Дэн выдавливает приятную улыбку. Он уже подсчитывает денежки. Ему, правда, надо будет поделиться своим пирогом с Брюзером. Я говорю ему «до свидания» и обещаю зайти завтра. Раз мне предписано нести дежурство в больнице, я смогу навещать всех своих клиентов. Гордиться надо таким обслуживанием!
* * *
В гриль-баре опять полно народу, когда я возвращаюсь и снова усаживаюсь в своем уголке. Уходя, я оставил книги разбросанными по столику, и название одной очень красноречиво: «Адвокатское обозрение Элтона». Оно привлекло внимание нескольких молодых врачей за соседним столиком, и они подозрительно оглядывают меня, когда я сажусь на место.
Они сразу же замолкают. Догадываюсь, что они как раз обсуждали в мое отсутствие мои книги. Вскоре они уходят. Я опять покупаю кофе и теряюсь в удивительных глубинах федеральной служебной процедуры.
Наконец в баре остается лишь горстка людей. Теперь я уже пью кофе без кофеина и сам себе удивляюсь, как много я успел пропахать нужного материала в последние четыре часа.
Без четверти десять Брюзер звонит опять. Такое впечатление, что он в каком-то баре. Он хочет, чтобы я прибыл завтра в офис к девяти утра, чтобы обсудить один пункт в законодательстве и сделать по нему краткое резюме для текущего судебного разбирательства по делу о провозе наркотиков. Я отвечаю, что буду.
Мне бы очень не понравилось, знай я заранее, что мой адвокат черпает законотворческое вдохновение, шумно опрокидывая стаканчики в стриптизном баре.
Но Брюзер и есть мой адвокат.
В десять часов я остаюсь в одиночестве. Гриль-бар работает всю ночь, так что кассир не обращает на меня внимания. Я утопаю в лексике и фразеологии, которые приняты на предварительных судебных слушаниях, когда вдруг слышу деликатное чиханье. Я поднимаю глаза и в двух столиках от себя вижу молодую женщину в кресле на колесиках, единственную посетительницу, кроме меня. Правая нога у нее от колена до низа в гипсе и поэтому выставлена вперед, так что я вижу ее алебастровую пятку. Гипс, насколько я могу судить на данной стадии моего больничного отчета, кажется, свежий.
Она очень молода и необыкновенно хорошенькая. Ничего не могу поделать с собой и смотрю на нее несколько секунд, прежде чем уткнуться в свои записи. А потом опять буравлю ее взглядом, и дольше, чем в первый раз. Волосы у нее темные и свободно падают сзади на шею. Глаза карие и кажутся влажными. У нее твердые черты лица, которые привлекают своей красотой, и ее не портит большой синяк на челюсти слева.
Нехороший синяк. Такие появляются после удара кулаком. На девушке больничный белый халат, и под ним она кажется тоненькой, почти хрупкой.
Старик в розовой куртке, один из бесчисленных добряков, которые безвозмездно обслуживают пациентов в больнице Святого Петра, бережно ставит перед ней на стол пластиковый стаканчик с апельсиновым соком.
- Вот, Келли, - говорит он, словно самый добрый на свете дедушка.
- Спасибо, - отвечает она с мимолетной улыбкой.
- Значит, говоришь, тридцать минут? - спрашивает он.
Она кивает, закусив нижнюю губу.
- Да, тридцать.
- Еще что-нибудь?
- Нет, спасибо.
Он ласково треплет ее по плечу и выходит из бара.
Мы остаемся вдвоем. Я стараюсь на нее не глазеть, но это выше моих сил. Я упорно, пока их хватает, смотрю в книгу, а потом медленно поднимаю взгляд так, чтобы она попала в поле зрения. Она сидит ко мне не прямо лицом, а отвернувшись под углом почти на девяносто градусов. Вот она поднимает стакан, и я замечаю бинты на обоих запястьях. Она еще не видит меня. В сущности, она сейчас никого не увидела бы, даже если бы в баре было полно народу. Келли существует в своем маленьком личном мирке.
Наверное, у нее перелом лодыжки. Синяк на лице удовлетворил бы требования Дека о нанесении множественных травм, хотя кровавого рубца там нет. Удивительно, что у нее повреждены также оба запястья.
Но какой бы она ни была, я не хочу делать ее объектом адвокатской охоты. Вид у нее очень грустный, и я не желаю умножать ее печали. На ее левом безымянном пальце тоненькое обручальное кольцо. Но ей никак не больше восемнадцати!
Я стараюсь сосредоточиться на изучаемом законе по крайней мере пять минут подряд, но вижу, как она прикладывает бумажную салфетку к глазам. Голова ее слегка склоняется набок, и текут слезы. Она тихонько пошмыгивает носом.
Я сразу понимаю, что плачет она совсем не от боли в сломанной лодыжке. Причина слез не физическое страдание.
Мое бойкое адвокатское воображение мчится во всю прыть.
Наверное, она попала в автомобильную катастрофу, и ее муж погиб, а она получила травмы. Она еще слишком молода, чтобы заводить детей, а родные живут где-нибудь далеко отсюда, и вот она сидит одна-одинешенька и горюет о погибшем муже. Наверное, на этом материале можно сварганить неплохое дельце.
Но я гоню прочь нечестивые мысли и стараюсь сосредоточиться на раскрытой передо мной книге. Девушка продолжает шмыгать носом и плакать. Время от времени входят редкие посетители, но никто не присаживается за мой или ее столик.
Я осушаю чашку, тихо встаю и прохожу перед ней к стойке бара. Я смотрю на нее, а она на меня. Наши взгляды на долгую секунду встречаются, и я почти натыкаюсь на металлический стул. Когда я расплачиваюсь за кофе, руки у меня слегка дрожат. Я делаю глубокий вдох и останавливаюсь у ее столика.
Она медленно поднимает свои прекрасные влажные глаза.
Я с трудом сглатываю слюну и говорю:
- Послушайте, я не из тех, кто лезет в чужие дела, но не могу ли я вам помочь? - И киваю на гипс.
- Нет, - отвечает она едва слышно и затем одаривает меня потрясающей мимолетной улыбкой. - Но все равно спасибо.
- Не стоит, - говорю я. Я смотрю на свой столик, который меньше чем в двадцати шагах отсюда. - Я сижу вон там и готовлюсь к экзамену на адвоката, если что понадобится. - И пожимаю плечами, словно не уверен, как поступить дальше, но ведь я такой замечательный, внимательный, заботливый парень, поэтому, простите, пожалуйста, что несколько вышел из границ формальной вежливости. Но мне действительно не все равно. Ко мне можно обращаться, если что-нибудь понадобится.
- Спасибо, - повторяет она.
Я сажусь на свое место, таким образом дав понять, что я здесь тоже на почти законных основаниях. Я штудирую толстые книги в надежде скоро примкнуть к представителям благородной профессии юристов. И это, конечно, производит на нее некоторое впечатление. Я углубляюсь в науки, как будто совершенно позабыв о ее страданиях.
Бегут минуты. Я переворачиваю страницу и одновременно взглядываю на нее. Она тоже смотрит на меня, и сердце мое дает перебой.
Я совершенно игнорирую ее, пока могу, и затем снова бросаю взгляд в ее сторону. Она опять погрузилась в пучину страданий - теребит в пальцах бумажную салфетку, а слезы струятся по ее щекам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162