Горячую пищу готовить было по-прежнему некому, и хозяин, помявшись, опять предложил нам ржаного хлеба с квасом. Еда, бесспорно, была национальная, любимая патриотами, но без привычки плохо лезла в горло. Тогда я вспомнил про запас напитков и копченостей, что были у нас в карете.
– Ефим, принеси нашу еду, – попросил я кучера. – Как я забыл, у нас же в карете два полных короба припасов!
– Я тебе помогу, – вызвался хозяин, и они спешно вышли и перенесли в избу все наши съестные припасы. Не забыли и корзину со спиртным.
– Ишь ты, какие красивые штофы! – похвалил Александр Егорович аккуратно упакованные, переложенные соломой бутылки. – Поди, крепкая водка-то?
– Водка как водка, – ответил я, больше интересуясь свиным окороком и копченым налимом. – Будет время и возможность, разопьем.
– Давненько я не выпивал, – поделился своими горестями хуторянин. – Поди, господа кажный день выпивают?
– Кто как, те, кто каждый день пьет – долго не живут.
– Ну, это если лишку выпивать, а когда по уму, то вино только на пользу.
– Где это ты видел, чтобы у нас пили по уму. У нас если пьют, то до упора! – не согласился я.
– Голубчик, это о чем вы таком спорите? – спросил сверху Истомин.
– Да вот, говорим о пьянстве.
– А никак, у вас есть что выпить?
– Есть, – не сумел соврать я.
– Это чудесно! Пришлите мне сюда бутылочку, а то я совсем озяб!
– Может быть, вас спустить вниз? – предложил я.
– Не стоит, мне лучше остаться здесь. Только пришлите мне сюда штофик водки!
Капитан остался наверху, на чердаке, и ужинал в одиночестве. Коли разговор зашел о водке, мои сотрапезники тоже заинтересовались этим напитком, но я сказал, что пить мы будем только после дела, и они, кажется, обиделись.
– Вы, господа, привыкли над народом заноситься! – ни с того, ни с сего, высказал горькую истину хуторянин.
Я думал о плане предстоящего «похода» и не сразу понял, что он имеет в виду.
Когда до меня дошло, удивился:
– Это ты к чему говоришь?
– А к тому! Один с сошкой, семеро с ложкой!
– Ну и что? Это называется разделение труда.
– А то! Думаете, простой человек чувств не имеет! Небось, сало-то с картохой любите, а сохой пахать брезгуете!
– Точно, тебе обидно, что кто-то твое сало съел! А ты, когда коров держал и работников имел, с ними доходами делился?
– Не пойму я тебя, Алексей Григорьич, ты нарочно непонятное говоришь, чтобы простого человека унизить! А у меня, между просим, тоже душа есть!
Разговор становился интересным, но совсем не ясно, о чем, то ли о политэкономии, то ли о душе. Хотя, когда еще и поговорить о душе, как не перед лицом предстоящей опасности.
– Это хорошо, что ты про душу вспомнил! Как же без души? Без нее никак нельзя! – похвалил я.
– Во! Значит народ понимаешь, а как до дела доходит – так заносишься?!
– Это когда я заносился? Когда по твоей милости пленный чуть не сбежал? – ехидно спросил я.
Лицо хозяина стало скучным и обиженным.
– Вот вы, господа, только попрекать простого человека умеете. Коли надо было, сам бы за тем покойником и следил! А ты раз-два, только командовать можешь, ты туда, ты сюда. А если у человека горе, разве войдешь в сочувствие? Вон сосед Истомин, чем лучше меня? Только, что он дворянин, а я хлебопашец, вот ему и пожалуйте, а у меня горе, так мне – шиш!
Я начал путаться в претензиях и попросил говорить яснее.
– Ты чего от меня-то хочешь?
– Ничего я не хочу! Только мне обидно. Одному хоть залейся, а другому горе размочить нечем! – плачущим голосом закричал Александр Егорыч и, с шумом отодвинув скамью, стуча сапогами, вышел из горницы.
– Чего это он? – спросил я Ефима. – Какая муха его укусила?
– Обидно, знать, стало, что им, – Ефим показал пальцем в потолок, – целый штоф не пожалели, а ему, – он указал на дверь, – даже лафитника не поднесли!
– Какой еще лафитник, мы же ночью в поместье к Моргуну идем!
– Оно, конечно, так, но по справедливости угостить нужно было. За все наши труды!
– Тебе тоже обидно?
– Про меня речь не идет, наше дело по лошадям. Хотя, если взять в разумение, то уважение каждому лестно!
– Ну и ладно. Сейчас пойди отдохни, после полуночи выступаем, Я пока займусь подготовкой.
Ефим тяжело вздохнул и встал из-за стола,
– Благодарствуйте за угощение. Только дяде Саше нужно бы поднести!
– Ну да, как сразу, так сейчас, – сказал я, и ока зался неправ.
Пока я собирал в предстоящий поход нужное снаряжение, хуторянин времени даром не терял и добился-таки социальной справедливости в распределении благ. К полуночи он находился уже в таком состоянии что об его участии в экспедиции не могло быть и речи. Короб со спиртными напитками был порядком опустошен, а сам Александр Егорыч плакал пьяными слезами, каялся в своей «слабости» и в одиночестве поминал покойную жену. Несколько пустых бутылок сиротливо валялись на полу. Пришлось его оставить на хуторе в компании с таким же пьяным штабс-капитаном.
Около часа ночи мы с Ефимом оседлали трофейных лошадей, погрузили на них оружие и «инвентарь» и выехали не лесную дорогу. Мы знали только направление, в котором находилось имение Моргуна, и пустили лошадей в нужную сторону без поводьев, в надежде, что они сами найдут дорогу к своим родным конюшням.
Глава 13
Ночь была холодной и ясной. В небе горели яркие осенние звезды. К полуночи подморозило так, что копыта лошадей звонко цокали о затвердевшую землю. Чувство внутренней тревоги почти против воли толкало меня на эту очень рискованную авантюру. Возможно, причиной тому была обостренная интуиция. Я где-то внутри себя ощущал надвигающуюся опасность. Преодолев четыре версты, мы оказывались в непосредственной близости к соседям, и дальше продвигаться следовало, проявляя максимальную осторожность. Однако, я продолжал подстегивать и так резво бегущего коня.
– Куда летим, на пожар? – спросил, догоняя меня, Ефим. – Как бы не попасть к ним прямо в лапы!
– Ладно, доскочим до того леска – согласился я, указав кнутовищем на темнеющую в нескольких сотнях метрах впереди группу деревьев, – и дальше пойдем пешком.
– Если нас раньше не подстрелят, – недовольно сказал кучер, опять пристраиваясь позади меня.
Однако, пока ничего плохого не происходило. Кругом стояли покрытые инеем деревья, ставшие похожими на елочные игрушки. Кроме стука копыт наших лошадей, других звуков слышно не было. Около серебряной рощицы я придержал коня, и Ефим опять поравнялся со мной.
– Приготовь пистолет, – попросил я, останавливаясь и соскакивая с лошади.
Конюх ничего не ответил, вытащил из седельной сумки оружие и взвел курок. Мы вошли в рощу и двинулись по подмороженным хрустящим листьям в ее глубину. Кони, следуя за нами в поводу, нетерпеливо всхрапывали, видимо, удивляясь, почему мы не доехали до теплой конюшни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
– Ефим, принеси нашу еду, – попросил я кучера. – Как я забыл, у нас же в карете два полных короба припасов!
– Я тебе помогу, – вызвался хозяин, и они спешно вышли и перенесли в избу все наши съестные припасы. Не забыли и корзину со спиртным.
– Ишь ты, какие красивые штофы! – похвалил Александр Егорович аккуратно упакованные, переложенные соломой бутылки. – Поди, крепкая водка-то?
– Водка как водка, – ответил я, больше интересуясь свиным окороком и копченым налимом. – Будет время и возможность, разопьем.
– Давненько я не выпивал, – поделился своими горестями хуторянин. – Поди, господа кажный день выпивают?
– Кто как, те, кто каждый день пьет – долго не живут.
– Ну, это если лишку выпивать, а когда по уму, то вино только на пользу.
– Где это ты видел, чтобы у нас пили по уму. У нас если пьют, то до упора! – не согласился я.
– Голубчик, это о чем вы таком спорите? – спросил сверху Истомин.
– Да вот, говорим о пьянстве.
– А никак, у вас есть что выпить?
– Есть, – не сумел соврать я.
– Это чудесно! Пришлите мне сюда бутылочку, а то я совсем озяб!
– Может быть, вас спустить вниз? – предложил я.
– Не стоит, мне лучше остаться здесь. Только пришлите мне сюда штофик водки!
Капитан остался наверху, на чердаке, и ужинал в одиночестве. Коли разговор зашел о водке, мои сотрапезники тоже заинтересовались этим напитком, но я сказал, что пить мы будем только после дела, и они, кажется, обиделись.
– Вы, господа, привыкли над народом заноситься! – ни с того, ни с сего, высказал горькую истину хуторянин.
Я думал о плане предстоящего «похода» и не сразу понял, что он имеет в виду.
Когда до меня дошло, удивился:
– Это ты к чему говоришь?
– А к тому! Один с сошкой, семеро с ложкой!
– Ну и что? Это называется разделение труда.
– А то! Думаете, простой человек чувств не имеет! Небось, сало-то с картохой любите, а сохой пахать брезгуете!
– Точно, тебе обидно, что кто-то твое сало съел! А ты, когда коров держал и работников имел, с ними доходами делился?
– Не пойму я тебя, Алексей Григорьич, ты нарочно непонятное говоришь, чтобы простого человека унизить! А у меня, между просим, тоже душа есть!
Разговор становился интересным, но совсем не ясно, о чем, то ли о политэкономии, то ли о душе. Хотя, когда еще и поговорить о душе, как не перед лицом предстоящей опасности.
– Это хорошо, что ты про душу вспомнил! Как же без души? Без нее никак нельзя! – похвалил я.
– Во! Значит народ понимаешь, а как до дела доходит – так заносишься?!
– Это когда я заносился? Когда по твоей милости пленный чуть не сбежал? – ехидно спросил я.
Лицо хозяина стало скучным и обиженным.
– Вот вы, господа, только попрекать простого человека умеете. Коли надо было, сам бы за тем покойником и следил! А ты раз-два, только командовать можешь, ты туда, ты сюда. А если у человека горе, разве войдешь в сочувствие? Вон сосед Истомин, чем лучше меня? Только, что он дворянин, а я хлебопашец, вот ему и пожалуйте, а у меня горе, так мне – шиш!
Я начал путаться в претензиях и попросил говорить яснее.
– Ты чего от меня-то хочешь?
– Ничего я не хочу! Только мне обидно. Одному хоть залейся, а другому горе размочить нечем! – плачущим голосом закричал Александр Егорыч и, с шумом отодвинув скамью, стуча сапогами, вышел из горницы.
– Чего это он? – спросил я Ефима. – Какая муха его укусила?
– Обидно, знать, стало, что им, – Ефим показал пальцем в потолок, – целый штоф не пожалели, а ему, – он указал на дверь, – даже лафитника не поднесли!
– Какой еще лафитник, мы же ночью в поместье к Моргуну идем!
– Оно, конечно, так, но по справедливости угостить нужно было. За все наши труды!
– Тебе тоже обидно?
– Про меня речь не идет, наше дело по лошадям. Хотя, если взять в разумение, то уважение каждому лестно!
– Ну и ладно. Сейчас пойди отдохни, после полуночи выступаем, Я пока займусь подготовкой.
Ефим тяжело вздохнул и встал из-за стола,
– Благодарствуйте за угощение. Только дяде Саше нужно бы поднести!
– Ну да, как сразу, так сейчас, – сказал я, и ока зался неправ.
Пока я собирал в предстоящий поход нужное снаряжение, хуторянин времени даром не терял и добился-таки социальной справедливости в распределении благ. К полуночи он находился уже в таком состоянии что об его участии в экспедиции не могло быть и речи. Короб со спиртными напитками был порядком опустошен, а сам Александр Егорыч плакал пьяными слезами, каялся в своей «слабости» и в одиночестве поминал покойную жену. Несколько пустых бутылок сиротливо валялись на полу. Пришлось его оставить на хуторе в компании с таким же пьяным штабс-капитаном.
Около часа ночи мы с Ефимом оседлали трофейных лошадей, погрузили на них оружие и «инвентарь» и выехали не лесную дорогу. Мы знали только направление, в котором находилось имение Моргуна, и пустили лошадей в нужную сторону без поводьев, в надежде, что они сами найдут дорогу к своим родным конюшням.
Глава 13
Ночь была холодной и ясной. В небе горели яркие осенние звезды. К полуночи подморозило так, что копыта лошадей звонко цокали о затвердевшую землю. Чувство внутренней тревоги почти против воли толкало меня на эту очень рискованную авантюру. Возможно, причиной тому была обостренная интуиция. Я где-то внутри себя ощущал надвигающуюся опасность. Преодолев четыре версты, мы оказывались в непосредственной близости к соседям, и дальше продвигаться следовало, проявляя максимальную осторожность. Однако, я продолжал подстегивать и так резво бегущего коня.
– Куда летим, на пожар? – спросил, догоняя меня, Ефим. – Как бы не попасть к ним прямо в лапы!
– Ладно, доскочим до того леска – согласился я, указав кнутовищем на темнеющую в нескольких сотнях метрах впереди группу деревьев, – и дальше пойдем пешком.
– Если нас раньше не подстрелят, – недовольно сказал кучер, опять пристраиваясь позади меня.
Однако, пока ничего плохого не происходило. Кругом стояли покрытые инеем деревья, ставшие похожими на елочные игрушки. Кроме стука копыт наших лошадей, других звуков слышно не было. Около серебряной рощицы я придержал коня, и Ефим опять поравнялся со мной.
– Приготовь пистолет, – попросил я, останавливаясь и соскакивая с лошади.
Конюх ничего не ответил, вытащил из седельной сумки оружие и взвел курок. Мы вошли в рощу и двинулись по подмороженным хрустящим листьям в ее глубину. Кони, следуя за нами в поводу, нетерпеливо всхрапывали, видимо, удивляясь, почему мы не доехали до теплой конюшни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77