На космические оборонные системы есть только один покупатель – военно-воздушные силы Соединенных Штатов Америки. В их руках – абсолютная власть. – Лицо Лемона страдальчески морщится. – Ситуация отвратительная, но никуда от нее не денешься. Мы вынуждены вести себя сдержанно – отстаивать свои права, никогда не доводя дело до полной победы. И Херефорд, как это ни прискорбно, прав. Выиграть эту тяжбу – непозволительная для нас роскошь. Поэтому мы капитулируем и отказываемся от предложения юридической фирмы.
Макферсон практически не способен что-либо думать.
– А как же расследование в Конгрессе? – вспоминает он.
– Это уж они как хотят, но только без нас. Нам сейчас самое время завалиться на спину и подставить этим собакам незащищенную глотку.
Лемон встает, снова отходит к окну.
– Очень жаль, Мак, что все так получилось. И почему бы тебе не пойти сейчас домой? Отдохни хоть немного.
Странно, думает Макферсон, когда же это я успел встать? Он уже у самой двери, когда Лемон говорит, возможно – самому себе:
– Вот так и работает эта система.
Приемная. Коридор. Лифт. Во рту Макферсона противный вкус, словно после блевотины, хотя прямой, физической тошноты он и не испытывает. Его тело реагирует на поражение горечью в горле. Интересно, по-видимому, «горечь поражения», «горечь утраты» – совсем не метафоры, а прямая передача чувственного опыта. Макферсон снова в своем кабинете. Вся работа, проводившаяся здесь, проводившаяся точно, эффективно, такая на первый взгляд настоящая, оказалась фальшивкой, обманом. Ее вполне мог заменить какой-нибудь видеосценарий, результат был бы один и тот же. А если разобраться, думает он, то и вся конструкторская работа – нечто эфемерное. Реальна только борьба за власть неких личностей из Вашингтона, ожесточенные схватки, основанные на чьих-то прихотях, личных амбициях, зависти. И эти схватки лишают реальности весь остальной мир. Вот эти стены, они могли бы с тем же успехом быть картонными, компьютеры – пустыми пластиковыми коробками. Ведь все это – декорации, на которых разыгрываются нешуточные сражения главных звезд этой видеопьесы. А он в этих сражениях – статист, его маленький эпизод уже снят, а затем сценарий переписали и эпизод этот выкинули. Выкинули всю его работу. Макферсон идет домой.
Глава 72
Примерно в то же самое время, когда Денниса вызвали в кабинет Лемона, Люси позвонила Джиму.
– Так ты будешь у нас сегодня вечером, как обещал? О Господи…
– Я что, говорил – сегодня?
– Я уже приготовила на троих. И ты говорил, что придешь, и мы не видели тебя чуть не месяц.
О-го-го. Знакомый тон; похоже, настроена решительно…
– Ладно, приду, – неохотно соглашается Джим,
– А ты ходил к дяде Тому? Тоже ведь обещал.
– Ой… Нет, мама. Совсем забыл.
Вот теперь она и вправду расстроена. Похоже, у родителей какие-то неприятности.
– Я не ходила на этой неделе из-за похорон, – голос Люси дрожит, почти срывается, – а ты не ходил на прошлой неделе, как обещал, и в результате почти три недели никто у него не был. Джим, а не мог бы ты съездить сегодня сперва туда, а потом – к нам, ты меня слышишь?
– Да-да, слышу! – Джиму совсем не хочется спорить с матерью, когда она в таком настроении, когда у нее такой голос. – Я еду, прямо сейчас. Прости, пожалуйста, что забыл.
– О таких вещах нельзя забывать.
– Понимаю я, понимаю. До вечера.
– Хорошо, приходи.
«Подыхай на здоровье» – одно из самых ненавистных для Джима мест, а в теперешнем его мрачном настроении – и подавно. Но никуда не денешься. Он со стуком захлопывает дверцу машины и идет в дежурную комнату дома для престарелых.
– Я к Тому Барнарду.
Записали и пропустили. В десятке шагов от комнаты дяди Тома Джима останавливает сестра:
– Вы пришли к Тому? – «И чего это она на меня так смотрит? Словно я украл что-нибудь». – Я очень рада, что хоть кто-нибудь к нему пришел. Последнее время Тому очень плохо.
– Как это?
И снова этот неприязненный взгляд.
– Ему трудно дышать, еще труднее, чем раньше. На прошлой неделе я уже думала, что он впадет в коматозное состояние.
– Коматозное? А почему тогда никто ничего не сообщил семье?
– Семью известили, – пожимает плечами сестра; ее взгляд ничуть не смягчается.
– Какого там черта – известили! Я – член семьи, а мне никто ничего не сообщал.
– Этим занимается дежурная по корпусу, – она снова пожимает плечами. – У вас ведь есть, вероятно, автоответчик?
– Да, есть. – Джим проходит мимо сестры, стучит в дверь Тома. Никакого ответа. Он мнется некоторое время в нерешительности, а затем входит.
Воздух спертый, застоявшийся. Да тут и здоровый человек задохнется. Простыни скомканы. Том лежит на спине, дышит он хрипло, с трудом. Кожа его приобрела мертвенно-серый оттенок, усыпанная веснушками лысина отсвечивает желтизной.
Голова остается неподвижной, но глаза медленно поворачиваются, упираются в Джима. Ни малейшего намека на узнавание; Джима охватывает холодный ужас, далеко превосходящий все переживания этой жуткой недели. Но затем Том моргает и слегка шевелится.
– А, Джим, привет. – Голос хриплый, с присвистом. – Подойди сюда. Помоги мне сесть.
– А нужно ли, дядя Том? Может, тебе лучше лежать? Отчаянный, почти оглушительный страх – а вдруг Том перенапряжется и вот так, сейчас прямо и умрет.
– Помоги мне сесть. Я еще не Q, ни в коем случае, все улики свидетельствуют об обратном. – Том пробует приподняться самостоятельно, из этого ничего не выходит. – Пожалуйста, помоги мне.
У Джима перехватывает дыхание, но он все-таки помогает Тому; теперь плечи старика опираются на подушку, а голова касается стенки.
– Дай я подложу тебе подушку под голову.
– Не надо. Шея сильно перегнется. А мне нужно, чтобы проход для воздуха был пошире.
– А! Хорошо.
Они сидят и смотрят друг на друга.
– Прости, пожалуйста, что я так долго к тебе не приходил, – неуверенно начинает Джим. – Я… ну, я был очень занят. И мама тоже была занята. На той неделе была моя очередь, а я забыл. Ты прости, пожалуйста. Сестра говорит, что тебе было плохо.
– Простудился. И чуть не умер.
– Прости, пожалуйста.
– А ты-то тут в чем виноват? Очень глупо умирать от насморка. Я и не стал.
Том начинает смеяться, но смех превращается в приступ кашля, секунда – и ему уже не хватает воздуха; с бешено колотящимся сердцем Джим опускает его на кровать, поворачивает кран кислорода на максимум. Медленно, очень мучительно Том справляется со своим дыханием. Он смотрит прямо на Джима – и снова его не узнает.
– Это я, дядя Том. Я, Джим.
– Как дела, Джим?
– У меня все хорошо, дядя Том. Все прекрасно.
– Небольшие трудности с дыханием. Но теперь все в порядке. Сестра никогда не приходит на звонок. У меня был какой-то сон, и я махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Макферсон практически не способен что-либо думать.
– А как же расследование в Конгрессе? – вспоминает он.
– Это уж они как хотят, но только без нас. Нам сейчас самое время завалиться на спину и подставить этим собакам незащищенную глотку.
Лемон встает, снова отходит к окну.
– Очень жаль, Мак, что все так получилось. И почему бы тебе не пойти сейчас домой? Отдохни хоть немного.
Странно, думает Макферсон, когда же это я успел встать? Он уже у самой двери, когда Лемон говорит, возможно – самому себе:
– Вот так и работает эта система.
Приемная. Коридор. Лифт. Во рту Макферсона противный вкус, словно после блевотины, хотя прямой, физической тошноты он и не испытывает. Его тело реагирует на поражение горечью в горле. Интересно, по-видимому, «горечь поражения», «горечь утраты» – совсем не метафоры, а прямая передача чувственного опыта. Макферсон снова в своем кабинете. Вся работа, проводившаяся здесь, проводившаяся точно, эффективно, такая на первый взгляд настоящая, оказалась фальшивкой, обманом. Ее вполне мог заменить какой-нибудь видеосценарий, результат был бы один и тот же. А если разобраться, думает он, то и вся конструкторская работа – нечто эфемерное. Реальна только борьба за власть неких личностей из Вашингтона, ожесточенные схватки, основанные на чьих-то прихотях, личных амбициях, зависти. И эти схватки лишают реальности весь остальной мир. Вот эти стены, они могли бы с тем же успехом быть картонными, компьютеры – пустыми пластиковыми коробками. Ведь все это – декорации, на которых разыгрываются нешуточные сражения главных звезд этой видеопьесы. А он в этих сражениях – статист, его маленький эпизод уже снят, а затем сценарий переписали и эпизод этот выкинули. Выкинули всю его работу. Макферсон идет домой.
Глава 72
Примерно в то же самое время, когда Денниса вызвали в кабинет Лемона, Люси позвонила Джиму.
– Так ты будешь у нас сегодня вечером, как обещал? О Господи…
– Я что, говорил – сегодня?
– Я уже приготовила на троих. И ты говорил, что придешь, и мы не видели тебя чуть не месяц.
О-го-го. Знакомый тон; похоже, настроена решительно…
– Ладно, приду, – неохотно соглашается Джим,
– А ты ходил к дяде Тому? Тоже ведь обещал.
– Ой… Нет, мама. Совсем забыл.
Вот теперь она и вправду расстроена. Похоже, у родителей какие-то неприятности.
– Я не ходила на этой неделе из-за похорон, – голос Люси дрожит, почти срывается, – а ты не ходил на прошлой неделе, как обещал, и в результате почти три недели никто у него не был. Джим, а не мог бы ты съездить сегодня сперва туда, а потом – к нам, ты меня слышишь?
– Да-да, слышу! – Джиму совсем не хочется спорить с матерью, когда она в таком настроении, когда у нее такой голос. – Я еду, прямо сейчас. Прости, пожалуйста, что забыл.
– О таких вещах нельзя забывать.
– Понимаю я, понимаю. До вечера.
– Хорошо, приходи.
«Подыхай на здоровье» – одно из самых ненавистных для Джима мест, а в теперешнем его мрачном настроении – и подавно. Но никуда не денешься. Он со стуком захлопывает дверцу машины и идет в дежурную комнату дома для престарелых.
– Я к Тому Барнарду.
Записали и пропустили. В десятке шагов от комнаты дяди Тома Джима останавливает сестра:
– Вы пришли к Тому? – «И чего это она на меня так смотрит? Словно я украл что-нибудь». – Я очень рада, что хоть кто-нибудь к нему пришел. Последнее время Тому очень плохо.
– Как это?
И снова этот неприязненный взгляд.
– Ему трудно дышать, еще труднее, чем раньше. На прошлой неделе я уже думала, что он впадет в коматозное состояние.
– Коматозное? А почему тогда никто ничего не сообщил семье?
– Семью известили, – пожимает плечами сестра; ее взгляд ничуть не смягчается.
– Какого там черта – известили! Я – член семьи, а мне никто ничего не сообщал.
– Этим занимается дежурная по корпусу, – она снова пожимает плечами. – У вас ведь есть, вероятно, автоответчик?
– Да, есть. – Джим проходит мимо сестры, стучит в дверь Тома. Никакого ответа. Он мнется некоторое время в нерешительности, а затем входит.
Воздух спертый, застоявшийся. Да тут и здоровый человек задохнется. Простыни скомканы. Том лежит на спине, дышит он хрипло, с трудом. Кожа его приобрела мертвенно-серый оттенок, усыпанная веснушками лысина отсвечивает желтизной.
Голова остается неподвижной, но глаза медленно поворачиваются, упираются в Джима. Ни малейшего намека на узнавание; Джима охватывает холодный ужас, далеко превосходящий все переживания этой жуткой недели. Но затем Том моргает и слегка шевелится.
– А, Джим, привет. – Голос хриплый, с присвистом. – Подойди сюда. Помоги мне сесть.
– А нужно ли, дядя Том? Может, тебе лучше лежать? Отчаянный, почти оглушительный страх – а вдруг Том перенапряжется и вот так, сейчас прямо и умрет.
– Помоги мне сесть. Я еще не Q, ни в коем случае, все улики свидетельствуют об обратном. – Том пробует приподняться самостоятельно, из этого ничего не выходит. – Пожалуйста, помоги мне.
У Джима перехватывает дыхание, но он все-таки помогает Тому; теперь плечи старика опираются на подушку, а голова касается стенки.
– Дай я подложу тебе подушку под голову.
– Не надо. Шея сильно перегнется. А мне нужно, чтобы проход для воздуха был пошире.
– А! Хорошо.
Они сидят и смотрят друг на друга.
– Прости, пожалуйста, что я так долго к тебе не приходил, – неуверенно начинает Джим. – Я… ну, я был очень занят. И мама тоже была занята. На той неделе была моя очередь, а я забыл. Ты прости, пожалуйста. Сестра говорит, что тебе было плохо.
– Простудился. И чуть не умер.
– Прости, пожалуйста.
– А ты-то тут в чем виноват? Очень глупо умирать от насморка. Я и не стал.
Том начинает смеяться, но смех превращается в приступ кашля, секунда – и ему уже не хватает воздуха; с бешено колотящимся сердцем Джим опускает его на кровать, поворачивает кран кислорода на максимум. Медленно, очень мучительно Том справляется со своим дыханием. Он смотрит прямо на Джима – и снова его не узнает.
– Это я, дядя Том. Я, Джим.
– Как дела, Джим?
– У меня все хорошо, дядя Том. Все прекрасно.
– Небольшие трудности с дыханием. Но теперь все в порядке. Сестра никогда не приходит на звонок. У меня был какой-то сон, и я махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136