И мгновенно забудут все – свои и чужие. Так во имя чего твоя смерть?.. Мертвые сраму не имут? Это в древности было. А сейчас и мертвого исполощут. Жить тебе придется, Саша, потому что жить в нашем положении теперь труднее, чем умереть. Живой ты мучиться будешь, страдать, а это уже искупление греха. А они хотят, чтобы ты умер грешным… Знаешь, Саша, я ведь теперь предприниматель, деловой человек. И думаю теперь только так – что выгоднее? Жить или умирать? Любить или ненавидеть. Жить и любить выгоднее для дела, чем умирать с ненавистью. Поражение – это всегда какая-нибудь ошибка. Но нам нужно научиться жить побежденными, нахлебаться своей крови, как в сорок первом, чтобы потом победить. Всегда же до Москвы отступали, вот и сейчас…
– Но какой мне позор, Леша… – проронил он и скрипнул зубами. – Люди поверили, пошли за мной… А куда я их привел? На бойню? Под пулеметы?.. Знаешь, я понял: вождями становятся либо гении, либо безумцы. Нормальному человеку не выдержать власти, не поднять. Если тебе поверили и пошли за тобой – хочешь не хочешь, а нужно вести. Иначе толкают в спину – веди, веди! Не стой на месте!.. Теперь они полагаются на меня, ждут какого-то решения, а его – нет. Со мной не идут ни на какие переговоры. Утром придут сюда, и будет нам всем «Утро стрелецкой казни»… Но сейчас я не могу договориться и с теми, кто пошел за мной! Прошу, уговариваю – уходите, прольется кровь, зачем эти жертвы… Не уходят! Веди, говорят, дальше. Дальше хотим пойти…
– В любом случае всех гражданских нужно убрать из здания, – проговорил Алексей. – Всех: депутатов, обслугу, всех безоружных защитников. Пусть останутся только военные…
– Попробуй убери! – вдруг озлился Седой. – Разве что вызвать ОМОН…
– Но женщин-то обязательно!
– Тем более женщин! Это же русские женщины, Леша, – он резко мотнул головой. – Знаешь, что говорят? Если мы уйдем – вас, мужчин, всех тут вырежут. А с нами – не тронут…
– Все равно надо выводить! – заволновался Ерашов. – Я попробую убедить. Где радиорубка?
– Стой! – Седой схватил за рукав. – Ничего не добьешься. Тебе скажут, ты трус и предатель. И паникер!.. Понимаешь, Леша, я не могу еще понять, кого вел за собой. Что это за люди? Сейчас только начинаю соображать… Они какие-то святые! Знаешь, ведь я видел и фанатиков, и смертников в Афгане… А эти какие-то… наивные, что ли? Умные, опытные и наивные. Или романтики?.. Они и сейчас думают, что зверь проявит благородство, надеются на его разум! И в кровавый конец не верят!.. Две недели за колючей проволокой, под автоматами, под прессом… И еще не прозрели!
– А ты-то сам? Давно ли прозрел? – в упор спросил Алексей. – А близко был, мог бы раньше… И не сидели бы в осаде. Разве ты не надеялся на разум? На твоих глазах из России колонию делали, ты же все надеялся…
– Но сейчас в Москву входят войска! Дворцовые дивизии пошли!
– Что, и Кантемировская? – быстро спросил Алексей.
– Танки у Кремля… Утром и сюда подойдут.
– У меня же брат!.. Там мой брат! Из отпуска отозвали…
– Я помню, Леша, – тихо проговорил Седой. – Сам выбивал распределение… Потому ты и должен уйти. Символ слишком дурной.
Алексей ощутил, как дрогнули сначала пальцы, затем враз вспотевшие ладони. Он тут же стиснул кулаки, сказал трезво:
– Нет, Кирилл не пойдет! Не может пойти.
Однако и сам не поверил в сказанное. Зачем отозвали из отпуска? Зачем собирают молодняк?.. А чтобы было кому исполнять приказы. Лейтенанты пойдут в огонь и в воду…
– Уходи, – тихо попросил Седой. – Если даже его нет, ты все равно станешь думать…
– Нельзя мне уходить, Саша, – проговорил Ерашов. – Тем более нельзя… А эту хлопушку возьми. Она теперь ни к чему… Я бы с наемниками подрался…
– И наемники будут, и профессионалы, – успокоил Седой. – И даже лавочники с железными прутьями. Всех хотят кровью измазать…
Алексей подал ему автомат:
– Мне теперь и уходить нельзя, и стрелять… Ну возьми! Думаешь, одному тебе хочется пустить пулю в лоб? Возьми от греха!
Седой взял, взвесил в руке.
– И ты такой, как все…
– Дай мне мегафон, – попросил Ерашов.
– Зачем тебе мегафон? – Седой вновь начинал злиться. – Ты-то афганец, офицер!.. Не майся дурью!
– Митинговать буду завтра, Саша, – признался Алексей. – Ни разу в жизни не ходил на митинги. И речей не говорил…
– Какие речи?! Кто слушать станет!.. Все, речи отговорили. Завтра на другом языке заговорим…
– К брату пойду.
– А если его там нет?
– Все равно, – упрямо сказал Алексей. – Буду звать. Кто-нибудь услышит.
– Это безумие! – Седой мотнул головой. – Тебя сразу убьют. Ты же видел зверей!
– Рука не поднимется… Не дашь мегафон, пойду так.
– Я тебя понял! – тихо проговорил Седой. – Красиво умереть хочешь? На площади? На публике?.. Напрасно, Ерашов. Никого твоя смерть не остановит. Никто не содрогнется!
– Да я жить хочу! – бросил Алексей. – Но мой брат будет там, на той стороне. У меня получится! Я его когда звал к себе – он всегда приходил. И сейчас прибежит! Только услышит голос и прибежит!
Между тем гас за окном зеленоватый ночной свет и поднимался новый, предутренне синий, с далекими багровыми тенями…
* * *
В день исчезновения Аннушки Аристарх Павлович вернулся с аэродрома поздно: в овощехранилищах монтировали старое оборудование, выкупленное по остаточной стоимости у городского управления торговли. В доме уже был переполох: сразу же вспомнили угрозы рэкетиров, и никто не сомневался, что Аннушку похитили. К тому же было веское доказательство – накануне вечером кто-то лазал к ее окнам и, убегая, потерял шляпу. Олег съездил в институт и узнал, что Аннушка сегодня там не появлялась, не заходила она и в свою коммуналку. Ерашовым наконец-таки поставили телефон, и теперь вся семья сидела у аппарата – звонили и ждали звонка.
В самом разгаре были поиски Алексея, каждый день связывались с Верой, со следователем, который занимался розыском пропавших людей, однако никаких известий пока не поступало.
А тут новая беда…
С тех пор как пропал старший Ерашов, Екатерина ни разу не усомнилась, что он обязательно вернется и срок в три недели его безвестного существования – не срок. Она так привыкла ждать мужа, столько перестрадала с ним, что давно уже и слезы выплакала, и научилась терпеть и переносить любые неожиданности. После Афганистана, долгих и частных командировок в Таджикистан и Северную Осетию ее уже было не напугать нынешним «мирным» исчезновением.
Однако и она вдруг потеряла самообладание:
– Дом этот проклятый, что ли… Как приехали сюда на похороны, так все и пошло. Куда же дальше-то ехать? Какое еще место искать?
Это была не истерика, а какая-то осмысленная безысходность.
Олег порывался куда-то бежать, казнился, трепал и скручивал четки до тех пор, пока не разорвал нить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– Но какой мне позор, Леша… – проронил он и скрипнул зубами. – Люди поверили, пошли за мной… А куда я их привел? На бойню? Под пулеметы?.. Знаешь, я понял: вождями становятся либо гении, либо безумцы. Нормальному человеку не выдержать власти, не поднять. Если тебе поверили и пошли за тобой – хочешь не хочешь, а нужно вести. Иначе толкают в спину – веди, веди! Не стой на месте!.. Теперь они полагаются на меня, ждут какого-то решения, а его – нет. Со мной не идут ни на какие переговоры. Утром придут сюда, и будет нам всем «Утро стрелецкой казни»… Но сейчас я не могу договориться и с теми, кто пошел за мной! Прошу, уговариваю – уходите, прольется кровь, зачем эти жертвы… Не уходят! Веди, говорят, дальше. Дальше хотим пойти…
– В любом случае всех гражданских нужно убрать из здания, – проговорил Алексей. – Всех: депутатов, обслугу, всех безоружных защитников. Пусть останутся только военные…
– Попробуй убери! – вдруг озлился Седой. – Разве что вызвать ОМОН…
– Но женщин-то обязательно!
– Тем более женщин! Это же русские женщины, Леша, – он резко мотнул головой. – Знаешь, что говорят? Если мы уйдем – вас, мужчин, всех тут вырежут. А с нами – не тронут…
– Все равно надо выводить! – заволновался Ерашов. – Я попробую убедить. Где радиорубка?
– Стой! – Седой схватил за рукав. – Ничего не добьешься. Тебе скажут, ты трус и предатель. И паникер!.. Понимаешь, Леша, я не могу еще понять, кого вел за собой. Что это за люди? Сейчас только начинаю соображать… Они какие-то святые! Знаешь, ведь я видел и фанатиков, и смертников в Афгане… А эти какие-то… наивные, что ли? Умные, опытные и наивные. Или романтики?.. Они и сейчас думают, что зверь проявит благородство, надеются на его разум! И в кровавый конец не верят!.. Две недели за колючей проволокой, под автоматами, под прессом… И еще не прозрели!
– А ты-то сам? Давно ли прозрел? – в упор спросил Алексей. – А близко был, мог бы раньше… И не сидели бы в осаде. Разве ты не надеялся на разум? На твоих глазах из России колонию делали, ты же все надеялся…
– Но сейчас в Москву входят войска! Дворцовые дивизии пошли!
– Что, и Кантемировская? – быстро спросил Алексей.
– Танки у Кремля… Утром и сюда подойдут.
– У меня же брат!.. Там мой брат! Из отпуска отозвали…
– Я помню, Леша, – тихо проговорил Седой. – Сам выбивал распределение… Потому ты и должен уйти. Символ слишком дурной.
Алексей ощутил, как дрогнули сначала пальцы, затем враз вспотевшие ладони. Он тут же стиснул кулаки, сказал трезво:
– Нет, Кирилл не пойдет! Не может пойти.
Однако и сам не поверил в сказанное. Зачем отозвали из отпуска? Зачем собирают молодняк?.. А чтобы было кому исполнять приказы. Лейтенанты пойдут в огонь и в воду…
– Уходи, – тихо попросил Седой. – Если даже его нет, ты все равно станешь думать…
– Нельзя мне уходить, Саша, – проговорил Ерашов. – Тем более нельзя… А эту хлопушку возьми. Она теперь ни к чему… Я бы с наемниками подрался…
– И наемники будут, и профессионалы, – успокоил Седой. – И даже лавочники с железными прутьями. Всех хотят кровью измазать…
Алексей подал ему автомат:
– Мне теперь и уходить нельзя, и стрелять… Ну возьми! Думаешь, одному тебе хочется пустить пулю в лоб? Возьми от греха!
Седой взял, взвесил в руке.
– И ты такой, как все…
– Дай мне мегафон, – попросил Ерашов.
– Зачем тебе мегафон? – Седой вновь начинал злиться. – Ты-то афганец, офицер!.. Не майся дурью!
– Митинговать буду завтра, Саша, – признался Алексей. – Ни разу в жизни не ходил на митинги. И речей не говорил…
– Какие речи?! Кто слушать станет!.. Все, речи отговорили. Завтра на другом языке заговорим…
– К брату пойду.
– А если его там нет?
– Все равно, – упрямо сказал Алексей. – Буду звать. Кто-нибудь услышит.
– Это безумие! – Седой мотнул головой. – Тебя сразу убьют. Ты же видел зверей!
– Рука не поднимется… Не дашь мегафон, пойду так.
– Я тебя понял! – тихо проговорил Седой. – Красиво умереть хочешь? На площади? На публике?.. Напрасно, Ерашов. Никого твоя смерть не остановит. Никто не содрогнется!
– Да я жить хочу! – бросил Алексей. – Но мой брат будет там, на той стороне. У меня получится! Я его когда звал к себе – он всегда приходил. И сейчас прибежит! Только услышит голос и прибежит!
Между тем гас за окном зеленоватый ночной свет и поднимался новый, предутренне синий, с далекими багровыми тенями…
* * *
В день исчезновения Аннушки Аристарх Павлович вернулся с аэродрома поздно: в овощехранилищах монтировали старое оборудование, выкупленное по остаточной стоимости у городского управления торговли. В доме уже был переполох: сразу же вспомнили угрозы рэкетиров, и никто не сомневался, что Аннушку похитили. К тому же было веское доказательство – накануне вечером кто-то лазал к ее окнам и, убегая, потерял шляпу. Олег съездил в институт и узнал, что Аннушка сегодня там не появлялась, не заходила она и в свою коммуналку. Ерашовым наконец-таки поставили телефон, и теперь вся семья сидела у аппарата – звонили и ждали звонка.
В самом разгаре были поиски Алексея, каждый день связывались с Верой, со следователем, который занимался розыском пропавших людей, однако никаких известий пока не поступало.
А тут новая беда…
С тех пор как пропал старший Ерашов, Екатерина ни разу не усомнилась, что он обязательно вернется и срок в три недели его безвестного существования – не срок. Она так привыкла ждать мужа, столько перестрадала с ним, что давно уже и слезы выплакала, и научилась терпеть и переносить любые неожиданности. После Афганистана, долгих и частных командировок в Таджикистан и Северную Осетию ее уже было не напугать нынешним «мирным» исчезновением.
Однако и она вдруг потеряла самообладание:
– Дом этот проклятый, что ли… Как приехали сюда на похороны, так все и пошло. Куда же дальше-то ехать? Какое еще место искать?
Это была не истерика, а какая-то осмысленная безысходность.
Олег порывался куда-то бежать, казнился, трепал и скручивал четки до тех пор, пока не разорвал нить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120