Там уже сидел Джек Андерхолл - вон тот, в сером костюме. Он - один из юрисконсультов компании. Он заявил, что я должна немедленно уволиться, но у меня есть право выбора. Либо меня увольняет администрация - и тогда я ухожу с пустыми руками. Либо я прошу уволить меня по собственному желанию, и тогда руководство выделит мне десять тысяч долларов наличными, чтобы я держала язык на привязи. Но решение я должна принять сию же минуту, в его присутствии.
Накануне вечером она рассказывала мне об этом сухо и без эмоций, но выступление перед судом - совсем иное дело. Джеки закусывает губу, почти с минуту борется с собой, потом наконец продолжает: - Я мать-одиночка, воспитываю двоих детей, и долгов у меня тьма-тьмущая. Выбора у меня не было. В одночасье я лишилась работы. Я подписала заявление, взяла деньги и подписала обязательство о неразглашении любых сведений, касающихся каких-либо страховых дел.
- Включая дело Блейков?
- Дело Блейков стояло особняком.
- Если вы взяли деньги и подписали это обязательство, то почему согласились выступить свидетелем на этом процессе?
- Немного придя в себя, я посоветовалась с адвокатом. Это замечательный адвокат. И он сказал, что меня незаконно вынудили подписать это обязательство.
- У вас сохранилась его копия?
- Нет. Мистер Андерхолл не позволил мне оставить её у себя. Можете его сами спросить. Держу пари, что оригинал до сих пор у него хранится. - Я медленно поворачиваюсь и, наряду со всеми присутствующими, устремляю пристальный взгляд на Джека Андерхолла. Внимание юрисконсульта мгновенно переключается на внезапно развязавшиеся шнурки, и он начинает возиться с ними, делая вид, что не слышит, о чем идет речь.
Я перевожу взгляд на Лео Драммонда и впервые за все время вижу - адвокат совершенно сломлен. Его славный клиент, конечно же, умолчал и о подкупе Джеки Леманчик и о принуждении её к увольнении со службы.
- А что заставило вас обратиться к адвокату?
- Я не знала, что мне делать. Меня лишили работы. Не говоря уж о том, что меня, как женщину, постоянно притесняли, да ещё и сексуально домогались.
- Кто-либо из тех, кого мы знаем?
- Протестую, ваша честь! - заявляет Драммонд. - Возможно, это кого-то и развлечет, но к делу отношения не имеет.
- Пока протест отклонен, - говорит судья. - Посмотрим, куда заведет обвинение эта линия. Прошу вас, мисс Леманчик, отвечайте на вопрос.
Джеки делает глубокий вдох и говорит:
- В течение трех лет я была любовницей Эверетта Лафкина. До тех пор, пока я ни в чем ему не отказывала, мне повышали жалованье и я продвигалась вверх по служебной лестнице. Когда же мне все это осточертело и я ему впервые отказала, меня тут же низвели из старших инспекторов в простые. Жалованье урезали на двадцать процентов. И тогда Рассел Крокит, старший инспектор по рассмотрению заявлений, которого уволили в одно время со мной, решил, что пришел его черед позабавиться. Он прилип ко мне и начал угрожать, что если я не уступлю, то тут же вылечу с работы. Если же соглашусь, то он скоро добьется, чтобы меня вновь повысили в должности. Словом, или пан или пропал.
- Скажите, она ведь оба женаты?
- Да, и у обоих есть дети. Но они и прежде клеились к девушкам из нашего отдела. Я могу вам десяток имен назвать. Но они не единственные наши боссы, которые распределяли должности в обмен на постель.
И вновь взгляды присутствующих обратились на Андерхолла и Олди.
Я ненадолго умолкаю, делая вид, что отыскиваю на столе нужную бумагу. Это один из взятых мной на вооружение приемов, который должен позволить присяжным глубже прочувствовать только что сказанное.
Я смотрю на Джеки, которая промокает уголки глаз салфеткой. Я замечаю, что глаза у неё уже красные. Присяжные сочувствуют ей всей душой, готовы, кажется, линчевать её обидчиков.
- Давайте вернемся к делу Блейков, - предлагаю я. - Вы ведь занимались им, верно?
- Да. Самое первое заявление миссис Блейк с просьбой об оплате страховки было передано мне. Следуя официальной инструкции, я направила ей письмо с отказом.
- Почему?
- Как почему? По первому разу мы всегда отвечали отказом на подобные заявления. В 1991 году, во всяком случае.
- На все заявления?
- Да. Нам было предписано сначала отказывать всем подряд, а потом принимать к повторному рассмотрению заявления с просьбой о выплате относительно небольших страховых сумм. В конечном итоге мы даже в отдельных случаях их оплачивали, тогда как выплаты по заявлениям на крупные суммы производили лишь тем клиентам, которые прибегали к услугам адвокатов.
- И когда были введены эти инструкции?
- С первого января 1991 года. Поначалу, как нам объяснили - в порядке эксперимента.
Джеки умолкает. Я киваю.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Согласно разработанной схеме, в течение всего календарного года нам было предложено отказывать в оплате всех страховых заявлений на сумму свыше тысячи долларов. Причем, отказывать независимо от того, насколько обоснованным было поданное заявление. Да и более мелкие суммы зачастую не оплачивали, если нам удавалось найти какие-то придирки. Крупные же полисы оплачивались лишь в редких случаях. Только тогда, повторяю, когда страхователь прибегал к услугам адвоката и начинал всерьез угрожать иском.
- И как долго функционировала эта схема?
- Двенадцать месяцев. Эксперимент был введен на один год. Никто прежде в страховой отрасли ничего подобного не изобретал, и наша администрация была в полном восторге. А что - в течение года отказывай всем подряд, поднакопи деньжат, потрать какие-то крохи на выплаты по исковым заявлениям, и - только и успевай подсчитывать барыши!
- И каковы были эти барыши?
- Миллионов сорок чистоганом.
- Откуда вы этот знаете?
- Да эти недоноски в постели мать родную продадут. Чего я только ни наслушалась. Про жен их, делишки грязные. Не думайте только, что мне это доставляло хоть какое-то удовольствие. Нет, я страдала. Надо мной просто измывались. - Глаза Джеки подозрительно блестят, а голос дрожит.
Я снова молчу, делая вид, что внимательно изучаю документы. Наконец спрашиваю:
- И как же проходило заявление миссис Блейк?
- Сначала в выплате страховой премии ей было сходу отказано, как и всем остальным. Но речь шла о слишком крупной сумме, поэтому её заявление рассматривали не так, как обычно. После того, как мы обратили внимание на диагноз «острый лейкоз», всю переписку взял под личный контроль Рассел Крокит. Довольно быстро выяснилось, что страховой полис вовсе не исключал выплату компенсации на пересадку костного мозга. И дело это мигом стало весьма серьезным сразу по двум причинам. Во-первых, компании вовсе не улыбалось выплачивать столь крупную сумму. Во-вторых, застрахованный юноша был неизлечимо болен.
- Значит в вашем отделе знали, что Донни Рэй Блейк уже стоит одной ногой в могиле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
Накануне вечером она рассказывала мне об этом сухо и без эмоций, но выступление перед судом - совсем иное дело. Джеки закусывает губу, почти с минуту борется с собой, потом наконец продолжает: - Я мать-одиночка, воспитываю двоих детей, и долгов у меня тьма-тьмущая. Выбора у меня не было. В одночасье я лишилась работы. Я подписала заявление, взяла деньги и подписала обязательство о неразглашении любых сведений, касающихся каких-либо страховых дел.
- Включая дело Блейков?
- Дело Блейков стояло особняком.
- Если вы взяли деньги и подписали это обязательство, то почему согласились выступить свидетелем на этом процессе?
- Немного придя в себя, я посоветовалась с адвокатом. Это замечательный адвокат. И он сказал, что меня незаконно вынудили подписать это обязательство.
- У вас сохранилась его копия?
- Нет. Мистер Андерхолл не позволил мне оставить её у себя. Можете его сами спросить. Держу пари, что оригинал до сих пор у него хранится. - Я медленно поворачиваюсь и, наряду со всеми присутствующими, устремляю пристальный взгляд на Джека Андерхолла. Внимание юрисконсульта мгновенно переключается на внезапно развязавшиеся шнурки, и он начинает возиться с ними, делая вид, что не слышит, о чем идет речь.
Я перевожу взгляд на Лео Драммонда и впервые за все время вижу - адвокат совершенно сломлен. Его славный клиент, конечно же, умолчал и о подкупе Джеки Леманчик и о принуждении её к увольнении со службы.
- А что заставило вас обратиться к адвокату?
- Я не знала, что мне делать. Меня лишили работы. Не говоря уж о том, что меня, как женщину, постоянно притесняли, да ещё и сексуально домогались.
- Кто-либо из тех, кого мы знаем?
- Протестую, ваша честь! - заявляет Драммонд. - Возможно, это кого-то и развлечет, но к делу отношения не имеет.
- Пока протест отклонен, - говорит судья. - Посмотрим, куда заведет обвинение эта линия. Прошу вас, мисс Леманчик, отвечайте на вопрос.
Джеки делает глубокий вдох и говорит:
- В течение трех лет я была любовницей Эверетта Лафкина. До тех пор, пока я ни в чем ему не отказывала, мне повышали жалованье и я продвигалась вверх по служебной лестнице. Когда же мне все это осточертело и я ему впервые отказала, меня тут же низвели из старших инспекторов в простые. Жалованье урезали на двадцать процентов. И тогда Рассел Крокит, старший инспектор по рассмотрению заявлений, которого уволили в одно время со мной, решил, что пришел его черед позабавиться. Он прилип ко мне и начал угрожать, что если я не уступлю, то тут же вылечу с работы. Если же соглашусь, то он скоро добьется, чтобы меня вновь повысили в должности. Словом, или пан или пропал.
- Скажите, она ведь оба женаты?
- Да, и у обоих есть дети. Но они и прежде клеились к девушкам из нашего отдела. Я могу вам десяток имен назвать. Но они не единственные наши боссы, которые распределяли должности в обмен на постель.
И вновь взгляды присутствующих обратились на Андерхолла и Олди.
Я ненадолго умолкаю, делая вид, что отыскиваю на столе нужную бумагу. Это один из взятых мной на вооружение приемов, который должен позволить присяжным глубже прочувствовать только что сказанное.
Я смотрю на Джеки, которая промокает уголки глаз салфеткой. Я замечаю, что глаза у неё уже красные. Присяжные сочувствуют ей всей душой, готовы, кажется, линчевать её обидчиков.
- Давайте вернемся к делу Блейков, - предлагаю я. - Вы ведь занимались им, верно?
- Да. Самое первое заявление миссис Блейк с просьбой об оплате страховки было передано мне. Следуя официальной инструкции, я направила ей письмо с отказом.
- Почему?
- Как почему? По первому разу мы всегда отвечали отказом на подобные заявления. В 1991 году, во всяком случае.
- На все заявления?
- Да. Нам было предписано сначала отказывать всем подряд, а потом принимать к повторному рассмотрению заявления с просьбой о выплате относительно небольших страховых сумм. В конечном итоге мы даже в отдельных случаях их оплачивали, тогда как выплаты по заявлениям на крупные суммы производили лишь тем клиентам, которые прибегали к услугам адвокатов.
- И когда были введены эти инструкции?
- С первого января 1991 года. Поначалу, как нам объяснили - в порядке эксперимента.
Джеки умолкает. Я киваю.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Согласно разработанной схеме, в течение всего календарного года нам было предложено отказывать в оплате всех страховых заявлений на сумму свыше тысячи долларов. Причем, отказывать независимо от того, насколько обоснованным было поданное заявление. Да и более мелкие суммы зачастую не оплачивали, если нам удавалось найти какие-то придирки. Крупные же полисы оплачивались лишь в редких случаях. Только тогда, повторяю, когда страхователь прибегал к услугам адвоката и начинал всерьез угрожать иском.
- И как долго функционировала эта схема?
- Двенадцать месяцев. Эксперимент был введен на один год. Никто прежде в страховой отрасли ничего подобного не изобретал, и наша администрация была в полном восторге. А что - в течение года отказывай всем подряд, поднакопи деньжат, потрать какие-то крохи на выплаты по исковым заявлениям, и - только и успевай подсчитывать барыши!
- И каковы были эти барыши?
- Миллионов сорок чистоганом.
- Откуда вы этот знаете?
- Да эти недоноски в постели мать родную продадут. Чего я только ни наслушалась. Про жен их, делишки грязные. Не думайте только, что мне это доставляло хоть какое-то удовольствие. Нет, я страдала. Надо мной просто измывались. - Глаза Джеки подозрительно блестят, а голос дрожит.
Я снова молчу, делая вид, что внимательно изучаю документы. Наконец спрашиваю:
- И как же проходило заявление миссис Блейк?
- Сначала в выплате страховой премии ей было сходу отказано, как и всем остальным. Но речь шла о слишком крупной сумме, поэтому её заявление рассматривали не так, как обычно. После того, как мы обратили внимание на диагноз «острый лейкоз», всю переписку взял под личный контроль Рассел Крокит. Довольно быстро выяснилось, что страховой полис вовсе не исключал выплату компенсации на пересадку костного мозга. И дело это мигом стало весьма серьезным сразу по двум причинам. Во-первых, компании вовсе не улыбалось выплачивать столь крупную сумму. Во-вторых, застрахованный юноша был неизлечимо болен.
- Значит в вашем отделе знали, что Донни Рэй Блейк уже стоит одной ногой в могиле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162