– Надгробия! – успел выкрикнуть Дойл.
Ему удалось проскользнуть между первыми памятниками и обогнуть несколько следующих камней. В середине кладбища надгробия стояли почти вплотную, и избежать столкновения с огромным склепом не было никакой возможности. Дойл почувствовал сильный удар, а затем взлетел в воздух, по-прежнему держась за металлические ручки, и грохнулся на разлетевшуюся в щепки крышку. Спаркс и Эйлин, высоко подброшенные ударом от столкновения, скрылись из виду.
С минуту Дойл лежал, не в силах пошевелиться и разжать руки. Он, похоже, был цел и невредим, хотя двигаться мог с большим трудом.
– Джек! – осипшим голосом окликнул Дойл. Ему показалось, что он слышит рыдание Эйлин.
– Как вы там, доктор?
Дойл понял, что Эйлин не рыдает, а смеется. Она выбралась из-за надгробия, с головы до ног облепленная снегом. Потом раздался хохот Спаркса, выползшего откуда-то снизу. Поглядев друг на друга, все трое зашлись от смеха и хохотали, согнувшись пополам, пока каждый не схватился за ближайший памятник, чтобы ненароком снова не покатиться с горы.
– Я решил, что мы уже умерли, – выдохнул наконец Дойл.
– Я думала так по крайней мере четыре раза, – сказала Эйлин.
Обняв друг друга за плечи и топчась на месте, они понемногу успокаивались. Только теперь Дойл разжал пальцы и отбросил ручки от крышки гроба, чем вызвал новый приступ смеха.
– ДЖОНАТАН СПАРКС!
Голос доносился откуда-то сверху. Он был хрипловатым и вместе с тем резким и мощным – от такого голоса могли бы задрожать и вылететь стекла. В нем не слышалось ни угрозы, ни злобы – он выражал презрение и удовлетворение тем, что беглецам удалось скрыться, будто бы ничего другого в сей момент и быть не могло.
– Это он? – спросил Дойл.
Спаркс молча кивнул и посмотрел наверх.
– СЛУШАЙ!
В воздухе повисла мертвая тишина, которую в то же мгновение прорезал душераздирающий крик, захлебнувшийся на самой высокой ноте.
– О господи, – прошептала Эйлин. – Братья.
Крик повторился, в нем было столько страдания и муки, что Дойл в ярости рванулся вперед и крикнул:
– Негодяй! Грязный ублюдок!
Спаркс положил руку ему на плечо и едва слышно проговорил:
– Именно эти слова он хочет услышать от нас. Крик внезапно оборвался. И в наступившей тишине сердца их сжались от нестерпимой муки.
– Нам нужно идти, – сказал Спаркс. – Они могут пуститься в погоню.
– Но мы не можем бросить братьев… – запротестовала Эйлин.
– Они солдаты, – обронил Спаркс, вытряхивая снег из сапог.
– Он их убьет.
– Еще неизвестно, они ли это. Но даже если это и так, что мы можем сделать? Тоже погибнуть? Глупо и безрассудно.
– И все-таки, Джек! Эти парни вам очень преданны, – сконфуженно пробормотал Дойл.
– Они всегда знали, чем рискуют, – оборвал его Спаркс, не желая продолжать этот разговор.
– В вас течет кровь вашего брата, Джек Спаркс, – с презрением бросила Эйлин.
Спаркс на мгновение остановился, затем, не оглядываясь, пошел вниз.
Эйлин вытерла набежавшие на глаза слезы.
– Он прав, вы знаете это, – промямлил Дойл.
– Я тоже права, – парировала Эйлин, глядя вслед Спарксу.
Эйлин и Дойл поспешили за Спарксом. Путь до таверны прошел в тягостном молчании.
* * *
В дверях номера Стокера была записка. Прочитав ее, Спаркс сообщил:
– Стокер уехал в Лондон. Он пишет, что волнуется о своей семье.
– Странно было бы осуждать его за это, – сказал Дойл.
– Он заплатил за номер, чтобы мы могли пользоваться им, – добавил Спаркс, поворачивая ключ.
Дойл взглянул на часы: половина третьего ночи. Пропустив Эйлин вперед, Спаркс прикрыл дверь и сказал:
– Простите, мисс Темпл, нам с доктором надо поговорить. – Обернувшись к Дойлу, он сказал: – Оставайтесь с Эйлин. Если я не вернусь к рассвету, попытайтесь добраться до Лондона.
– Куда вы, Джек? – взволнованно спросил Дойл.
– Думаю, сегодня они вряд ли предпримут еще одну попытку, но револьвер зарядите, – проговорил Спаркс, направляясь по коридору.
– Джек, что вы задумали? – занервничал Дойл.
Спаркс, ничего не ответив, махнул рукой.
Дойл открыл дверь в номер. Эйлин, одетая, лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Дойл собрался уйти, но Эйлин неожиданно попросила:
– Не уходите.
– Вам надо хорошенько выспаться.
– Не думаю, что это удастся.
– И все же вам надо отдохнуть.
– Послушайте, доктор, хватит причитать, словно я ваша пациентка, – обернулась к нему Эйлин. – Мне не хочется последнюю ночь в моей жизни быть одной.
– С чего вы взяли…
– Войдите и закройте дверь. Или мне сказать еще яснее?
Дойл молчал, но продолжал стоять в дверях. Покачав головой, Эйлин бросила на него насмешливый взгляд. Потом посмотрелась в зеркало, стоявшее на столике возле кровати. Ее прическа растрепалась, обветренные щеки горели.
– Ну и вид, – пробормотала она.
– Не так уж плохо, – начал было Дойл, но тут же пожалел об этом.
Эйлин испепелила его взглядом. Она смотрела в зеркало, безуспешно пытаясь привести в порядок волосы.
– О, если бы произошло чудо и у меня появилась бы расческа… – вздохнула она.
– Это единственное, что у меня есть с собой из вещей, – уныло пробормотал Дойл, доставая из саквояжа набор расчесок и щеток.
– Ай да доктор! – рассмеялась Эйлин. – Хватит хмуриться. "Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил…"
– "Я вас не разлюбил, Офелия", – подхватил Дойл реплику из "Гамлета".
Эйлин сбросила мужской жакет, вытащила заколки и, тряхнув головой, распустила волосы. Она расчесывала черные кудри, перебирая пряди, рассыпавшиеся по плечам. Захваченный зрелищем, таинственным и интимным, Дойл замер, забыв и о братьях, и обо всех ужасах этого вечера.
– Вы когда-нибудь видели меня на сцене, доктор? – мило улыбаясь, спросила Эйлин.
– Не удостоился такого счастья, – пробормотал Дойл. – Меня зовут Артур.
Она едва заметно кивнула, как бы соглашаясь с возникшей между ними откровенностью.
– Вам, наверное, понятно, почему блюстители нравов в течение столетий не позволяли женщинам появляться на сцене. У них были весьма веские причины.
– Что за причины? – удивился Дойл.
– Они считали, что видеть женщину на сцене опасно.
– В каком смысле – опасно?
Эйлин пожала плечами.
– Потому что зритель убежден, что роль, которую она исполняет, и есть ее истинный характер.
– Но от актрисы именно этого и ждут. Она должна играть так, чтобы зритель поверил ей всем сердцем.
– Возможно, возможно.
– В чем же опасность?
– Опасность в том, что, увидев актрису на сцене, а потом встретившись с ней в жизни, человек не может понять, где игра, а где жизнь. – Эйлин бросила на Дойла загадочный взгляд. – Скажите, ваша мама никогда не предостерегала вас насчет легкомыслия актрис, Артур?
– Нет. Вероятно, она думала, что есть опасности и посерьезнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110