Мы вышли из дома, и я полной грудью вдохнул сырой осенний воздух. За ночь небо покрылось пеленой низких облаков, и, того и гляди, мог начаться дождь.
У Неверова была легкая одноколка, запряженная гнедой кобылой.
– Как Екатерина Дмитриевна? – спросил доктор как бы между прочим. – Что ее мигрень?
– Откуда мне знать. Мне бы сейчас со своей головой разобраться, – хмуро ответил я. – Что у вас за больные?
– Молодой человек со скоротечной чахоткой и женщина с опухолью.
Как оказалось, Неверов меня приловил. Он повез меня к совершенно безнадежным больным, чтобы не дать возможности сделать себе рекламу. Видеть умирающих людей было тягостно, особенно юношу, почти мальчика, съедаемого туберкулезом легких в открытой форме. Я попытался «дать ему установку на выздоровление», однако, запущенность болезни и состояние, были, как говорится, «несовместимы с жизнью».
– А вот городские старожилы вспоминают, – с легкой насмешкой подытожил мои тщетные попытки помочь больным Неверов, – что раньше вы подымали лежащих во гробе.
Такая многолетняя слава мне польстила, но настроение не улучшила. Я пожал плечами и промолчал.
– Я нынче собираюсь делать операцию, не хотите ли соприсутствовать? – предложил мне ревнивый эскулап.
– Извольте, «поприсутствую», – безвольно согласился я, только чтобы не возвращаться домой. По пути к больному, Неверов принялся хвастаться, какой он отменный хирург и каких похвал удостаивался от профессуры обоих университетов, в которых обучался и проходил практику. Мне это было совершенно неинтересно, но я из вежливости делал вид, что заинтересованно слушаю, и сочувственно кивал головой. Больным оказался мужчина средних лет. Вырезать ему нужно было жировик на спине, выросший в размер куриного яйца. Операция проводилась прямо в комнате, на обеденном столе. Больной, кряхтя, на него взгромоздился и, сцепив руки, приготовился терпеть боль. Неверов, как бы раскланявшись с подразумевающейся публикой, артистическим движением вытащил из нагрудного кармана сюртука скальпель, отер его носовым платком и решительно подступился к больному. Такая простота меня поразила настолько, что я еле успел перехватить его врачующую руку.
– Вы что это делаете?! – с ужасом спросил я.
Неверов, снисходительно посмотрел на меня и, освободившись, успокоил:
– Зря вы беспокоитесь, операция пустячная, я ее выполню за пятнадцать минут! Если вы интересуетесь настоящей университетской медициной, то вам бы не грех немного подучиться!
Разговаривать с доктором при больном было бестактно, да и не было его большой вины в некотором отставании от передовой медицинской мысли.
– Придется перенести операцию на другое время, – решительно заявил я недоумевающему пациенту. – Нам с доктором нужно переговорить по медицинским вопросам.
Неверов, ничего не понимая, смотрел на меня круглыми глазами.
– Пойдемте, доктор, нам пора, – сказал я и, пользуясь превосходством в физической подготовке, силком вытащил его из «операционной».
– Что случилось, как вы посмели прервать лечение! – начал возмущенно говорить Неверов, как только я затолкал его в двуколку.
– Прежде чем делать операции, не грех было бы познакомиться с последними достижениями науки в хирургии, – сердито сказал я. – Я в вашем времени всего несколько дней, и то успел узнать, как нужно готовить больного к операции. То, как вы собрались ее делать – прямое убийство!
Неверов вытаращил глаза, не зная, как реагировать на мои слова.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Я говорю о стерилизации и анестезии. Если бы вы меньше занимались красивыми дамами, а больше медициной, то знали бы, что и во Франции, и в России...
Далее я начал вешать лапшу на докторские уши, апеллируя к уже известному Пирогову и пока не известному Пастеру. Все это я вроде бы вычитал в периодике.
После пространного вступления я объяснил Неверову, как нужно стерилизовать хирургический инструмент и готовить больного к операции.
– А теперь позвольте откланяться, – сказал я, когда мы проезжали мимо дома, где меня так гостеприимно приютили, и соскочил с двуколки.
Сколько ни прячься, но ответ держать придется.
– Где Екатерина Дмитриевна? – спросил я Марьяшу, которая открыла мне двери.
– В гостиной, – ответила она, не проявляя к моему возвращению никакого интереса.
Я пошел прямо к ней. Екатерина Дмитриевна сидела в кресле у окна. При моем появлении она вздрогнула и, не глядя на меня, кивком ответила на приветствие.
– Благодарю вас, хорошо, – ответила она на вопрос о состоянии здоровья.
– Нам надо объясниться, – начал я, не зная, в какой форме продолжить разговор. – То, что произошло вчера... я понимаю, никакие оправдания...
– Да, да, вы вправе посчитать меня отвратительной женщиной! То, что я вчера... – взволнованно выговаривала Кудряшова, путаясь и небрежно произнося слова.
Я сначала не понял, что она имеет в виду, но быстро врубился в ситуацию. Жертва сексуального насилия посчитала себя его причиной.
– Я не знаю, что на меня нашло, может быть виной вино, что я выпила... Вы вправе отказать мне в уважении... Я не знаю, как мне оправдаться..
Пусть крутые мачо меня осудят, но я поступил так, Как подсказало сердце: я пал к ее ногам.
Екатерина Дмитриевна вздрогнула и откинулась на спинку кресла. Однако, я успел завладеть ее руками и начал покрывать их поцелуями.
– Это не вы, а я во всем виноват. Со мной случилось наваждение, я не сумел совладать со своими чувствами (какая женщина не найдет в этом извинение). Вы Так прекрасны (а я был в стельку пьян), я не знал, что творю (знал, мерзавец!)...
– Нет, нет, не вините себя, это не вы, а я виновата, я, я...
Дальше она продолжить не смогла. Я восстал с колен, заключил ее в объятия и надолго припал к губам.
Что бы ни говорила Екатерина Дмитриевна, как бы ни корила себя, считая, сообразно существующей морали, виноватой во всем, я не собирался делить с ней ответственность. Я поступил, как скотина не потому, что ЭТО произошло, ОНО должно было произойти, не раньше, так позже, моя вина была в том, что это случилось так скомкано и грубо.
Мой затяжной поцелуй окончился внезапно обмороком красавицы. Я не стал звать на помощь, а, взяв ее на руки, отнес в спальню.
Когда я опускал тело на постель, оно немного ожило и даже обняло меня за шею.
Я бережно уложил хозяйку и продолжил то, что начал в гостиной. Она уже оправилась настолько, чтобы отвечать на мой поцелуй робкими, неловкими губами
Я все крепче сжимал ее в объятиях. Говорить мы не могли, было не до того, да и губы все время были заняты. Катя задыхалась, но не отстранялась от меня, пока я сам не дал ей возможности вздохнуть. Она совсем не умела целоваться и не догадывалась дышать носом.
– Подожди, – прошептал я – Дай мне свои губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
У Неверова была легкая одноколка, запряженная гнедой кобылой.
– Как Екатерина Дмитриевна? – спросил доктор как бы между прочим. – Что ее мигрень?
– Откуда мне знать. Мне бы сейчас со своей головой разобраться, – хмуро ответил я. – Что у вас за больные?
– Молодой человек со скоротечной чахоткой и женщина с опухолью.
Как оказалось, Неверов меня приловил. Он повез меня к совершенно безнадежным больным, чтобы не дать возможности сделать себе рекламу. Видеть умирающих людей было тягостно, особенно юношу, почти мальчика, съедаемого туберкулезом легких в открытой форме. Я попытался «дать ему установку на выздоровление», однако, запущенность болезни и состояние, были, как говорится, «несовместимы с жизнью».
– А вот городские старожилы вспоминают, – с легкой насмешкой подытожил мои тщетные попытки помочь больным Неверов, – что раньше вы подымали лежащих во гробе.
Такая многолетняя слава мне польстила, но настроение не улучшила. Я пожал плечами и промолчал.
– Я нынче собираюсь делать операцию, не хотите ли соприсутствовать? – предложил мне ревнивый эскулап.
– Извольте, «поприсутствую», – безвольно согласился я, только чтобы не возвращаться домой. По пути к больному, Неверов принялся хвастаться, какой он отменный хирург и каких похвал удостаивался от профессуры обоих университетов, в которых обучался и проходил практику. Мне это было совершенно неинтересно, но я из вежливости делал вид, что заинтересованно слушаю, и сочувственно кивал головой. Больным оказался мужчина средних лет. Вырезать ему нужно было жировик на спине, выросший в размер куриного яйца. Операция проводилась прямо в комнате, на обеденном столе. Больной, кряхтя, на него взгромоздился и, сцепив руки, приготовился терпеть боль. Неверов, как бы раскланявшись с подразумевающейся публикой, артистическим движением вытащил из нагрудного кармана сюртука скальпель, отер его носовым платком и решительно подступился к больному. Такая простота меня поразила настолько, что я еле успел перехватить его врачующую руку.
– Вы что это делаете?! – с ужасом спросил я.
Неверов, снисходительно посмотрел на меня и, освободившись, успокоил:
– Зря вы беспокоитесь, операция пустячная, я ее выполню за пятнадцать минут! Если вы интересуетесь настоящей университетской медициной, то вам бы не грех немного подучиться!
Разговаривать с доктором при больном было бестактно, да и не было его большой вины в некотором отставании от передовой медицинской мысли.
– Придется перенести операцию на другое время, – решительно заявил я недоумевающему пациенту. – Нам с доктором нужно переговорить по медицинским вопросам.
Неверов, ничего не понимая, смотрел на меня круглыми глазами.
– Пойдемте, доктор, нам пора, – сказал я и, пользуясь превосходством в физической подготовке, силком вытащил его из «операционной».
– Что случилось, как вы посмели прервать лечение! – начал возмущенно говорить Неверов, как только я затолкал его в двуколку.
– Прежде чем делать операции, не грех было бы познакомиться с последними достижениями науки в хирургии, – сердито сказал я. – Я в вашем времени всего несколько дней, и то успел узнать, как нужно готовить больного к операции. То, как вы собрались ее делать – прямое убийство!
Неверов вытаращил глаза, не зная, как реагировать на мои слова.
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
– Я говорю о стерилизации и анестезии. Если бы вы меньше занимались красивыми дамами, а больше медициной, то знали бы, что и во Франции, и в России...
Далее я начал вешать лапшу на докторские уши, апеллируя к уже известному Пирогову и пока не известному Пастеру. Все это я вроде бы вычитал в периодике.
После пространного вступления я объяснил Неверову, как нужно стерилизовать хирургический инструмент и готовить больного к операции.
– А теперь позвольте откланяться, – сказал я, когда мы проезжали мимо дома, где меня так гостеприимно приютили, и соскочил с двуколки.
Сколько ни прячься, но ответ держать придется.
– Где Екатерина Дмитриевна? – спросил я Марьяшу, которая открыла мне двери.
– В гостиной, – ответила она, не проявляя к моему возвращению никакого интереса.
Я пошел прямо к ней. Екатерина Дмитриевна сидела в кресле у окна. При моем появлении она вздрогнула и, не глядя на меня, кивком ответила на приветствие.
– Благодарю вас, хорошо, – ответила она на вопрос о состоянии здоровья.
– Нам надо объясниться, – начал я, не зная, в какой форме продолжить разговор. – То, что произошло вчера... я понимаю, никакие оправдания...
– Да, да, вы вправе посчитать меня отвратительной женщиной! То, что я вчера... – взволнованно выговаривала Кудряшова, путаясь и небрежно произнося слова.
Я сначала не понял, что она имеет в виду, но быстро врубился в ситуацию. Жертва сексуального насилия посчитала себя его причиной.
– Я не знаю, что на меня нашло, может быть виной вино, что я выпила... Вы вправе отказать мне в уважении... Я не знаю, как мне оправдаться..
Пусть крутые мачо меня осудят, но я поступил так, Как подсказало сердце: я пал к ее ногам.
Екатерина Дмитриевна вздрогнула и откинулась на спинку кресла. Однако, я успел завладеть ее руками и начал покрывать их поцелуями.
– Это не вы, а я во всем виноват. Со мной случилось наваждение, я не сумел совладать со своими чувствами (какая женщина не найдет в этом извинение). Вы Так прекрасны (а я был в стельку пьян), я не знал, что творю (знал, мерзавец!)...
– Нет, нет, не вините себя, это не вы, а я виновата, я, я...
Дальше она продолжить не смогла. Я восстал с колен, заключил ее в объятия и надолго припал к губам.
Что бы ни говорила Екатерина Дмитриевна, как бы ни корила себя, считая, сообразно существующей морали, виноватой во всем, я не собирался делить с ней ответственность. Я поступил, как скотина не потому, что ЭТО произошло, ОНО должно было произойти, не раньше, так позже, моя вина была в том, что это случилось так скомкано и грубо.
Мой затяжной поцелуй окончился внезапно обмороком красавицы. Я не стал звать на помощь, а, взяв ее на руки, отнес в спальню.
Когда я опускал тело на постель, оно немного ожило и даже обняло меня за шею.
Я бережно уложил хозяйку и продолжил то, что начал в гостиной. Она уже оправилась настолько, чтобы отвечать на мой поцелуй робкими, неловкими губами
Я все крепче сжимал ее в объятиях. Говорить мы не могли, было не до того, да и губы все время были заняты. Катя задыхалась, но не отстранялась от меня, пока я сам не дал ей возможности вздохнуть. Она совсем не умела целоваться и не догадывалась дышать носом.
– Подожди, – прошептал я – Дай мне свои губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77