Иногда дерево
подпрыгивало у него в руках и пружинило слабой макушкой о мягкую обивку
салона, рядом лежала коробка швейцарских конфет "Монблан" с островерхими,
засыпанными снегом вершинами и выпуклыми голубыми облаками. Несколько дней
назад посол вызвал к себе Винтермаера и сообщил ему неприятную новость.
- Ваша жена обратилась в министерство иностранных дел Советского Союза с
просьбой о политическом убежище. Попробуйте повлиять на не„.
- Я ничего не знаю, - рассеянно проговорил Винтермаер.
- Он смотрел на маленького круглого посла в наглухо застегнутом двубортном
костюме. Посол стоял, повернувшись к нему спиной, стряхивал пепел в круглую
бронзовую пепельницу и смотрел в окно.
- Мы находимся между двух враждующих полюсов. Наша страна при любом исходе
войны вероятнее всего окажется катализатором нейтралитета, то есть той
неизменной константой, на которую уже несколько лет опирается воюющая Европа.
Подумайте, что произойдет с вашей женой и ребенком, если документы с просьбой
о политическом убежище попадут в руки германских властей. Нонсенс, это нонсенс
за всю историю швейцарской дипломатической службы не было случая, что бы
какой-то сотрудник или супруга сотрудника попросили в другой стране
политическое убежище.
Автомобиль остановился на противоположной от фасада родильного дома стороне
улицы. Много раз Винтермаер прокручивал в голове текст, который собирался
произнести для Лины, и теперь, открывая дверь автомобиля, вдруг почувствовал,
как много раз произнесенные внутри него слова убеждения отпечатываются в
сознании так, как будто сквозь его голову проносится лента телеграфного
аппарата. Воспоминание о несостоявшемся разговоре с женой в одно мгновение
пробежало перед ним в цветах и красках. Винтермаер переходил улицу в почти
полной темноте, было организовано затемнение, свойственное военному времени,
так что мостовую освещала только полная луна и звезды. Он дошел до половины
улицы, прижимая к груди цветочный горшок и коробку конфет, как вдруг из
переулка выпрыгнул грузовой автомобиль с погашенными фарами. Винтермайер
заметался. Он пробежал вперед, затем вернулся назад. Автомобиль, петляя, стал
тормозить, но было поздно. Тяжелый студебекер отбросил секретаря посольства на
каменный тротуарный бордюр, в полете с него слетела шапка, и от сильного удара
голова третьего секретаря треснула и образовала на снегу неравномерное красное
пятно, которое медленно увеличивалось. Рядом лежал разбитый горшок и нелепое
лимонное дерево трепала злая январская поземка. На груди трупа лежало
несколько конфет, выскочивших из коробки и расположившихся в абстрактном
порядке. Оба русских шофера после аварии вышли на большую дорогу, и подошли к
трупу. Взяв конфету с груди Винтермаера, шофер посольства отправил е„ к себе в
рот, водитель Студебекера так же поднял конфету и стал е„ есть. Они стояли на
холодной январской улице и пережевывали редкий в России швейцарский шоколад,
поднятый с мертвого тела.
Глава восемнадцатая.
Берия проснулся от громкого лая собак, которых охрана на ночь спускала с
цепей. Он посмотрел на черный циферблат с фосфорическими стрелками и тихонько
зевнул, прикрыв рот ладонью. Было начало седьмого утра. Берия выглянул в окно
и увидел собак, которые оперевшись на забор облаивали снегоуборочный
автомобиль, сгребавший огромными лапами большие сугробы. Ещ„ раз зевнув, он
отошел от окна, вышел из комнаты и прошел в кабинет, отделанный светлыми
дубовыми панелями с широким окном, завешанным бархатными шторами. Министр не
любил сидеть спиной к двери, не нравилось ему так же сидеть спиною к окну, и
поставил он стол таким образом, что с одной правой стороны у него было окно, а
с другой дверь. Берия бросил взгляд на телефон и левая его рука автоматически
двинулась к трубке, но на пол дороге остановилась и опустилась на край стола.
Звонить было поздно, поэтому он придвинул к себе настольную лампу и распахнул
папку с чистой бумагой, затем немного подумав, облизнул языком губы и начал
писать.
"Милый Коба.
Несмотря на то, что мы приняли решение ликвидировать эксперимент ЖХ, я прошу
твоего разрешения продлить одну ветвь проекта. Это связано с погибшими
инопланетянами, информация о которых у тебя есть. Заранее благодарен за
положительный ответ.
Твой Лаврентий".
Министр запечатал конверт и щелкнул кнопкой электрического выключателя,
который разогревал медный тигелек с сургучом, через пару минут сургуч
расплавился. Берия обмакнул в него тяжелую металлическую печать и трижды
опечатал конверт. Позвонив в колокольчик, он попросил принести чашку крепкого
кофе и ночные туфли, забытые у кровати. Потом он позвонил Туру, курировавшему
этот процесс со стороны высшего эшелона разведки. А Тур в свою очередь
телефонировал Антону Ивановичу и попросил подыскать кандидатуру для зарубежной
операции.
Глава девятнадцатая.
В двухкомнатной квартире капитана НКВД Николая Журавлева ранним январским
утром зазвонил телефон. Только неделю назад вернувшийся из заграничной
командировки Николай отдыхал на широкой кровати с законной супругой и был
удивлен таким ранним звонком, так как обычно агенту после успешной ликвидации
давали как минимум месячный отдых на общую коррекцию организма и на
восстановление морального облика. Николай работал на заказ и недавно с блеском
выполнил непростую работу, ликвидировав прославленного белогвардейского
генерала. Звонил его куратор, который, ничего не объясняя, попросил приехать
на Полянку по неизвестному адресу. Ранний этот звонок насторожил и озадачил
Колину голову. Он положил трубку и посмотрел на зашевелившуюся во сне супругу,
крупную, высокую блондинку, студентку медицинского института и умную бабу,
которая явно догадывалась о цели его заграничных поездок, и которой он через
свою контору устроил бронь, освобождающую от отправки на фронт. Квартира,
которую Николай получил перед самой войной, представляла из себя две смежные
небольшие комнаты, по габаритам немного превосходящее церковные кельи. Окна
одной выходили во двор, другой на улицу. В одной из комнат имелся маленький
железный балкон. Кухня имела площадь два с половиной метра и включала в себя
двух конфорочную плиту со странным названием "Газоаппарат", железную круглую
чашку, опрокидывающуюся в трубу мусоропровода и маленькое прямоугольное
засиженное мухами окно, в которое никогда не заглядывало солнце. Впрочем,
солнце не заглядывало и в комнаты, и если бы не электрический свет, постоянно
горевший днем, то квартиру вполне можно было бы назвать пещерой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
подпрыгивало у него в руках и пружинило слабой макушкой о мягкую обивку
салона, рядом лежала коробка швейцарских конфет "Монблан" с островерхими,
засыпанными снегом вершинами и выпуклыми голубыми облаками. Несколько дней
назад посол вызвал к себе Винтермаера и сообщил ему неприятную новость.
- Ваша жена обратилась в министерство иностранных дел Советского Союза с
просьбой о политическом убежище. Попробуйте повлиять на не„.
- Я ничего не знаю, - рассеянно проговорил Винтермаер.
- Он смотрел на маленького круглого посла в наглухо застегнутом двубортном
костюме. Посол стоял, повернувшись к нему спиной, стряхивал пепел в круглую
бронзовую пепельницу и смотрел в окно.
- Мы находимся между двух враждующих полюсов. Наша страна при любом исходе
войны вероятнее всего окажется катализатором нейтралитета, то есть той
неизменной константой, на которую уже несколько лет опирается воюющая Европа.
Подумайте, что произойдет с вашей женой и ребенком, если документы с просьбой
о политическом убежище попадут в руки германских властей. Нонсенс, это нонсенс
за всю историю швейцарской дипломатической службы не было случая, что бы
какой-то сотрудник или супруга сотрудника попросили в другой стране
политическое убежище.
Автомобиль остановился на противоположной от фасада родильного дома стороне
улицы. Много раз Винтермаер прокручивал в голове текст, который собирался
произнести для Лины, и теперь, открывая дверь автомобиля, вдруг почувствовал,
как много раз произнесенные внутри него слова убеждения отпечатываются в
сознании так, как будто сквозь его голову проносится лента телеграфного
аппарата. Воспоминание о несостоявшемся разговоре с женой в одно мгновение
пробежало перед ним в цветах и красках. Винтермаер переходил улицу в почти
полной темноте, было организовано затемнение, свойственное военному времени,
так что мостовую освещала только полная луна и звезды. Он дошел до половины
улицы, прижимая к груди цветочный горшок и коробку конфет, как вдруг из
переулка выпрыгнул грузовой автомобиль с погашенными фарами. Винтермайер
заметался. Он пробежал вперед, затем вернулся назад. Автомобиль, петляя, стал
тормозить, но было поздно. Тяжелый студебекер отбросил секретаря посольства на
каменный тротуарный бордюр, в полете с него слетела шапка, и от сильного удара
голова третьего секретаря треснула и образовала на снегу неравномерное красное
пятно, которое медленно увеличивалось. Рядом лежал разбитый горшок и нелепое
лимонное дерево трепала злая январская поземка. На груди трупа лежало
несколько конфет, выскочивших из коробки и расположившихся в абстрактном
порядке. Оба русских шофера после аварии вышли на большую дорогу, и подошли к
трупу. Взяв конфету с груди Винтермаера, шофер посольства отправил е„ к себе в
рот, водитель Студебекера так же поднял конфету и стал е„ есть. Они стояли на
холодной январской улице и пережевывали редкий в России швейцарский шоколад,
поднятый с мертвого тела.
Глава восемнадцатая.
Берия проснулся от громкого лая собак, которых охрана на ночь спускала с
цепей. Он посмотрел на черный циферблат с фосфорическими стрелками и тихонько
зевнул, прикрыв рот ладонью. Было начало седьмого утра. Берия выглянул в окно
и увидел собак, которые оперевшись на забор облаивали снегоуборочный
автомобиль, сгребавший огромными лапами большие сугробы. Ещ„ раз зевнув, он
отошел от окна, вышел из комнаты и прошел в кабинет, отделанный светлыми
дубовыми панелями с широким окном, завешанным бархатными шторами. Министр не
любил сидеть спиной к двери, не нравилось ему так же сидеть спиною к окну, и
поставил он стол таким образом, что с одной правой стороны у него было окно, а
с другой дверь. Берия бросил взгляд на телефон и левая его рука автоматически
двинулась к трубке, но на пол дороге остановилась и опустилась на край стола.
Звонить было поздно, поэтому он придвинул к себе настольную лампу и распахнул
папку с чистой бумагой, затем немного подумав, облизнул языком губы и начал
писать.
"Милый Коба.
Несмотря на то, что мы приняли решение ликвидировать эксперимент ЖХ, я прошу
твоего разрешения продлить одну ветвь проекта. Это связано с погибшими
инопланетянами, информация о которых у тебя есть. Заранее благодарен за
положительный ответ.
Твой Лаврентий".
Министр запечатал конверт и щелкнул кнопкой электрического выключателя,
который разогревал медный тигелек с сургучом, через пару минут сургуч
расплавился. Берия обмакнул в него тяжелую металлическую печать и трижды
опечатал конверт. Позвонив в колокольчик, он попросил принести чашку крепкого
кофе и ночные туфли, забытые у кровати. Потом он позвонил Туру, курировавшему
этот процесс со стороны высшего эшелона разведки. А Тур в свою очередь
телефонировал Антону Ивановичу и попросил подыскать кандидатуру для зарубежной
операции.
Глава девятнадцатая.
В двухкомнатной квартире капитана НКВД Николая Журавлева ранним январским
утром зазвонил телефон. Только неделю назад вернувшийся из заграничной
командировки Николай отдыхал на широкой кровати с законной супругой и был
удивлен таким ранним звонком, так как обычно агенту после успешной ликвидации
давали как минимум месячный отдых на общую коррекцию организма и на
восстановление морального облика. Николай работал на заказ и недавно с блеском
выполнил непростую работу, ликвидировав прославленного белогвардейского
генерала. Звонил его куратор, который, ничего не объясняя, попросил приехать
на Полянку по неизвестному адресу. Ранний этот звонок насторожил и озадачил
Колину голову. Он положил трубку и посмотрел на зашевелившуюся во сне супругу,
крупную, высокую блондинку, студентку медицинского института и умную бабу,
которая явно догадывалась о цели его заграничных поездок, и которой он через
свою контору устроил бронь, освобождающую от отправки на фронт. Квартира,
которую Николай получил перед самой войной, представляла из себя две смежные
небольшие комнаты, по габаритам немного превосходящее церковные кельи. Окна
одной выходили во двор, другой на улицу. В одной из комнат имелся маленький
железный балкон. Кухня имела площадь два с половиной метра и включала в себя
двух конфорочную плиту со странным названием "Газоаппарат", железную круглую
чашку, опрокидывающуюся в трубу мусоропровода и маленькое прямоугольное
засиженное мухами окно, в которое никогда не заглядывало солнце. Впрочем,
солнце не заглядывало и в комнаты, и если бы не электрический свет, постоянно
горевший днем, то квартиру вполне можно было бы назвать пещерой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45