Другие предметы, которыми я владею, - очень подержанная «тойота» - 500 баксов, разномастная мебель и кухонная утварь - 150, несколько пар вельветовых брюк - 200, юридические справочники - 125, одежда и белье - 150. Все эти вещи считаются личными и, таким образом, изымаются из рассмотрения в судебном разбирательстве, которое я только что начал. Я могу их оставить при себе, но продолжать платить за «тойоту».
- Значит, наличными, да? - говорит она и начинает выписывать мне квитанцию за полученные деньги.
- У меня нет банковского счета, - чуть не ору я, заботясь об удобствах тех, кто, возможно, прислушивается к нашему разговору и хочет узнать продолжение моей истории.
Она яростно смотрит на меня, я с не меньшей ненавистью на нее. Она возвращается к своей скоропалительной работе и через минуту швыряет на стол копию заявления и квитанцию.
Я обращаю внимание на дату, время и зал, когда и где начнется слушание дела.
Я уже почти у двери, но тут меня останавливают. Толстый молодой человек с потным лицом и черной бородой легонько касается моей руки.
- Извините, сэр, - произносит он. Я останавливаюсь и смотрю на него. Он сует мне в руку визитную карточку. - Робби Молк, доверенный. Я невольно слышал, о чем вы говорили. И подумал, может быть, вы нуждаетесь в помощи, чтобы уладить дело с вашей КБ?
«КБ» - это сокращение, которое какой-то остряк-адвокат придумал для карточки банкрота.
Я смотрю на визитку, затем ему в лицо, покрытое оспинами. Я уже знаю о Молке, видел его имя в газете, в колонке объявлений. Он предлагал помощь за сто пятьдесят долларов в связи со статьей седьмой законодательства и теперь тут как тут, отирается в приемной в роли коршуна, готового ринуться на какого-нибудь замученного долгами бедолагу, из которого можно выбить эти сто пятьдесят баксов.
Я вежливо прячу его визитную карточку.
- Нет, благодарю, - отвечаю я, стараясь быть нелюбезным. - Я сам смогу с этим управиться.
- Но существует много способов избегать преследования по суду, - быстро продолжает он. И я уверен, что он говорил это уже тысячу раз. - Седьмая статья очень непроста. Я каждый год убеждаюсь, что там тьма подвохов. Двести долларов на бочку, и я перехватываю мяч и веду вашу игру. Я заручусь поддержкой всех присутствующих на суде.
Значит, теперь это стоит двести долларов. Наверное, он накинул за удовольствие войти с ним в персональный контакт. Очень легко было бы сейчас дать ему от ворот поворот, но внутреннее чувство подсказывает: Молк не такой человек, чтобы позволить ему нагрубить.
- Нет, благодарю вас, - повторяю я и прохожу мимо.
Спуск идет медленно и с большими неудобствами, лифт битком набит юристами, все плохо одеты, с потертыми портфелями и стоптанными каблуками. Они судачат об исключениях из перечней предметов личного обихода и о том, что застраховано, а что нет. Противная, надоедливая болтовня адвокатов. И у всех серьезные лица, словно они говорят о потрясающе важных вещах. Такое впечатление, что они просто не могут заткнуть фонтан.
Мы уже почти на первом этаже, когда я едва не подпрыгиваю от мысли, пришедшей в голову: понятия не имею, что я буду делать ровно через год, но только, может быть, и это очень-очень вероятно, я тоже буду спускаться на этом самом лифте и болтать на банальные темы с этими же людьми. Скорее всего так и окажется, я стану вроде них, буду так же развязно ходить по улицам и пытаться выжать деньгу из тех, кому нечем платить. Так же буду слоняться по залам судов в поисках какого-нибудь дела. От этой ужасной мысли у меня начинает кружиться голова. В лифте жарко, дышать нечем. Мне кажется, что меня сейчас вытошнит. Лифт останавливается, юристы вырываются в коридор и рассеиваются в разные стороны, все еще переговариваясь на ходу и решая деловые вопросы.
На свежем воздухе в голове проясняется, пока я иду по Средне-Американской аллее, пешеходной улице с маленьким специально приспособленным троллейбусом, который должен подбирать и развозить алкоголиков. Аллею часто называют Главной улицей, и она дом родной для множества юристов.
Все суды в нескольких кварталах от нее. Я прохожу мимо высотных зданий и размышляю о том, что совершается в здешних бесчисленных юридических фирмах, как служащие лезут из кожи вон, шныряют и вынюхивают, и работают по восемнадцать часов в сутки, потому что претендент на их место будет работать двадцать, представляю, как младшие партнеры совещаются между собой, разрабатывая стратегию фирмы, и как старшие партнеры заседают в своих богато обставленных и декорированных угловых офисах, в то время как целые команды молодых юристов ожидают их приказов.
И всего этого я так искренне желал, когда поступал в юридический колледж. Я хотел двигаться в таком же направлении, существовать в таком же силовом поле энергии, которой насыщена работа с такими же ловкими, умными и воодушевленными высокими целями людьми. Они всегда выкладываются, вечно находятся в стрессовом состоянии, им никогда не хватает времени. Они всегда словно у последней черты. Прошлое лето я служил в небольшой фирме, всего двенадцать юристов, но там было много секретарей, подсобных служащих не юристов и других работников. И порой эта сумятица и хаос мне казались захватывающими. Я был самым мелким колесиком в механизме, но мечтал в один прекрасный день стать капитаном.
Я покупаю мороженое у уличного продавца и сажусь на скамейку в Судейском парке. Голуби внимательно следят за мной.
Над головой высится Первый федеральный офис, самое высокое здание в Мемфисе и резиденция «Трень-Брень». Я бы пошел на убийство, чтобы работать там. Легко мне и моим дружкам поносить и песочить «Трень-Брень». Мы их поносим и песочим потому, что недостаточно для них хороши. Мы ненавидим их, потому что они и смотреть-то на нас не хотят и в переговоры вступать не желают - им это одно только беспокойство.
Догадываюсь, что в каждом городе есть своя «Трень-Брень», в каждой области бизнеса. Я им не ровня, я неудачник, поэтому мне остается только всю жизнь ненавидеть их.
Но если речь зашла о фирмах, соображаю я, то, пока я в городе, надо бы постучаться еще в несколько дверей. У меня есть при себе список юристов, которые занимаются самостоятельной практикой или же сотрудничают с одним-двумя специалистами по общим проблемам судопроизводства. И единственное, что может обнадеживать, когда вступаешь на столь перенасыщенное людьми поле деятельности, так это то, что и дверей, в которые можно постучать, великое множество. Можно поэтому надеяться, твержу я себе, что в какой-то прекрасный момент я найду фирму, куда еще никто не обращался, и наткнусь на какого-нибудь заезженного работой адвоката, дико нуждающегося в неопытном новичке, чтобы взвалить на него самую черную работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
- Значит, наличными, да? - говорит она и начинает выписывать мне квитанцию за полученные деньги.
- У меня нет банковского счета, - чуть не ору я, заботясь об удобствах тех, кто, возможно, прислушивается к нашему разговору и хочет узнать продолжение моей истории.
Она яростно смотрит на меня, я с не меньшей ненавистью на нее. Она возвращается к своей скоропалительной работе и через минуту швыряет на стол копию заявления и квитанцию.
Я обращаю внимание на дату, время и зал, когда и где начнется слушание дела.
Я уже почти у двери, но тут меня останавливают. Толстый молодой человек с потным лицом и черной бородой легонько касается моей руки.
- Извините, сэр, - произносит он. Я останавливаюсь и смотрю на него. Он сует мне в руку визитную карточку. - Робби Молк, доверенный. Я невольно слышал, о чем вы говорили. И подумал, может быть, вы нуждаетесь в помощи, чтобы уладить дело с вашей КБ?
«КБ» - это сокращение, которое какой-то остряк-адвокат придумал для карточки банкрота.
Я смотрю на визитку, затем ему в лицо, покрытое оспинами. Я уже знаю о Молке, видел его имя в газете, в колонке объявлений. Он предлагал помощь за сто пятьдесят долларов в связи со статьей седьмой законодательства и теперь тут как тут, отирается в приемной в роли коршуна, готового ринуться на какого-нибудь замученного долгами бедолагу, из которого можно выбить эти сто пятьдесят баксов.
Я вежливо прячу его визитную карточку.
- Нет, благодарю, - отвечаю я, стараясь быть нелюбезным. - Я сам смогу с этим управиться.
- Но существует много способов избегать преследования по суду, - быстро продолжает он. И я уверен, что он говорил это уже тысячу раз. - Седьмая статья очень непроста. Я каждый год убеждаюсь, что там тьма подвохов. Двести долларов на бочку, и я перехватываю мяч и веду вашу игру. Я заручусь поддержкой всех присутствующих на суде.
Значит, теперь это стоит двести долларов. Наверное, он накинул за удовольствие войти с ним в персональный контакт. Очень легко было бы сейчас дать ему от ворот поворот, но внутреннее чувство подсказывает: Молк не такой человек, чтобы позволить ему нагрубить.
- Нет, благодарю вас, - повторяю я и прохожу мимо.
Спуск идет медленно и с большими неудобствами, лифт битком набит юристами, все плохо одеты, с потертыми портфелями и стоптанными каблуками. Они судачат об исключениях из перечней предметов личного обихода и о том, что застраховано, а что нет. Противная, надоедливая болтовня адвокатов. И у всех серьезные лица, словно они говорят о потрясающе важных вещах. Такое впечатление, что они просто не могут заткнуть фонтан.
Мы уже почти на первом этаже, когда я едва не подпрыгиваю от мысли, пришедшей в голову: понятия не имею, что я буду делать ровно через год, но только, может быть, и это очень-очень вероятно, я тоже буду спускаться на этом самом лифте и болтать на банальные темы с этими же людьми. Скорее всего так и окажется, я стану вроде них, буду так же развязно ходить по улицам и пытаться выжать деньгу из тех, кому нечем платить. Так же буду слоняться по залам судов в поисках какого-нибудь дела. От этой ужасной мысли у меня начинает кружиться голова. В лифте жарко, дышать нечем. Мне кажется, что меня сейчас вытошнит. Лифт останавливается, юристы вырываются в коридор и рассеиваются в разные стороны, все еще переговариваясь на ходу и решая деловые вопросы.
На свежем воздухе в голове проясняется, пока я иду по Средне-Американской аллее, пешеходной улице с маленьким специально приспособленным троллейбусом, который должен подбирать и развозить алкоголиков. Аллею часто называют Главной улицей, и она дом родной для множества юристов.
Все суды в нескольких кварталах от нее. Я прохожу мимо высотных зданий и размышляю о том, что совершается в здешних бесчисленных юридических фирмах, как служащие лезут из кожи вон, шныряют и вынюхивают, и работают по восемнадцать часов в сутки, потому что претендент на их место будет работать двадцать, представляю, как младшие партнеры совещаются между собой, разрабатывая стратегию фирмы, и как старшие партнеры заседают в своих богато обставленных и декорированных угловых офисах, в то время как целые команды молодых юристов ожидают их приказов.
И всего этого я так искренне желал, когда поступал в юридический колледж. Я хотел двигаться в таком же направлении, существовать в таком же силовом поле энергии, которой насыщена работа с такими же ловкими, умными и воодушевленными высокими целями людьми. Они всегда выкладываются, вечно находятся в стрессовом состоянии, им никогда не хватает времени. Они всегда словно у последней черты. Прошлое лето я служил в небольшой фирме, всего двенадцать юристов, но там было много секретарей, подсобных служащих не юристов и других работников. И порой эта сумятица и хаос мне казались захватывающими. Я был самым мелким колесиком в механизме, но мечтал в один прекрасный день стать капитаном.
Я покупаю мороженое у уличного продавца и сажусь на скамейку в Судейском парке. Голуби внимательно следят за мной.
Над головой высится Первый федеральный офис, самое высокое здание в Мемфисе и резиденция «Трень-Брень». Я бы пошел на убийство, чтобы работать там. Легко мне и моим дружкам поносить и песочить «Трень-Брень». Мы их поносим и песочим потому, что недостаточно для них хороши. Мы ненавидим их, потому что они и смотреть-то на нас не хотят и в переговоры вступать не желают - им это одно только беспокойство.
Догадываюсь, что в каждом городе есть своя «Трень-Брень», в каждой области бизнеса. Я им не ровня, я неудачник, поэтому мне остается только всю жизнь ненавидеть их.
Но если речь зашла о фирмах, соображаю я, то, пока я в городе, надо бы постучаться еще в несколько дверей. У меня есть при себе список юристов, которые занимаются самостоятельной практикой или же сотрудничают с одним-двумя специалистами по общим проблемам судопроизводства. И единственное, что может обнадеживать, когда вступаешь на столь перенасыщенное людьми поле деятельности, так это то, что и дверей, в которые можно постучать, великое множество. Можно поэтому надеяться, твержу я себе, что в какой-то прекрасный момент я найду фирму, куда еще никто не обращался, и наткнусь на какого-нибудь заезженного работой адвоката, дико нуждающегося в неопытном новичке, чтобы взвалить на него самую черную работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162