Казалось, понтифекса удовлетворил его ответ. Он стал расспрашивать Престимиона о других государственных проблемах, со знанием дела переходя от одного предмета к другому: восстановление дамбы на реке Ийянн, недород в таких местах, как Стимфинор и долина Джелума, странные сообщения о вспышках безумия во многих городах планеты. Было очевидно, что этот человек вовсе не был слабым и плохо информированным затворником, который сидит здесь, в темных глубинах лабиринта и ожидает, когда истекут последние годы жизни. Конфалюм явно намеревался быть активным понтифексом, могучим императором, которому будет подчиняться корональ, и даже в отсутствие подробных докладов от Престимиона ему удавалось быть в курсе многих событий на планете. Гораздо большего их количества, как подозревал Престимион, чем он сейчас с ним обсуждает. Хорошо известно, что, когда Конфалюм был в расцвете сил, недооценивать его было опасно. Престимион понимал, что и сейчас мало что изменилось.
Встреча, которая, как надеялся Престимион, будет короткой и даже мимолетной, продолжалась долго.
Престимион подробно ответил на все вопросы, но подбирал слова крайне осторожно. Опасно было рассказывать Конфалюму о том, как он собирается решать такую массу текущих проблем, если нельзя позволить себе даже открыть ему причины существования этих проблем в их счастливом и гармоничном мире.
Например, разрушение Мавестойской дамбы. Одно из самых ужасных бедствий гражданской войны было делом рук собственного сына Конфалюма, Корсибара, которого уговорил Дантирия Самбайл. Но как он мог объяснить это Конфалюму, который теперь не знал даже о существовании Корсибара, не говоря уже о гражданской войне? В таких местах, как долина Джелума и Стимфинор, начался голод, потому что там происходили крупные сражения — тысячи солдат квартировали на этих землях, опустошая закрома и вытаптывая целые плантации. Битвы позабыты, а последствия остались. А безумие? Существовала огромная вероятность того, что оно стало результатом обширного магического воздействия на планету осуществленного Хезмоном Горсом и его командой чародеев по приказу Престимиона! Но любая попытка объяснить это повлечет рассказ о войне и о ее кровавом завершении, а потом и о его решении — которое даже ему теперь казалось безрассудным — стереть любые воспоминания о недавних событиях из памяти миллиардов людей.
Ему очень захотелось открыть Конфалюму правду здесь и сейчас: разделить с ним это ужасное бремя, опереться на волю, милосердие и мудрость своего старшего друга. Но он не посмел поддаться этому искушению.
Ему все же пришлось как-то отвечать понтифексу на его вопросы, не то он рисковал показаться некомпетентным тому, кто выбрал его своим преемником на троне. Но о многих вещах он просто не мог говорить.
Слишком часто ему оставалось либо ответить Конфалюму заведомой ложью, чего он всеми силами надеялся избежать, либо открыть ему то, что открыть нельзя.
Тем не менее каким-то чудом, лавируя между полуправдой и отговорками, ему удалось пробраться по лабиринту вопросов понтифекса, избежав рассказа о недозволенном и не прибегая к заведомой лжи. Кажется, Конфалюм принял все сказанное за чистую монету.
Во всяком случае, Престимион на это надеялся. Но он испытал огромное облегчение, когда встреча подошла к концу и он мог покинуть понтифекса, не испытывая чувства неловкости.
— Ты не заставишь меня ждать так же долго следующего визита, правда? — спросил Конфалюм, поднимаясь, кладя ладони на плечи Престимиона и глядя ему прямо в глаза. — Ты же знаешь, как я рад видеть тебя, сын мой.
На эту полную тепла фразу понтифекса Престимион ответил улыбкой, но он также почувствовал острый укол совести.
Конфалюм продолжал:
— Да, я сказал — «сын мой». Мне всегда хотелось иметь сына, но Высшее Божество его мне так и не послало. А теперь он у меня есть, в каком-то смысле, так как по закону корональ считается приемным сыном понтифекса. И поэтому ты — мой сын, Престимион.
Ты — мой сын!
Это был неловкий момент, и Престимиону стало больно. Высшее Божество послало Конфалюму сына, к тому же красивого и благородного на вид. Но то был Корсибар, которого теперь якобы никогда и не существовало.
Но худшее было еще впереди. Когда Престимион смущенно двинулся к выходу, Конфалюм вслед ему произнес:
— Тебе надо жениться, Престимион. Короналю нужен помощник в его трудах. Не могу сказать, что мне самому так уж повезло с Роксивейл, но кто же знал, какая она тщеславная и пустая. Тебе может повезти больше. Несомненно, где-то есть женщина, которая станет для тебя достойной супругой.
И снова образ Тизмет встал перед мысленным взором Престимиона, и он, как и при каждом упоминании о ней, ощутил прилив боли.
Тизмет… Конфалюм так и не узнал о любви, которая слишком поздно вспыхнула между ним и Тизмет на полях сражений западного Алханроэля.
Но какое это теперь имеет значение? По закону Престимион мог жениться на дочери Конфалюма, несмотря на существование между ними формальных отношений приемного отца и сына. Только у Конфалюма нет дочери. Само ее имя стерто со страниц истории.
Короткая и быстро прервавшаяся связь Престимиона с Тизмет была еще одной темой, которую он не мог затронуть. Теперь появилась Вараиль, но они с ней пока еще оставались чужими друг другу. Престимион не мог знать, исполнится ли когда-нибудь то, что обещали их первые встречи. Кроме того, ему еще по одной причине не хотелось рассказывать Конфалюму о Вараиль: из-за некой извращенной и, как он понимал, совершенно нелепой верности памяти покойной дочери Конфалюма, хотя тот и не подозревал о ее существовании.
Поэтому он улыбнулся и ответил:
— Конечно, есть, и когда-нибудь я надеюсь ее отыскать. А если найду, то быстро женюсь на ней, уверяю вас. А теперь больше не будем говорить об этом, хорошо, отец? — Он попрощался и быстро удалился.
7
Конечно, Деккерет узнал о Ни-мойе, когда еще учился в школе. Но ни один урок географии не смог бы подготовить его к встрече с самым крупным городом Зимроэля.
Да и кто мог подумать, что на других континентах бывают такие огромные города? Насколько знал Деккерет, Зимроэль главным образом состоит из неосвоенных земель, покрытых лесами, джунглями и громадными реками, а большая часть его центральных областей занята непроходимыми лесами, в которые некогда Стиамот вытеснил аборигенов-метаморфов и где до сих пор они в большинстве своем обитают. Городов там тоже было немало: Нарабаль, Пидруид, Пилиплок… Но Деккерет представлял их грязными задверками, населенными ордами грубых, невежественных людей. Что касается Ни-мойи, столицы континента, то численность ее населения впечатляла — по слухам, она составляла пятнадцать, а то и все двадцать миллионов жителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141