Понятно, что прямое нападение исключалось полностью. Нас в лучшем случае просто перебьют, в худшем изловят и замучают. Нужно было искать иные пути. Пришлось вспоминать историю партизанских войн и пробовать приспособить богатый опыт человечества по взаимному истреблению. Однако, никаких полезных идей отечественные войны не подсказали – у нас были совершенно другие условия и цели. Современный терроризм, вроде палестинского или чеченского, был для меня неприемлем, как говорится, по определению. По моему мнению, он подл по сути. Притом, что от него в первую очередь страдают совершенно непричастные люди. Нужно было искать совсем другой подход к проблеме.
Я бродил по двору, осматривал наши заготовки на случай ночного нападения и неожиданно наткнулся на «свежее» решение. Самое удивительное, что подсказку мне дал сам магистр с его нетрадиционными методами обогащения. Точно таким же способом пополнения партийной кассы пользовались и большевики. Один из них состоял в женитьбе молодых революционеров на богатых пожилых женщинах с последующей экспроприацией их состояния для нужд партии. Говорят, что такой метод поддерживал сам Владимир Ильич.
Вторым способом были налеты или, как их называли сами революционеры: «эксы», или, говоря попросту, грабеж. Самым громким и прославленным «эксом» было нападение в Тифлисе на карету, перевозившую в банк большую сумму денег. Осуществил его легендарный террорист Симон Тер-Петросян по кличке Камо, вероятно, при деятельном участии будущего отца народов, товарища Сталина. Вопрос с экспроприацией решили большевистским путем, просто и эффективно: забросали улицу, по которой ехала карета с деньгами, бомбами. Пока оставшиеся в живых свидетели с ужасом смотрели на груды кровавых тел, разорванных взрывами казаков конвоя и случайных прохожих, деньги изъяли и увезли. Погибло тогда всего-ничего пятьдесят человек. Главное новаторство революционного метода было в том, что оставшиеся в живых свидетели пребывали в шоке и не смогли ничего заметить и запомнить.
– Михаил, – обратился я к подошедшему уряднику, – ты говорил, что сможешь достать порох?
– А много нужно?
– Пуд, лучше два.
– Сколько? – удивленно переспросил полицейский. – Зачем нам столько?
– Взорвем в имении казарму и, пока там разберутся, что к чему, освободим наших пленниц.
– Как можно, ведь там погибнут люди!
– Тогда придумай другой способ, как нам впятером справится с сорока вооруженными гайдуками.
Урядник задумался, потом просветлел лицом и предложил:
– А что если нам туда поехать и их усовестить?!
– Что? – только и смог сказать я. – Усовестить бандитов?
– А что, они разве не православные? Чай, не захотят гореть в геенне огненной!
– Ты это серьезно говоришь? – на всякий случай спросил я, хотя было ясно и так, парень не думает шутить. – А снова сесть на цепь не хочешь?
– Так меня ж, Лексей Григорьич, заарестовали по ошибке, когда б узнали, что я урядник – отпустили б.
– Так, может, тебе туда одному поехать и уговорить магистра и его янычар покаяться? Пусть попросят прощенье у всех обиженных, вернут награбленное.
– Можно и поехать, – ответил он. – Может быть, у них совесть и проснется.
– Ребята, простите, но вы все здесь какие-то блаженные. Одни ни с того, ни с сего в стельку напиваются, другие к совести взывают! Да идите вы все!
– Ладно, поеду за порохом, только мне его задарма столько не дадут, – неожиданно сказал урядник.
– На тебе деньги. А о совести при мне больше не поминай! У таких людей, как магистр и Моргун, которого ты недавно видел, совести нет и никогда не было. Для них совесть – это собственное благо.
– Чего у них? – переспросил урядник.
– Ничего, это я так, про себя.
Я дал Михаилу деньги и проинструктировал, как не попасть в лапы к гайдукам. Он оседлал последнего оставшегося трофейного коня и поехал в город кружной дорогой, в объезд имения
Я же навестил Александра Егорыча и штабс-капитана, которые только-только начали подавать признаки жизни и завалился спать.
Нужно было как-то совладать с разгулявшимися нервами. «Измена», если это можно так назвать поступок Кудряшовой, окончательно выбила меня из колеи. Не то, чтобы я так сильно был в нее влюблен, но оказаться предпочтенным такому уроду, как Моргун, думаю, никакому нормальному человеку не понравится. К тому же, урядник был в чем-то прав, взрывать людей, даже виноватых, будет не самым лучшим поступком моей жизни. Все это еще усугублялось неясной ситуацией с Катей. Если она и правда влюбилась, то мое вмешательство в ее жизнь, да еще такое кровавое, будет ничем не оправдано. Короче говоря, все как-то так сошлось, что наспех оценить то, что я за последнее время делал правильно, что – плохо, не получалось. Чтобы почувствовать свою моральную правоту, мне нужно было иметь уверенность в подлости противника. Одно дело – защищаться, тогда для противоборства все способы хороши, и совсем другое дело – самому нападать, как о таких случаях говорится в Уголовном кодексе, с превышением необходимой самообороны. Именно масштабы такого превышения меня почему-то волновали в тот момент больше всего.
Разбудил меня парикмахер Степаницкий. Я услышал, как кто-то вошел в горницу, и мгновенно проснулся
– Ради бога, уберите от меня ваш страшный пистолет! – попросил меня знакомый голос с характерным акцентом.
Я опомнился и снова засунул оружие под подушку.
– Это вы, Михаил Семенович? Какими судьбами?
– Вы можете думать, что хотите, но меня замучила совесть, – ответил он, вплотную подходя к моему жесткому ложу.
– Вы знаете, меня тоже, – мрачно сказал я.
Дневной сон меня совсем не освежил, и настроение было еще более подавленное, чем раньше. Степаницкий сочувственно пожевал губами и неожиданно промокнул глаза кончиками пальцев.
– Что такое, вы плачете? – удивленно спросил я
– Так, знаете ли, совсем немножко. Ведь он был совсем мальчик, и мальчик хороший, – ответил он и стер слезы с морщинистых щек
– О ком вы говорите? – растеряно спросил я, начиная понимать, что произошло что-то очень плохое.
– О ком я говорю? Я говорю о своем тезке.
– Михаил Семенович, я не понимаю ваших загадок, что случилось?
– Они привезли его и бросили на паперти у церкви, так же, как сделали с моей бедной девочкой. Только он был уже мертвый.
– Кто привез, кого бросили? – сердито сказал я, начиная терять терпение – Вы можете говорить яснее?!
– Кого? Нашего урядника Мишу Суханова. Они бросили его прямо на паперти и сказали, что так будет со всяким, кто станет совать нос в чужие дела!
– Урядника? Мишу? – закричал я, вскакивая на ноги. – Когда? Ведь он совсем недавно поехал в город.
Парикмахер мне не ответил и забормотал, покачиваясь на месте:
– Когда я это увидел, то сказал себе, Мойша, ты не молодой человек, а Миша был совсем молодой человек, и тебе должно быть стыдно, что старики живут, а молодые умирают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Я бродил по двору, осматривал наши заготовки на случай ночного нападения и неожиданно наткнулся на «свежее» решение. Самое удивительное, что подсказку мне дал сам магистр с его нетрадиционными методами обогащения. Точно таким же способом пополнения партийной кассы пользовались и большевики. Один из них состоял в женитьбе молодых революционеров на богатых пожилых женщинах с последующей экспроприацией их состояния для нужд партии. Говорят, что такой метод поддерживал сам Владимир Ильич.
Вторым способом были налеты или, как их называли сами революционеры: «эксы», или, говоря попросту, грабеж. Самым громким и прославленным «эксом» было нападение в Тифлисе на карету, перевозившую в банк большую сумму денег. Осуществил его легендарный террорист Симон Тер-Петросян по кличке Камо, вероятно, при деятельном участии будущего отца народов, товарища Сталина. Вопрос с экспроприацией решили большевистским путем, просто и эффективно: забросали улицу, по которой ехала карета с деньгами, бомбами. Пока оставшиеся в живых свидетели с ужасом смотрели на груды кровавых тел, разорванных взрывами казаков конвоя и случайных прохожих, деньги изъяли и увезли. Погибло тогда всего-ничего пятьдесят человек. Главное новаторство революционного метода было в том, что оставшиеся в живых свидетели пребывали в шоке и не смогли ничего заметить и запомнить.
– Михаил, – обратился я к подошедшему уряднику, – ты говорил, что сможешь достать порох?
– А много нужно?
– Пуд, лучше два.
– Сколько? – удивленно переспросил полицейский. – Зачем нам столько?
– Взорвем в имении казарму и, пока там разберутся, что к чему, освободим наших пленниц.
– Как можно, ведь там погибнут люди!
– Тогда придумай другой способ, как нам впятером справится с сорока вооруженными гайдуками.
Урядник задумался, потом просветлел лицом и предложил:
– А что если нам туда поехать и их усовестить?!
– Что? – только и смог сказать я. – Усовестить бандитов?
– А что, они разве не православные? Чай, не захотят гореть в геенне огненной!
– Ты это серьезно говоришь? – на всякий случай спросил я, хотя было ясно и так, парень не думает шутить. – А снова сесть на цепь не хочешь?
– Так меня ж, Лексей Григорьич, заарестовали по ошибке, когда б узнали, что я урядник – отпустили б.
– Так, может, тебе туда одному поехать и уговорить магистра и его янычар покаяться? Пусть попросят прощенье у всех обиженных, вернут награбленное.
– Можно и поехать, – ответил он. – Может быть, у них совесть и проснется.
– Ребята, простите, но вы все здесь какие-то блаженные. Одни ни с того, ни с сего в стельку напиваются, другие к совести взывают! Да идите вы все!
– Ладно, поеду за порохом, только мне его задарма столько не дадут, – неожиданно сказал урядник.
– На тебе деньги. А о совести при мне больше не поминай! У таких людей, как магистр и Моргун, которого ты недавно видел, совести нет и никогда не было. Для них совесть – это собственное благо.
– Чего у них? – переспросил урядник.
– Ничего, это я так, про себя.
Я дал Михаилу деньги и проинструктировал, как не попасть в лапы к гайдукам. Он оседлал последнего оставшегося трофейного коня и поехал в город кружной дорогой, в объезд имения
Я же навестил Александра Егорыча и штабс-капитана, которые только-только начали подавать признаки жизни и завалился спать.
Нужно было как-то совладать с разгулявшимися нервами. «Измена», если это можно так назвать поступок Кудряшовой, окончательно выбила меня из колеи. Не то, чтобы я так сильно был в нее влюблен, но оказаться предпочтенным такому уроду, как Моргун, думаю, никакому нормальному человеку не понравится. К тому же, урядник был в чем-то прав, взрывать людей, даже виноватых, будет не самым лучшим поступком моей жизни. Все это еще усугублялось неясной ситуацией с Катей. Если она и правда влюбилась, то мое вмешательство в ее жизнь, да еще такое кровавое, будет ничем не оправдано. Короче говоря, все как-то так сошлось, что наспех оценить то, что я за последнее время делал правильно, что – плохо, не получалось. Чтобы почувствовать свою моральную правоту, мне нужно было иметь уверенность в подлости противника. Одно дело – защищаться, тогда для противоборства все способы хороши, и совсем другое дело – самому нападать, как о таких случаях говорится в Уголовном кодексе, с превышением необходимой самообороны. Именно масштабы такого превышения меня почему-то волновали в тот момент больше всего.
Разбудил меня парикмахер Степаницкий. Я услышал, как кто-то вошел в горницу, и мгновенно проснулся
– Ради бога, уберите от меня ваш страшный пистолет! – попросил меня знакомый голос с характерным акцентом.
Я опомнился и снова засунул оружие под подушку.
– Это вы, Михаил Семенович? Какими судьбами?
– Вы можете думать, что хотите, но меня замучила совесть, – ответил он, вплотную подходя к моему жесткому ложу.
– Вы знаете, меня тоже, – мрачно сказал я.
Дневной сон меня совсем не освежил, и настроение было еще более подавленное, чем раньше. Степаницкий сочувственно пожевал губами и неожиданно промокнул глаза кончиками пальцев.
– Что такое, вы плачете? – удивленно спросил я
– Так, знаете ли, совсем немножко. Ведь он был совсем мальчик, и мальчик хороший, – ответил он и стер слезы с морщинистых щек
– О ком вы говорите? – растеряно спросил я, начиная понимать, что произошло что-то очень плохое.
– О ком я говорю? Я говорю о своем тезке.
– Михаил Семенович, я не понимаю ваших загадок, что случилось?
– Они привезли его и бросили на паперти у церкви, так же, как сделали с моей бедной девочкой. Только он был уже мертвый.
– Кто привез, кого бросили? – сердито сказал я, начиная терять терпение – Вы можете говорить яснее?!
– Кого? Нашего урядника Мишу Суханова. Они бросили его прямо на паперти и сказали, что так будет со всяким, кто станет совать нос в чужие дела!
– Урядника? Мишу? – закричал я, вскакивая на ноги. – Когда? Ведь он совсем недавно поехал в город.
Парикмахер мне не ответил и забормотал, покачиваясь на месте:
– Когда я это увидел, то сказал себе, Мойша, ты не молодой человек, а Миша был совсем молодой человек, и тебе должно быть стыдно, что старики живут, а молодые умирают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77