конюшни", – решил Дойл.
– Что там делает мальчик, Спайви?
Никакого ответа.
– Что особенного в этом мальчике, Квинс?
– Глаза. Он видит.
"Отлично. Похоже, я заработал себе на печенье".
– Вы очень помогли мне, Спайви, – сказал Дойл. – А вы не сможете добавить что-нибудь о самой женщине?
Спайви нахмурился.
– Печенье?
– Печенье?
"Что-то слишком быстро он прочел мои мысли!"
– Коробка из-под печенья.
"Эта коробка что-то напоминает. Что именно? Да, вспомнил. Во время сеанса рядом с возникшим из дыма мальчиком была коробка – жестяная круглая коробка с какими-то буквами. Конечно, это была коробка из-под печенья. Но как об этом узнал Спайви? Не выудил же он это из моей памяти?"
– Вы, случайно, не знаете, что это за печенье, Спайви?
– "Мамины сладости".
А вот это уже кое-что! Печенье "Мамины сладости". Дойлу не терпелось броситься к Спарксу и похвастаться тем, что он с легкостью раскусил этот крепкий орешек.
– Что-нибудь еще, кроме коробки из-под печенья, Квинс?
Спайви покачал головой.
– Не вижу. Что-то там мешает.
– Что мешает, Спайви?
Похоже, Квинс "видел" с трудом.
– Там тень. Большая тень, – сказал он.
Любопытно. Он уже не первый, кто говорит об этом. Спайви внезапно наклонился и вырвал рисунок из рук Дойла. Едва бумага оказалась у него в руках, как тело Спайви задергалось будто под током. Дойл испугался, что изо рта Квинса сейчас повалит дым, но не смел коснуться руки ясновидца, опасаясь, что таинственная энергия пронзит и его самого.
– Проход! – в ужасе завопил Спайви. – Закройте проход! Не пускайте его! Трон! Трон!
"Это становится по-настоящему опасным", – подумал Дойл, схватив рисунок. Странно, но он и в самом деле ощутил какой-то неприятный зуд в руке. Спайви, однако, не выпускал рисунок. Дойл рванул сильнее, и бумага порвалась. Вероятно, поток невидимой энергии прервался, и Спайви как подкошенный рухнул в кресло. Взгляд его прояснился, но он все еще дрожал как в лихорадке, и капли пота выступили у него на лбу.
– Что случилось? – с трудом проговорил он.
– А вы не помните? – ошеломленно спросил Дойл.
Спайви отрицательно покачал головой. Дойл рассказал ему обо всем.
– Что-то набросилось на меня с этого портрета, – объяснил Спайви, пытаясь унять дрожь в руках. – Это что-то напугало меня до смерти.
– Да, сейчас вы не в лучшем виде, – признал Дойл.
– Я просто разваливаюсь на части. О господи, святые небеса! Вы не накапаете мне чего-нибудь успокоительного, доктор?
Чувствуя себя виноватым в случившемся со Спайви, Дойл засуетился возле пузырьков, стоявших на столе. Размешав нужное лекарство в стакане с водой, Дойл протянул его Спайви.
– Вот поэтому-то я предпочитаю сидеть дома, – прошептал Квинс. – Никогда не знаешь, с чем столкнешься на улице. Это как разбушевавшаяся стихия. С грохочущими камнями и водоворотами. Живым из нее не выберешься. Моя голова не выдерживает этого напряжения.
"Это похоже на правду, – подумал Дойл, испытывая жалость к бедняге Квинсу. – Он совершенно беспомощен. Чужая энергия может сбить его с ног. Что за странная судьба… Будь я на его месте, я вел бы себя точно так же?"
– Мой отец хотел, чтобы я стал врачом, знаете ли, – усталым голосом произнес Спайви. – Он сам был врачом. Хирургом. И для меня хотел того же. Я был совсем ребенком, когда он однажды привел меня в больницу. И как только я переступил порог палаты…
– Успокойтесь, Квинс, успокойтесь… – мягко проговорил Дойл.
Глаза Спайви застилали слезы.
– Я не мог объяснить ему, что меня охватил ужас. Я видел, как болезни буквально… съедают этих несчастных… болезни расцветали на них пышным цветом… как страшные растения… и расползались, пожирая их заживо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Вас беспокоят сновидения?
– Жуткие… Я просыпаюсь в холодном поту, но снов не помню. Только засну, тут же просыпаюсь словно от толчка. Нисколько не сомневаюсь, что мое недомогание – начало какого-то заболевания.
Квинс провел Дойла в гостиную, служившую одновременно хранилищем газет. Комната была просторной, мебель – довольно старой и обшарпанной, но стулья были покрыты чехлами. И если бы не стопки газет, то порядок в комнате можно было бы считать идеальным. На столе, возле которого расположился Квинс, лежали многочисленные коробочки с лекарствами. Спайви снова закашлялся, дергая головой, увенчанной гривой непослушных рыжих волос. Цвет лица у Квинса был на редкость приятный, и вообще он производил впечатление человека вполне здорового.
– Доктор, вы не захватили с собой стетоскоп? – с тревогой спросил Квинс. – Я чувствую, как у меня в груди все прямо разрывается от этого чертового кашля. Может, я сломал ребро и у меня внутреннее кровоизлияние? В такую паршивую погоду, особенно в январе, ни в чем нельзя быть уверенным.
– На вашем месте я не стал бы беспокоиться…
Однако Квинс закашлялся снова и выплюнул мокроту в платок. Он разглядывал платок, как какую-то святыню.
– А что вы на это скажете? – спросил он, протягивая платок Дойлу.
– Ешьте побольше апельсинов, – посоветовал Дойл, делая вид, что внимательно разглядывает платок. Затем он протянул Спайви портрет: – А что вы, в свою очередь, можете сказать об этом?
Квинс не стал дотрагиваться до рисунка – он редко прикасался к чему-нибудь без перчаток, – но разглядывал его внимательно. Дойл молча ждал. Он не считал нужным объяснять, чей это портрет и почему эта женщина интересует его. Если Спайви действительно ясновидец, пусть покажет это на деле.
– Хотите, чтобы я рассказал вам о ней? – спросил Квинс.
– Да. Если это возможно.
Спайви не сводил с портрета глаз. Взгляд его странно затуманился.
– Не может быть, – произнес он через минуту почти шепотом. – Не может быть.
– Что не может быть, Спайви?
Маска спокойствия слетела с лица Квинса, он побледнел и напрягся. Глаза у него расширились, как у совы, взгляд бесцельно блуждал по комнате. Он был в трансе и видел то, чего не могли видеть другие.
"Как быстро ему это удалось, – промелькнуло в голове у Дойла. – Может, он и впрямь ясновидец?"
– Вы меня слышите, Квинс? – спросил Дойл, выдержав паузу.
Спайви кивнул как во сне.
– Скажите, что вы видите?
– Солнечный день… поляна… мальчик…
"Я на это не мог и надеяться", – подумал Дойл.
– Вы можете описать мальчика?
Спайви заморгал глазами, как слепой.
– Нет волос…
Нет волос? Что-то тут не так.
– Вы уверены, что не видите копну белокурых волос?
– Никаких волос. Яркая одежда. Голубая. Рядом лошадки…
Пони. Похоже, Спайви нужна подсказка. Может, мальчик – это жокей в атласной униформе?
– Он… на скачках?
– Нет. Рядом развилка дороги. Мужчины в красном.
– Букингемский дворец? – спросил после короткого раздумья Дойл.
– Высокое здание. Трава. Железные ворота.
"Похоже на королевские конюшни", – решил Дойл.
– Что там делает мальчик, Спайви?
Никакого ответа.
– Что особенного в этом мальчике, Квинс?
– Глаза. Он видит.
"Отлично. Похоже, я заработал себе на печенье".
– Вы очень помогли мне, Спайви, – сказал Дойл. – А вы не сможете добавить что-нибудь о самой женщине?
Спайви нахмурился.
– Печенье?
– Печенье?
"Что-то слишком быстро он прочел мои мысли!"
– Коробка из-под печенья.
"Эта коробка что-то напоминает. Что именно? Да, вспомнил. Во время сеанса рядом с возникшим из дыма мальчиком была коробка – жестяная круглая коробка с какими-то буквами. Конечно, это была коробка из-под печенья. Но как об этом узнал Спайви? Не выудил же он это из моей памяти?"
– Вы, случайно, не знаете, что это за печенье, Спайви?
– "Мамины сладости".
А вот это уже кое-что! Печенье "Мамины сладости". Дойлу не терпелось броситься к Спарксу и похвастаться тем, что он с легкостью раскусил этот крепкий орешек.
– Что-нибудь еще, кроме коробки из-под печенья, Квинс?
Спайви покачал головой.
– Не вижу. Что-то там мешает.
– Что мешает, Спайви?
Похоже, Квинс "видел" с трудом.
– Там тень. Большая тень, – сказал он.
Любопытно. Он уже не первый, кто говорит об этом. Спайви внезапно наклонился и вырвал рисунок из рук Дойла. Едва бумага оказалась у него в руках, как тело Спайви задергалось будто под током. Дойл испугался, что изо рта Квинса сейчас повалит дым, но не смел коснуться руки ясновидца, опасаясь, что таинственная энергия пронзит и его самого.
– Проход! – в ужасе завопил Спайви. – Закройте проход! Не пускайте его! Трон! Трон!
"Это становится по-настоящему опасным", – подумал Дойл, схватив рисунок. Странно, но он и в самом деле ощутил какой-то неприятный зуд в руке. Спайви, однако, не выпускал рисунок. Дойл рванул сильнее, и бумага порвалась. Вероятно, поток невидимой энергии прервался, и Спайви как подкошенный рухнул в кресло. Взгляд его прояснился, но он все еще дрожал как в лихорадке, и капли пота выступили у него на лбу.
– Что случилось? – с трудом проговорил он.
– А вы не помните? – ошеломленно спросил Дойл.
Спайви отрицательно покачал головой. Дойл рассказал ему обо всем.
– Что-то набросилось на меня с этого портрета, – объяснил Спайви, пытаясь унять дрожь в руках. – Это что-то напугало меня до смерти.
– Да, сейчас вы не в лучшем виде, – признал Дойл.
– Я просто разваливаюсь на части. О господи, святые небеса! Вы не накапаете мне чего-нибудь успокоительного, доктор?
Чувствуя себя виноватым в случившемся со Спайви, Дойл засуетился возле пузырьков, стоявших на столе. Размешав нужное лекарство в стакане с водой, Дойл протянул его Спайви.
– Вот поэтому-то я предпочитаю сидеть дома, – прошептал Квинс. – Никогда не знаешь, с чем столкнешься на улице. Это как разбушевавшаяся стихия. С грохочущими камнями и водоворотами. Живым из нее не выберешься. Моя голова не выдерживает этого напряжения.
"Это похоже на правду, – подумал Дойл, испытывая жалость к бедняге Квинсу. – Он совершенно беспомощен. Чужая энергия может сбить его с ног. Что за странная судьба… Будь я на его месте, я вел бы себя точно так же?"
– Мой отец хотел, чтобы я стал врачом, знаете ли, – усталым голосом произнес Спайви. – Он сам был врачом. Хирургом. И для меня хотел того же. Я был совсем ребенком, когда он однажды привел меня в больницу. И как только я переступил порог палаты…
– Успокойтесь, Квинс, успокойтесь… – мягко проговорил Дойл.
Глаза Спайви застилали слезы.
– Я не мог объяснить ему, что меня охватил ужас. Я видел, как болезни буквально… съедают этих несчастных… болезни расцветали на них пышным цветом… как страшные растения… и расползались, пожирая их заживо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110