– Какое? – задиристо спросил Кирилл.
– Неадекватное! – раздраженно повторил очкастый. – Все, вы свободны. В соседнем кабинете получите вещи, отобранные при обыске.
– Нет, погодите! – взъярился Кирилл. – Мне ваши извинения!.. Где тело моего брата?
Очкастый сжал губы, приблизился к нему вплотную:
– Нам это неизвестно.
– Вам все здесь известно!
– Не знаю, где тело вашего брата, – отчетливо выговорил очкастый. – Я не стрелял по Белому дому. Вы – стреляли! Должно быть, и известно вам больше. Идите, ка-пи-тан…
Очки его словно увеличили ненависть в глазах, к нему, к Кириллу, ненависть, тяжелую, как ртуть, и холодно застывшую. Она гасила его ярость сильнее, чем резиновые дубинки охранников.
Может, и били его из ненависти…
Кирилл вышел из подъезда на пустую ночную улицу и только тут вспомнил, что еще действует в Москве комендантский час и центр города наверняка кишит патрулями. И сразу понял, что его специально выпустили ночью, чтобы подставить под дубинки ОМОНа. Кирилл обернулся к зданию, погрозил кулаком:
– Хорошо!
И не скрываясь, побежал по тротуару. Москва, словно огромная рыбина, заглотившая добычу, стояла на стремнине и слегка шевелилась жаберными крышками, пропуская воду; стояла с остекленевшими глазами, прислушиваясь к своему чреву, где переваривалась невидимая пища, где происходила незримая и мучительная работа. А мелкие рыбешки, проплывая мимо, принимали ее за мертвый камень…
Кирилл бежал с ожиданием окрика «Стой!» либо выстрелов в спину, однако скоро стал задыхаться – дубинки охранников не прошли даром. Он остановился, и приступ глубокого астматического кашля скрутил его пополам. Отплевавшись, он с трудом унял его и вытер губы – на ладони была кровь…
И эта своя кровь словно привела его в чувство. Он забрел в какой-то двор, протиснулся между мусорных баков и сел на пустой ящик. Долго держался, чтобы не курить, и, едва закурив, ощутил, как вместе с дымом закружился в легких щекотливый позыв к кашлю.
С окончанием комендантского часа он вышел на улицу, с трудом остановил машину и за большие деньги поехал домой. Он чувствовал усталость во всем теле, а вместе с ним как бы и ярость притомилась в крови и сознании. Он хотел только спать, а выспавшись, не знал, что станет делать дальше. Привыкший все время думать о будущем, так или иначе рассчитывать свой следующий шаг, сейчас он был лишен этой способности вместе с больной памятью прошлого. Суть всей жизни очень емко укладывалась в текущую минуту, и она, как лучик лазерного прицела, скользила в пространстве, выискивая цель.
Он едва поднялся на двенадцатый этаж: стариковские одышка и кашель мучили его на каждом марше. Он открывал мусоропровод и сплевывал кровь. С ключами наготове Кирилл подошел к своей двери и остановился.
На крашеной железной двери была надпись: «Здесь живет убийца».
Не веря глазам, он потрогал рукой буквы, написанные ярким суриком: краска еще не просохла и липла к пальцам.
– Хорошо, – проронил он и сел на ступеньку лестницы.
И затылком почувствовал рдеющие красные буквы.
Частная машина, на которой он приехал сюда, стояла у обочины.
– Поехали? – спросил Кирилл.
– Поехали! – довольно отозвался частник и отщелкнул кнопку на двери. – Что, здесь облом?
– Облом, – подтвердил он. – Гони к трем вокзалам.
– Что-то плохо выглядишь, командир, – посочувствовал частник, выруливая на пустынную по?утреннему магистраль. – Не заболел?
– Нет, я брата убил, – признался Кирилл.
– Брата?.. Шутка, что ли? – натянуто улыбнулся частник. – Впрочем, да, по лицу видно, убил кого-то…
Руки на баранке стали нервными, хотя он не показывал виду.
– Не бойся, тебя не трону, – успокоил Кирилл. – Свези на вокзал.
– Да уж не убивай, – попросил частник. – Я извозом промышляю… От нужды, трое детей, жена по сокращению… Вообще-то я кандидат технических наук, в оборонке работал. Не «жигуль» этот – с голоду бы сдохли… Я утром выезжаю – жена целый день трясется. Сейчас многие убивают, сажать страшно… Посадишь и сам трясешься.
– Не трясись, не убью, – еще раз заверил Кирилл. – И заплачу. У меня денег много.
– Затрясешься тут, – один глаз его смотрел на дорогу, другой на Кирилла. – Затылок холодит…
– Если боишься – высади…
Он мгновение подумал и уже ногу сбросил с педали газа, однако вновь наддал.
– Ладно… Сколько заплатишь?
– Двести.
– Свезу, командир, – согласился частник. – За что брата-то…
– Ни за что…
– Сейчас много ни за что убивают. Человеческая жизнь потеряла свою цену. Когда жизнь дорожает – человек дешевеет. При коммунистах люди дороже были. Чуть какого диссидента еще только арестуют – на Западе визгу! Американцы готовы авианосец к нашим берегам поставить. Тоже ценили наших. А теперь вон средь бела дня из орудий расстреливают – хоть бы кто слово сказал. Полная поддержка. Мусор у нас стал, а не народ.
– Это я стрелял, – признался Кирилл.
– Где – стрелял? Куда?
– По Белому дому, среди белого дня…
Частник недоверчиво посмотрел, покачал головой, пожал плечами:
– Не пойму никак… Шутишь или нет?
– Спать хочу, – вдруг сказал Кирилл. – Глаза закрываются…
– Лучше поспи! – одобрил частник. – А то я от разговоров вспотел весь…
Он дотерпел все-таки до вокзала, рассчитываясь, сказал осмелевшему частнику:
– Фамилия моя – Ерашов, запомни. Потом, когда станет все известно, обязательно услышишь. Детям расскажешь – убийцу подвозил.
– Запомню, – пообещал тот, защелкивая дверь.
В электричке лучик прицела скользнул по головам пассажиров и угас.
Его разбудила какая-то женщина. Электричка стояла на городском вокзале, мгновенно перемещенная в пространстве. Кирилл вышел на перрон, зажмурился от яркого солнца и, смаргивая солнечные зайчики в глазах, побрел по направлению к Дендрарию. Только сейчас боль в избитом теле начала проявляться всей своей тяжестью. Каждое движение отдавалось в позвоночнике и вспухшем левом ухе, однако он, как мазохист, повторял про себя единственное слово – «хорошо!».
Вдруг кто-то окликнул его по имени. Слышало только правое ухо, и потому он не понял, откуда зовут.
– О! Не обозналась! Кирилл! – Перед ним оказалась та рыжая девушка с косинкой в глазах, которая купалась с ними в ночь перед крещением Аннушки. И вместе со всеми топила его, играя в русалок.
Он смотрел то в один ее глаз, то в другой и не мог понять, который косит и который смотрит прямо.
– Ты почему такой хмурый, Кирилл? – спросила она. – И бледный какой-то… Ах да, ты же расстался с Аннушкой!
– Откуда ты знаешь?
– Я все про тебя знаю! – засмеялась рыжая и взяла его под руку. – Ну, не переживай!
– Ну откуда ты знаешь? – Кирилл остановился. – Кто тебе сказал?
Она потянула его вперед, сообщила доверительно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120