Какое-то давно похороненное воспоминание всплывало в сознании министра.
Сквозь толщу наслоившихся друг на друга лет, как в волнующемся объемном
зеркале видел он ускользающее контуры воспоминания этого, словно подернутые
туманом, плывущим прямо в лицо. Берия оделся и стал медленно спускаться по
лестнице. Озаренный солнцем, с движущейся вокруг охраной был он похож на
языческое божество. На самом краю мола, напоминающего кривой ятаган, стояла
обращенная к морю лицом маленькая Лилит-Натали. Берия вступил на мол и кожаные
подошвы его заскрипели на белом песке. С двух сторон лестнице стояли высокие
офицеры охраны, рассматривающие горные склоны и бесконечную перспективу
берега, еще один человек двигался позади метрах в пятнадцати и разглядывал
спину министра. Лилит-Натали стояла на самом краю железобетонного мола с
горсткой камешков в левой руке и изредка бросала их в воду. И когда Берия был
уже совсем близко от нее, у него почему-то мелькнула совершенно абсурдная и
малообъяснимая даже для него самого мысль: "Цветы превратились в камни и
тонут, неинтересные, мертвые камни".
- Доброе утро, - громко произнес министр.
- Доброе утро, - ответила маленькая Лилит и даже не обернулась.
Берия подошел ближе и встал рядом с девочкой. После небольшой паузы Лилит
бросила в воду маленький камешек.
- Ты из лагеря? - спросил Берия.
- Да.
- Тебе нравится море?
- Да.
- Мне тоже оно нравится. Ночью был сильный шторм. Как тебя зовут?
- Наташа.
- Ты не хочешь поговорить?
- Скажем так, не очень хочу, но я буду отвечать вам, ведь вы старше меня.
- Нет, не надо заставлять себя, можешь молчать.
- Спасибо, - сказала девчушка, и в голосе ее могущественный министр уловил
иронию.
Они стояли рядом и молчали, и вероятно каждый думал о чем-то своем. После
долгого разглядывания моря и паузы длинной, как полярная ночь, заговорила
Лилит-Натали.
- Предположим, Вы едете в поезде, и случайный спутник говорит Вам. Что через
два года Вы умрете.
- Как умру? - воскликнул Лаврентий Павлович, растерявшийся от неожиданности
этой прозвучавшей фразы.
- Вас расстреляют, - ответила Лилит и внимательно с ног до головы оглядела
министра. - Так вот, - продолжала она, - если этот неизвестный скажет Вам
такое, какими будут Ваши действия?
- Я … я постараюсь узнать, кто он такой.
Девочка повернулась к нему спиной и медленно пошла обратно в сторону берега.
Берия провожал ее глазами.
- И напрасно, - громко сказала она, когда уже отошла от министра на несколько
метров.
- Что напрасно? - в свою очередь спросил Берия и двинулся следом.
- Напрасно Ваше желание узнать, кто он такой … ваш случайный попутчик.
- Почему же?
- Потому, что он сказал правду!
Какое-то время министр молчал и смотрел на хрупкие детские лопатки,
шевелящиеся в такт походке на спине Лилит.
- А ты кто такая? Кто ты такая? - неожиданно и зло выкрикнул он.
Лилит-Натали медленно обернулась к нему и негромко сказала: - Я - октябренок
Наташа Сироткина.
После этого Берии стало стыдно и он, что бы скрыть смущение, отвернулся к
тихому и гладкому морю, похожему на огромное неровное зеркало.
Глава сороковая.
В середине лета 1959 года Лилит-Натали познакомилась с художником, он догнал
ее на Кузнецком мосту и, показав удостоверение Мосха, предложил сделать ее
портрет.
- Портрет, - это хорошо сказала Лилит, только я должна вас предупредить. Он
получится не таким, каким Вы себе его представляете.
- Почему же это не таким? - спросил художник.
- Ну, это долго объяснять, но я согласна. Рисуйте.
Художник был уже не молодым человеком и прославился еще до войны, написав
батальное полотно, посвященное финской компании. На этой картине молодцеватые
красные зуавы с лицами ударников тут и там поражали растерянных финских
стрелков, которые напоминали сильно увеличенных в размерах полевых мышей.
Художник не отставал от века и постоянно иллюстрировал в красках всякие
выдающиеся события: революция в Китае, война в Корее, да мало ли там чего.
Однако лица их он воспроизводил по памяти и по газетным фотографиям, и не
таили они в себе ту необходимую степень достоверности, не таили и все.
Нарисовав нескольких рабочих и работниц, он вдруг понял, что идет по
неправильному пути. Бездуховные, механические физиономии нарисованного им
пролетариата стали пугать художника особенно по ночам, когда он, страдая от
бессонницы, входил в мастерскую, зажигал свет и видел уродливых питекантропов
женского и мужского рода, которые пялились на него, не оставляя никакой
надежды на эволюцию. Но в один прекрасный день художник не выдержал. Он сжег
все портреты и окрыленный перспективой пустого пространства вышел на улицу, и
первая девушка к которой он осмелился подойти, была Лилит-Натали.
Художник позвонил по оставленному Лилит телефону, однако, договариваясь, она
предупредила, что время ее ночь, и что писать ему придется с вечера до утра.
- Ну, это не страшно, я все равно не сплю. А как Ваши родители, они против не
будут?
- На этот счет можете не беспокоится, мои родители очень спокойные люди.
Весь вечер художник готовился к приему натурщицы. Он купил бутылку
Киндзмараули, яблоки и виноград. Однако ухаживание за малышкой Лилит не
входило в планы творца. Просто вино и фрукты по его замыслу должны были
располагать к беседе. Около одиннадцати раздался звонок, и он пошел открывать.
Девушка была одета во что-то длинное и черное, так что, когда художник увидел
ее, у него перехватило дыхание. На ней был широкий шелковый пояс
темно-красного цвета, само платье было оборудовано огромным старомодным
воротником, он вырастал как бы из самих плеч и полностью закрывал затылок и
шею с обеих сторон. Такие воротники носили в эпоху короля Артура. Голову Лилит
- Натали стягивала черная лента с пятиконечной звездой из блестящих камней на
уровне лба, черные туфельки на небольшом каблуке и черные перчатки дополняли
эту картину.
- Как же вы шли по улице? - воскликнул художник.
- А я не шла, я ехала в машине отца.
Художник отступил в прихожую, и Лилит - Натали вошла в дом. Надо сказать, что
дом, в котором находилась мастерская художника был замечательным местом в
послевоенной Москве. Сама мастерская располагалась на последнем этаже
двенадцатиэтажного дома, который как бы уже и не был этажом, но был чем-то
тринадцатым. По всему периметру дома шел огромный балкон, и все, кто получили
эти мастерские, имели возможность прогуливаться по нему и даже заглядывать в
чужие окна. Занервничал художник, не ожидавший увидеть такую красавицу, руки у
него стали влажными.
- Вино, фрукты, - произнес он скороговоркой и отступил в глубь мастерской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Сквозь толщу наслоившихся друг на друга лет, как в волнующемся объемном
зеркале видел он ускользающее контуры воспоминания этого, словно подернутые
туманом, плывущим прямо в лицо. Берия оделся и стал медленно спускаться по
лестнице. Озаренный солнцем, с движущейся вокруг охраной был он похож на
языческое божество. На самом краю мола, напоминающего кривой ятаган, стояла
обращенная к морю лицом маленькая Лилит-Натали. Берия вступил на мол и кожаные
подошвы его заскрипели на белом песке. С двух сторон лестнице стояли высокие
офицеры охраны, рассматривающие горные склоны и бесконечную перспективу
берега, еще один человек двигался позади метрах в пятнадцати и разглядывал
спину министра. Лилит-Натали стояла на самом краю железобетонного мола с
горсткой камешков в левой руке и изредка бросала их в воду. И когда Берия был
уже совсем близко от нее, у него почему-то мелькнула совершенно абсурдная и
малообъяснимая даже для него самого мысль: "Цветы превратились в камни и
тонут, неинтересные, мертвые камни".
- Доброе утро, - громко произнес министр.
- Доброе утро, - ответила маленькая Лилит и даже не обернулась.
Берия подошел ближе и встал рядом с девочкой. После небольшой паузы Лилит
бросила в воду маленький камешек.
- Ты из лагеря? - спросил Берия.
- Да.
- Тебе нравится море?
- Да.
- Мне тоже оно нравится. Ночью был сильный шторм. Как тебя зовут?
- Наташа.
- Ты не хочешь поговорить?
- Скажем так, не очень хочу, но я буду отвечать вам, ведь вы старше меня.
- Нет, не надо заставлять себя, можешь молчать.
- Спасибо, - сказала девчушка, и в голосе ее могущественный министр уловил
иронию.
Они стояли рядом и молчали, и вероятно каждый думал о чем-то своем. После
долгого разглядывания моря и паузы длинной, как полярная ночь, заговорила
Лилит-Натали.
- Предположим, Вы едете в поезде, и случайный спутник говорит Вам. Что через
два года Вы умрете.
- Как умру? - воскликнул Лаврентий Павлович, растерявшийся от неожиданности
этой прозвучавшей фразы.
- Вас расстреляют, - ответила Лилит и внимательно с ног до головы оглядела
министра. - Так вот, - продолжала она, - если этот неизвестный скажет Вам
такое, какими будут Ваши действия?
- Я … я постараюсь узнать, кто он такой.
Девочка повернулась к нему спиной и медленно пошла обратно в сторону берега.
Берия провожал ее глазами.
- И напрасно, - громко сказала она, когда уже отошла от министра на несколько
метров.
- Что напрасно? - в свою очередь спросил Берия и двинулся следом.
- Напрасно Ваше желание узнать, кто он такой … ваш случайный попутчик.
- Почему же?
- Потому, что он сказал правду!
Какое-то время министр молчал и смотрел на хрупкие детские лопатки,
шевелящиеся в такт походке на спине Лилит.
- А ты кто такая? Кто ты такая? - неожиданно и зло выкрикнул он.
Лилит-Натали медленно обернулась к нему и негромко сказала: - Я - октябренок
Наташа Сироткина.
После этого Берии стало стыдно и он, что бы скрыть смущение, отвернулся к
тихому и гладкому морю, похожему на огромное неровное зеркало.
Глава сороковая.
В середине лета 1959 года Лилит-Натали познакомилась с художником, он догнал
ее на Кузнецком мосту и, показав удостоверение Мосха, предложил сделать ее
портрет.
- Портрет, - это хорошо сказала Лилит, только я должна вас предупредить. Он
получится не таким, каким Вы себе его представляете.
- Почему же это не таким? - спросил художник.
- Ну, это долго объяснять, но я согласна. Рисуйте.
Художник был уже не молодым человеком и прославился еще до войны, написав
батальное полотно, посвященное финской компании. На этой картине молодцеватые
красные зуавы с лицами ударников тут и там поражали растерянных финских
стрелков, которые напоминали сильно увеличенных в размерах полевых мышей.
Художник не отставал от века и постоянно иллюстрировал в красках всякие
выдающиеся события: революция в Китае, война в Корее, да мало ли там чего.
Однако лица их он воспроизводил по памяти и по газетным фотографиям, и не
таили они в себе ту необходимую степень достоверности, не таили и все.
Нарисовав нескольких рабочих и работниц, он вдруг понял, что идет по
неправильному пути. Бездуховные, механические физиономии нарисованного им
пролетариата стали пугать художника особенно по ночам, когда он, страдая от
бессонницы, входил в мастерскую, зажигал свет и видел уродливых питекантропов
женского и мужского рода, которые пялились на него, не оставляя никакой
надежды на эволюцию. Но в один прекрасный день художник не выдержал. Он сжег
все портреты и окрыленный перспективой пустого пространства вышел на улицу, и
первая девушка к которой он осмелился подойти, была Лилит-Натали.
Художник позвонил по оставленному Лилит телефону, однако, договариваясь, она
предупредила, что время ее ночь, и что писать ему придется с вечера до утра.
- Ну, это не страшно, я все равно не сплю. А как Ваши родители, они против не
будут?
- На этот счет можете не беспокоится, мои родители очень спокойные люди.
Весь вечер художник готовился к приему натурщицы. Он купил бутылку
Киндзмараули, яблоки и виноград. Однако ухаживание за малышкой Лилит не
входило в планы творца. Просто вино и фрукты по его замыслу должны были
располагать к беседе. Около одиннадцати раздался звонок, и он пошел открывать.
Девушка была одета во что-то длинное и черное, так что, когда художник увидел
ее, у него перехватило дыхание. На ней был широкий шелковый пояс
темно-красного цвета, само платье было оборудовано огромным старомодным
воротником, он вырастал как бы из самих плеч и полностью закрывал затылок и
шею с обеих сторон. Такие воротники носили в эпоху короля Артура. Голову Лилит
- Натали стягивала черная лента с пятиконечной звездой из блестящих камней на
уровне лба, черные туфельки на небольшом каблуке и черные перчатки дополняли
эту картину.
- Как же вы шли по улице? - воскликнул художник.
- А я не шла, я ехала в машине отца.
Художник отступил в прихожую, и Лилит - Натали вошла в дом. Надо сказать, что
дом, в котором находилась мастерская художника был замечательным местом в
послевоенной Москве. Сама мастерская располагалась на последнем этаже
двенадцатиэтажного дома, который как бы уже и не был этажом, но был чем-то
тринадцатым. По всему периметру дома шел огромный балкон, и все, кто получили
эти мастерские, имели возможность прогуливаться по нему и даже заглядывать в
чужие окна. Занервничал художник, не ожидавший увидеть такую красавицу, руки у
него стали влажными.
- Вино, фрукты, - произнес он скороговоркой и отступил в глубь мастерской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45