В-третьих, Рейски за словом в карман не лезет, и уличить его - задача не из простых. В-четвертых, времени на подготовку у него было предостаточно, и он будет обороняться до последнего. В-пятых, он наверняка воспользуется любой возможностью, чтобы попытаться сбить с толку присяжных. Но самое главное - я потрачу время. На дебаты с Рейски может уйти целый день, и в результате я ничего не выиграю.
- Скажите, мистер Рейски, кто выплачивает вам жалованье?
- Мои работодатели. Национальное страховое объединение. Сокращенно - НСО.
- А кто финансирует НСО?
- Вся страховая отрасль.
- И в том числе «Прекрасный дар жизни»?
- Да.
- Какую сумму вносит эта компания в общий фонд?
Рейски косится на Драммонда, который уже, стоя, выкрикивает:
- Я протестую, ваша честь! Вопрос не имеет отношения к существу дела.
- Протест отклонен. На мой взгляд, вопрос задан по существу.
- Итак, мистер Рейски, - уже увереннее спрашиваю я, - какова же эта сумма?
Видно, что вопрос этот Рейски не по нутру. Он жмется, но наконец отвечает:
- Десять тысяч долларов.
- Иными словами, вам компания «Прекрасный дар жизни» платит больше, чем Донни Рэю Блейку.
- Протестую!
- Протест принят.
- Прошу прощения, ваша честь, я беру свое замечание назад.
- Я ходатайствую об изъятии этой реплики из протокола, - сварливо заявляет Драммонд.
- Поддерживаю.
Дожидаясь, пока страсти улягутся, я перевожу дыхание. Затем смиренно говорю:
- Извините, мистер Рейски. - Голос мой преисполнен раскаяния. Чуть помолчав, я задаю следующий вопрос:
- Скажите, все ли средства вашей организации поступают от страховых компаний?
- У нас нет иных источников финансирования.
- Сколько всего страховых компаний оказывают финансовую поддержку НСО?
- Двести двадцать.
- И каковы объемы финансирования за прошлый год?
- Шесть миллионов долларов.
- И вы используете эти средства ради лоббирования интересов страховых компаний?
- В том числе.
- Платят ли вам за участие в данном процессе?
- Нет.
- Тогда почему вы здесь?
- По просьбе руководителей компании. Меня попросили выступить свидетелем.
Я медленно разворачиваюсь и указываю на Дот Блейк.
- Скажите, мистер Рейски, можете ли вы посмотреть на миссис Блейк, заглянуть ей прямо в глаза, и сказать, что компания «Прекрасный дар жизни» обошлась с её сыном честно и справедливо?
Рейски непросто заставить себя взглянуть на Дот, но выхода у него нет. Он кивает, затем скрипучим голосом говорит:
- Да. Безусловно.
Разумеется, я спланировал это заранее. Надеялся столь драматичным образом завершить допрос Рейски. Но того, что случится дальше, предвидеть я не мог. Миссис Беверди Хардэвей, коренастая темнокожая женщина пятидесяти одного года, наша присяжная номер три, которая сидит в середине первого ряда, услышав абсурдное заявление Рейски, от неожиданности громко прыскает.
Смех звучит с ошеломляющей внезапностью и тут же обрывается. Провинившаяся женщина обеими руками зажимает рот, стискивает зубы и испуганно оглядывается по сторонам. Тело же её продолжает сотрясаться от сдавленного смеха.
К огорчению миссис Хардэвей и великой моей радости, смех её оказывается заразительным. Сначала смешинка попадает в рот мистеру Рэнсону Пелку, который сидит прямо за спиной хохотушки. Затем хихикать начинает миссис Элла Фей Солтер, сидящая по соседству с миссис Хардэвей. Тут же смех подхватывает ещё кто-то, и в следующее мгновение от хохота покатываются уже буквально все присяжные. Некоторые, правда, поглядывают на миссис Хардэвей с мягкой укоризной. Остальные же смотрят на Рейски, пожимают плечами и недоуменно качают головами.
Рейски предполагает худшее; что именно он - причина этого пандемониума. Повесив голову, он понуро разглядывает пол. Драммонд строит хорошую мину при дурной игре, делая вид, что ничего не случилось. Его боевых орлят не видно - все сидят, попрятав носы и уткнувшись в свои записи. Олди с Андерхоллом сосредоточенно приводят в порядок дружно развязавшиеся шнурки на туфлях.
Киплера тоже разбирает смех. Он дает всем высмеяться всласть, затем, дождавшись, пока шум поутих, стучит молоточком, как бы желая официально зафиксировать: да, показания Пейтона Рейски и в самом деле развеселили присяжных.
Все это занимает считанные мгновения. Нелепый ответ, внезапный смешок, испуг, хихиканье и хохот, осуждающие покачивания головами. Но на лицах некоторых присяжных я читаю облегчение. Как будто, посмеявшись, хоть и недолго, они тем самым высказали Рейски и «Прекрасному дару жизни» все, что о них думают.
Для меня это воистину звездная минута. Я улыбаюсь присяжным. Мне улыбаются в ответ. Мои свидетели говорят правду, а вот драммондовским верить нельзя ни на йоту.
- У меня все, ваша честь, - цежу я, всем своим видом показывая, сколь отвратителен мне этот лживый проходимец.
Драммонд уязвлен до глубины души. Он наверняка рассчитывал, что я провожусь с Рейски целый день, пытая его про руководства и статистические данные. Он шелестит бумажками, перешептывается с Т. Пирсом, затем встает во весь рост и провозглашает:
- Наш следующий свидетель - Ричард Пеллрод.
Пеллрод в бытность Джеки Леманчик инспектором по заявлениям был её непосредственным начальником.
Во время предварительных допросов Пеллрод меня здорово допек - вел себя заносчиво и вызывающе; словом, свидетелем был никудышным. Но появление его здесь нисколько меня не удивляет - должны же прекраснодаровцы закидать Джеки грязью! Кому, как ни Пеллроду, её знать.
Ему сорок шесть лет, он среднего роста и сложения, с брюшком любителя пива, изрядно поредевшей шевелюрой, неправильными чертами лица, испещренного вдобавок какими-то подозрительными пятнами. Переносицу украшают очки в идиотской оправе, да и вообще привлекательности в нем не больше, чем у подгулявшего верблюда, но Пеллрода это мало заботит. Однако, если он заявит, что Джеки Леманчик была обыкновенная потаскуха, которая сама пыталась его соблазнить, присяжные наверняка засмеют и его.
В общем, Пеллрод совершенно к себе не располагает, что, наверное, не должно удивлять, учитывая, что он двадцать лет просидел в отделе заявлений. Симпатичный как сборщик долгов, он органически не способен вызвать ни сочувствия, ни доверия у присяжных. Типичный заплесневелый бюрократ, всю жизнь проторчавший в своей крысиной норе.
И ведь он ещё лучший, на кого может рассчитывать неприятель! Ни Лафкина, ни Олди или даже Кили - Драммонд вызвать не рискнет, поскольку эти люди проштрафились и вконец утратили доверие жюри. Правда, в списке у Драммонда числится ещё с полдюжины сотрудников «Прекрасного дара», но чутье мне подсказывает: никого из них он не вызовет. Что они могут сказать? Что злосчастные руководства - плод нашего воображения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
- Скажите, мистер Рейски, кто выплачивает вам жалованье?
- Мои работодатели. Национальное страховое объединение. Сокращенно - НСО.
- А кто финансирует НСО?
- Вся страховая отрасль.
- И в том числе «Прекрасный дар жизни»?
- Да.
- Какую сумму вносит эта компания в общий фонд?
Рейски косится на Драммонда, который уже, стоя, выкрикивает:
- Я протестую, ваша честь! Вопрос не имеет отношения к существу дела.
- Протест отклонен. На мой взгляд, вопрос задан по существу.
- Итак, мистер Рейски, - уже увереннее спрашиваю я, - какова же эта сумма?
Видно, что вопрос этот Рейски не по нутру. Он жмется, но наконец отвечает:
- Десять тысяч долларов.
- Иными словами, вам компания «Прекрасный дар жизни» платит больше, чем Донни Рэю Блейку.
- Протестую!
- Протест принят.
- Прошу прощения, ваша честь, я беру свое замечание назад.
- Я ходатайствую об изъятии этой реплики из протокола, - сварливо заявляет Драммонд.
- Поддерживаю.
Дожидаясь, пока страсти улягутся, я перевожу дыхание. Затем смиренно говорю:
- Извините, мистер Рейски. - Голос мой преисполнен раскаяния. Чуть помолчав, я задаю следующий вопрос:
- Скажите, все ли средства вашей организации поступают от страховых компаний?
- У нас нет иных источников финансирования.
- Сколько всего страховых компаний оказывают финансовую поддержку НСО?
- Двести двадцать.
- И каковы объемы финансирования за прошлый год?
- Шесть миллионов долларов.
- И вы используете эти средства ради лоббирования интересов страховых компаний?
- В том числе.
- Платят ли вам за участие в данном процессе?
- Нет.
- Тогда почему вы здесь?
- По просьбе руководителей компании. Меня попросили выступить свидетелем.
Я медленно разворачиваюсь и указываю на Дот Блейк.
- Скажите, мистер Рейски, можете ли вы посмотреть на миссис Блейк, заглянуть ей прямо в глаза, и сказать, что компания «Прекрасный дар жизни» обошлась с её сыном честно и справедливо?
Рейски непросто заставить себя взглянуть на Дот, но выхода у него нет. Он кивает, затем скрипучим голосом говорит:
- Да. Безусловно.
Разумеется, я спланировал это заранее. Надеялся столь драматичным образом завершить допрос Рейски. Но того, что случится дальше, предвидеть я не мог. Миссис Беверди Хардэвей, коренастая темнокожая женщина пятидесяти одного года, наша присяжная номер три, которая сидит в середине первого ряда, услышав абсурдное заявление Рейски, от неожиданности громко прыскает.
Смех звучит с ошеломляющей внезапностью и тут же обрывается. Провинившаяся женщина обеими руками зажимает рот, стискивает зубы и испуганно оглядывается по сторонам. Тело же её продолжает сотрясаться от сдавленного смеха.
К огорчению миссис Хардэвей и великой моей радости, смех её оказывается заразительным. Сначала смешинка попадает в рот мистеру Рэнсону Пелку, который сидит прямо за спиной хохотушки. Затем хихикать начинает миссис Элла Фей Солтер, сидящая по соседству с миссис Хардэвей. Тут же смех подхватывает ещё кто-то, и в следующее мгновение от хохота покатываются уже буквально все присяжные. Некоторые, правда, поглядывают на миссис Хардэвей с мягкой укоризной. Остальные же смотрят на Рейски, пожимают плечами и недоуменно качают головами.
Рейски предполагает худшее; что именно он - причина этого пандемониума. Повесив голову, он понуро разглядывает пол. Драммонд строит хорошую мину при дурной игре, делая вид, что ничего не случилось. Его боевых орлят не видно - все сидят, попрятав носы и уткнувшись в свои записи. Олди с Андерхоллом сосредоточенно приводят в порядок дружно развязавшиеся шнурки на туфлях.
Киплера тоже разбирает смех. Он дает всем высмеяться всласть, затем, дождавшись, пока шум поутих, стучит молоточком, как бы желая официально зафиксировать: да, показания Пейтона Рейски и в самом деле развеселили присяжных.
Все это занимает считанные мгновения. Нелепый ответ, внезапный смешок, испуг, хихиканье и хохот, осуждающие покачивания головами. Но на лицах некоторых присяжных я читаю облегчение. Как будто, посмеявшись, хоть и недолго, они тем самым высказали Рейски и «Прекрасному дару жизни» все, что о них думают.
Для меня это воистину звездная минута. Я улыбаюсь присяжным. Мне улыбаются в ответ. Мои свидетели говорят правду, а вот драммондовским верить нельзя ни на йоту.
- У меня все, ваша честь, - цежу я, всем своим видом показывая, сколь отвратителен мне этот лживый проходимец.
Драммонд уязвлен до глубины души. Он наверняка рассчитывал, что я провожусь с Рейски целый день, пытая его про руководства и статистические данные. Он шелестит бумажками, перешептывается с Т. Пирсом, затем встает во весь рост и провозглашает:
- Наш следующий свидетель - Ричард Пеллрод.
Пеллрод в бытность Джеки Леманчик инспектором по заявлениям был её непосредственным начальником.
Во время предварительных допросов Пеллрод меня здорово допек - вел себя заносчиво и вызывающе; словом, свидетелем был никудышным. Но появление его здесь нисколько меня не удивляет - должны же прекраснодаровцы закидать Джеки грязью! Кому, как ни Пеллроду, её знать.
Ему сорок шесть лет, он среднего роста и сложения, с брюшком любителя пива, изрядно поредевшей шевелюрой, неправильными чертами лица, испещренного вдобавок какими-то подозрительными пятнами. Переносицу украшают очки в идиотской оправе, да и вообще привлекательности в нем не больше, чем у подгулявшего верблюда, но Пеллрода это мало заботит. Однако, если он заявит, что Джеки Леманчик была обыкновенная потаскуха, которая сама пыталась его соблазнить, присяжные наверняка засмеют и его.
В общем, Пеллрод совершенно к себе не располагает, что, наверное, не должно удивлять, учитывая, что он двадцать лет просидел в отделе заявлений. Симпатичный как сборщик долгов, он органически не способен вызвать ни сочувствия, ни доверия у присяжных. Типичный заплесневелый бюрократ, всю жизнь проторчавший в своей крысиной норе.
И ведь он ещё лучший, на кого может рассчитывать неприятель! Ни Лафкина, ни Олди или даже Кили - Драммонд вызвать не рискнет, поскольку эти люди проштрафились и вконец утратили доверие жюри. Правда, в списке у Драммонда числится ещё с полдюжины сотрудников «Прекрасного дара», но чутье мне подсказывает: никого из них он не вызовет. Что они могут сказать? Что злосчастные руководства - плод нашего воображения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162