С нею было проще, и оттого он испытывал свободу, а не мучительные переживания; с нею можно было ни о чем не думать, а говорить лишь те слова, что вырываются в полубезумном бреду.
Кирилл коснулся ее щеки, тронул пальцами губы:
– Мне пора уходить.
Надежда подняла голову, вяло встряхнула волосы:
– Который час?
– Почти семь…
Она вскочила, как пружина, однако без суеты стала одеваться.
– Мне тоже пора… К восьми на работу, и надо забежать домой.
– Где ты работаешь? – спросил он.
– Где? – усмехнулась она. – Барменом в гостинице… Тебе зачем? Хочешь еще встретиться?
– Я уезжаю сегодня…
– Ну, счастливого пути! – засмеялась она. – Привет прекрасной незнакомке. Хотя какая она незнакомка… Ее зовут Аннушка.
– Я тебя никогда не забуду, – сказал он банальную фразу и замолчал от этого.
– Это я знаю! – уверенно заявила Надежда.
– Откуда ты знаешь? Я тебя обманул!
– Нет! – Она погрозила пальцем. – Всю жизнь помнить меня будешь. И умирая, вспомнишь!
– Почему?
– Потому что я – первая! – Она взяла его голову, заглянула в глаза. – Я могу забыть тебя, если ты скоро исчезнешь. Но ты – никогда. Знаешь, как приятно думать об этом в век бессердечного романтизма! Я помогла тебе познать мир. Запомни: мужчина не имеет связи с космосом и познает его только через женщину. Что желает женщина – то желает Бог. Так-то, капитан!
Она рассмеялась, ловко собрала волосы в пучок, подхватила сумочку. На минуту остановилась перед портретом.
– Смотрел?
– Да…
– Николаич тебя пожалел, – решила Надежда. – Хотя нет, он просто никак не может освоить современного стиля. Но последняя кража пошла ему на пользу, освоит.
Автоматические замки на дверях лязгнули точно так же, как в прошлый раз, когда Кирилл уходил отсюда со свитком вырезанных холстов. Лестница покружила их и выставила на улицу.
– Салют, капитан! – Она махнула рукой и застучала каблучками по пустынной, гулкой дороге.
– Пока, – бросил он, глядя вслед.
Если он этой ночью и познал благодаря ей космос, то воспринял от него один только холод.
… Спустя полчаса он стоял неподалеку от входа в Дендрарий, укрывшись за углом автобусной диспетчерской. И чтобы не терять время, отчищал с плаща въедливый вороний помет. После чистки плащ походил на пятнистый морской камуфляж.
Аннушка вышла из Дендрария около девяти. Что-то скорбное было в ее облике – черное осеннее пальто, черная шляпка с вуалью, неторопливый и независимый шаг. Он выступил из-за угла, прошел за ней несколько метров.
– Девушка, у вас есть паспорт?
Аннушка остановилась, не оборачиваясь, проронила:
– Кирилл…
– Спокойно, – предупредил он. – Мы не должны обращать на себя внимания. Подождем автобуса.
– Почему ты убежал вчера? Это же ты был под моими окнами.
– А ты почувствовала это?
– Нет… Отец принес шляпу. Я догадалась.
– Кто еще догадался? – спросил он, озираясь по сторонам. – Алеша?
– Алеши нет дома. Почему ты не вошел? – Она смотрела сквозь вуаль пытливо и настороженно.
– На это есть причины, – уклонился он. – Объясню потом. Сейчас мы едем на вокзал, садимся в электричку и уезжаем.
– Новая авантюра?
– Безжалостный романтизм.
– Что случилось с тобой, Кирилл? Ты совсем чужой, – Аннушка незаметно коснулась его руки. – Руки холодные, глаза… И почему все время озираешься? Ты что-то украл?
– Тебя…
Она тронула небритую щеку Кирилла, осмотрела одежду и вдруг спокойно сказала:
– Я все поняла, Кирилл, прости.
– Что ты поняла? – усмехнулся он.
– Ты был в Белом доме. И вынужден скрываться.
– Молчи, ни слова больше, – Кирилл подсадил се в автобус, втиснулся сам, влекомый народом. В тесноте их прижало друг к другу. Ее лоб под вуалью был возле самых губ.
– Ты вчера пил? – шепотом спросила она.
– Вчера и позавчера, – в ухо сказал он, – Почти алкоголик…
– А не опасно сейчас ехать в Москву?
– Нет… Там легче скрыться.
На вокзале, поджидая электричку, они стояли друг перед другом, чтобы видеть, что творится вокруг. Слежки не было, по крайней мере, те двое в плащах не появлялись. В электричке Аннушка вдруг спросила:
– Ты Алешу там не видел?
– Нет, – сразу ответил Кирилл, соображая, где это – там . – Не видел…
– Странно, – проговорила она задумчиво. – Он поехал в Беларусь за оборудованием и пропал. Дома все так волнуются… Я пока молчу, но, кажется, он тоже был там.
– Где – там? – спросил Кирилл.
– Где и ты…
– Не видел. Там было очень много народу.
Они сидели друг против друга, чтобы наблюдать за пассажирами в вагоне. Аннушка вдруг схватила его руку, сжала.
– Милиционер вошел. Кого-то высматривает.
– Пусть, – проронил он. – Не обращай внимания.
Поигрывая дубинкой, милиционер прошествовал по вагону, плечом раздвинул двери тамбура. Аннушка перевела дух.
– Страшно, – призналась она. – Становится страшно жить. Ты чувствуешь, как утрачивается земное притяжение?.. Неужели и впрямь спутником земли стала невидимая Черная планета? Откуда же такая бессмысленность, жестокость? Если мир снова опустится в состояние хаоса – оживут динозавры. Нет! Они оживают, на сей раз в человеке…
– О чем ты говоришь? – со страхом спросил Кирилл. – Какие динозавры?
– Те самые, ископаемые, с жидкими мозгами…
– Что за бред?
– Земное притяжение их заставило пресмыкаться, – продолжала она. – Целую эру они ползали и вот теперь поднимают свои маленькие головки, освобождают от земли и праха свои мерзкие туловища. Хаос для них – благодать, и они всюду будут сеять его. Сначала сделают безвинной игрой, и когда наше сознание привыкнет – семена прорастут в нем…
– Аннушка! – Он схватил ее руки. – О чем ты? Замолчи!.. Мы выживем! И будем долго жить. Ничего не случилось! Ничего же не было! Я остался в соломе! Там была большая куча соломы!..
– Какой соломы? – не поняла она.
– Потом! Потом, в Москве! – заторопился Кирилл. – Я тебе открою тайну. Все-все тебе расскажу! Ты только не волнуйся. Не Черная планета всходит, а наша звезда!
13
Ему приснился сон. Будто возвращается он ясным весенним вечером с полетов – полное ощущение, что несколько минут назад выбрался из пилотской кабины, руки еще помнят упругую ручку шаг-газа, и в ушах стоит гул двигателей, но перед ним – его родовой дом. Только не тот, обшарпанный, а целиком отреставрированный: белоколонная ротонда, веранды по обе стороны и весь какой-то легкий, воздушный. «Когда же успели?» – подумал он. И видит, на веранде, за стеклами, плохо различимый мужчина в черном сюртуке, с аккуратной бородой, совершенно незнакомый, а рядом с ним Аннушка – печальная, задумчивая, смотрит сквозь стекло на улицу. Будто в доме сейчас произошло что-то неприятное, может быть, трагическое. Возле мужчины, смазанного полумраком, очень ярко виден стол, на котором очень много перевернутых вверх дном чайных чашек из тончайшего фарфора, и будто под одной горит свеча, отчего чашка светится белым, каким-то мягким и чистым светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120