Вот тебе и ответ: кровь реальных для тебя людей реально пролилась на не существующей в действительности местности. Вывод: местность таки существует.
– Почему? – тупо спросил Чернов. – Почему не смогут уйти?
Он необычно для себя заторможенно мыслил, словно и его задело названное Зрячим пара-поле. «Пара» значит «парализующее»? Похоже, так.
– Потому что «муха»… – «fly» сказал он, что могло означать и что-то другое, тоже летающее… – оружие опасное, если попадает в нужное место. А «мастифы» – это у нас такие молодёжные бандочки – ребятки, не раздумывающие подолгу. Сначала делают, потом сидят в тюряжке…
– Что значит «нужное место»? – продолжал «тормозить» Чернов.
– Сердце, например, – жёстко пояснил Зрячий и встал. – Пойдём со мной, Бегун. Времени мало, а поговорить надо. Не беспокойся, видишь: там всё уже в норме… – Он указал на экран.
Чернов глянул. «Яйца» улетели, раненых унесли, народ продолжил осмотр аттракциона, как будто ничего не случилось. Но самым странным – если не страшным! – показалось Чернову то, что и «экспонаты», то есть вефильцы, вели себя так, словно не было драки, не было крови, не было раненых, а может, и мёртвых соседей. Гулял город, шумел, сверкал, менял шило на мыло. Виртуальность царствовала в очень реальном для Чернова месте. Настолько реальном, что уже не ноги, как давеча в коллекторе, – сердце почувствовал, что для великого спортсмена было вообще невероятным. Так что первое толкование виртуальности – про отсутствие физического воплощения – мимо проехало. Воплощение такое физическое, что впору валокордин хлебать…
– Пойдём, пойдём, – повторил Зрячий, – коньяк ждёт… – и кивнул всё так же стоящему поодаль стриженому парню: продолжай, мол, своё дело, а мы насмотрелись…
Когда они уселись в мягкие креслица в небольшом, но уютном кабинетике Зрячего, где всё хотелось называть с применением уменьшительно-ласкательных суффиксов – такое всё было маленькое, тесное, чуть ли не игрушечное, когда они подняли не очень подходящие для хорошего коньяка длинные узкие рюмки, когда чокнулись – ну совсем по-русски! – и выпили действительно пристойный «Bowen», заели странного вкуса орешками, незнакомыми Чернову, не из его ПВ явно, – вот тут Чернов окончательно обрёл себя, сильного, уверенного в себе и упрямого в убеждениях Бегуна, и поинтересовался:
– И всё же, Зрячий, в чём относительность понятия «виртуальность»?
Зрячий откинулся в креслице (если действие можно было так определить), прожевал орех, сказал:
– Не понял? Врёшь, всё понял преотлично, только сознаться не хочешь… Ладно, объясню… Допустим, мой мир действительно существует в чьём-то воображении. Допустим. Но тогда тебе придётся признать, что и Вефиль – результат воображения, ибо не может реальное слиться с воображаемым и дать в результате реальную – вефильскую! – кровь и реальную смерть реального вефильца, не дай, Сущий, такому случиться.
– Демагогия, – не согласился Чернов. – Настоящий Вефиль остался в настоящих мире и времени, а этот – виртуален. Его лет. Он – игра воображения. Виртуальное отражение реального.
– Тогда и ты невозможен, – усмехнулся Зрячий. – Настоящий Бегун бежит сейчас где-нибудь по настоящему лесу или по настоящему полю, а здесь, передо мной – его виртуальная копия.
– Но я-то знаю точно, что я – не копия, – тоже усмехнулся Чернов. – Смотри… – Он взял нож для фруктов и с размаху резанул себя по тыльной стороне левой ладони. Кровь выступила сразу по всей длине разреза, вспучилась, потекла поруке.
– Комедия дель арте, – сказал Зрячий. – Акт второй.
Он, не вставая, протянул руку к шкафчику, открыл его, достал патрон, похожий на банку земного спрея-дезодоранта, потряс, полил руку Чернова какой-то сладко пахнущей жидкостью. То есть банка и оказалась распылителем… Кровь мгновенно потемнела, остановила течение, свернулась. Зрячий протянул Чернову салфетку.
– Вытри руку. И не ломай комедию… Кстати, вот тебе – по-твоему – доказательство виртуальности: разве настоящую кровь можно так быстро остановить?.. – Теперь уже просто засмеялся в голос. – А между тем это – лекарство, которого, как я понимаю, глядя на твоё удивлённое лицо, нет в вашем мире. А в нашем – есть. Очень сильный коагулянт с антисептическими свойствами. У нас много чего любопытного есть. Поэтому, к слову, я надеюсь, что в Путь ты уйдёшь в полном составе, те, кто получил ранения, выживут: медицина здесь почти всемогуща. Правда, если только не сердце задето, сердце – это скверно… – Помолчал, наблюдая за Черновым: как тот переможет явное поражение. Очень наглядное. Тот перемогал с достоинством. – Теперь возьмём второй вариант толкования понятия «виртуальность». Реальность, возможная при определённых условиях. Так?.. А вот это, друг Бегун, справедливо и точно, поскольку полностью относится к любой реальности. Ибо нет жизни, которая возникла бы сама по себе – из ничего и просто так. Сначала появляются условия для жизни – потом она сама. Сначала нужны условия для реальности – потом мы с тобой сидим и спорим: а не виртуальна ли она, а не воображаем ли мы её, мы – тоже неизвестно из каких корней выросшие… – Поскольку Чернов молчал, Зрячий продолжил, и продолжил обидно: – У тебя неважная логическая подготовка, Бегун. Уж не знаю, кем ты был в той жизни, из которой ушёл в очередной свой Путь, но верить слову, термину, понятию, придуманному всего лишь смертным для собственного комфорта, – это, Бегун, последнее дело для Вечного…
– Для кого? – переспросил Чернов.
Он понимал, что не ослышался, но всё же переспросил, ещё раз тем самым подтвердив действительно обидное обвинение Зрячего в отсутствии логики.
– Для Вечного, – повторил Зрячий. – И не говори мне, что ты впервые слышишь это понятие. Вечный значит вечный, толкований быть не может. И ты, и я существуем в мирах Сущего всегда и будем существовать до тех пор, пока Сущий не скажет: «Хватит!» и не погасит Свет.
– Кому скажет?
– Ну, уж не ведаю – кому. Сказано в Книге Пути: «Верь написанному: «И стал Свет!», но помни о Том, кто зажёг его в бездне Времени и Пространства. Это Его прихоть – зажечь Свет, это Его прихоть – сохранить кого-то ненадолго, а избранных Им – навеки. Но ведь и избранные Им должны помнить, что Вечность умрёт, когда Он решит погасить Свет, и они исчезнут вместе со Светом. И не станет ничего. Но останется Нечто, и в этом Нечто Сущий, быть может, вновь захочет зажечь новый Свет».
– То есть… – Чернов сам не понимал, что хотел сказать.
И Зрячий увидел это и помог ему.
– То есть мы с тобой были в начале Света и нам суждено Сущим увидеть Тьму.
– Это вздор, Зрячий! Это хуже, чем солипсизм, это – идеализм в чистом виде. Я родился тридцать три года тому назад в конкретном городе, в конкретном доме, он у нас называется родильным, я знаю своих маму и отца, я помню обеих бабушек, я учился в школе и в институте, бегал по стадионам, зарабатывал деньги, влюблялся, был женат… Я жил не очень разнообразно, но прочно и осязаемо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
– Почему? – тупо спросил Чернов. – Почему не смогут уйти?
Он необычно для себя заторможенно мыслил, словно и его задело названное Зрячим пара-поле. «Пара» значит «парализующее»? Похоже, так.
– Потому что «муха»… – «fly» сказал он, что могло означать и что-то другое, тоже летающее… – оружие опасное, если попадает в нужное место. А «мастифы» – это у нас такие молодёжные бандочки – ребятки, не раздумывающие подолгу. Сначала делают, потом сидят в тюряжке…
– Что значит «нужное место»? – продолжал «тормозить» Чернов.
– Сердце, например, – жёстко пояснил Зрячий и встал. – Пойдём со мной, Бегун. Времени мало, а поговорить надо. Не беспокойся, видишь: там всё уже в норме… – Он указал на экран.
Чернов глянул. «Яйца» улетели, раненых унесли, народ продолжил осмотр аттракциона, как будто ничего не случилось. Но самым странным – если не страшным! – показалось Чернову то, что и «экспонаты», то есть вефильцы, вели себя так, словно не было драки, не было крови, не было раненых, а может, и мёртвых соседей. Гулял город, шумел, сверкал, менял шило на мыло. Виртуальность царствовала в очень реальном для Чернова месте. Настолько реальном, что уже не ноги, как давеча в коллекторе, – сердце почувствовал, что для великого спортсмена было вообще невероятным. Так что первое толкование виртуальности – про отсутствие физического воплощения – мимо проехало. Воплощение такое физическое, что впору валокордин хлебать…
– Пойдём, пойдём, – повторил Зрячий, – коньяк ждёт… – и кивнул всё так же стоящему поодаль стриженому парню: продолжай, мол, своё дело, а мы насмотрелись…
Когда они уселись в мягкие креслица в небольшом, но уютном кабинетике Зрячего, где всё хотелось называть с применением уменьшительно-ласкательных суффиксов – такое всё было маленькое, тесное, чуть ли не игрушечное, когда они подняли не очень подходящие для хорошего коньяка длинные узкие рюмки, когда чокнулись – ну совсем по-русски! – и выпили действительно пристойный «Bowen», заели странного вкуса орешками, незнакомыми Чернову, не из его ПВ явно, – вот тут Чернов окончательно обрёл себя, сильного, уверенного в себе и упрямого в убеждениях Бегуна, и поинтересовался:
– И всё же, Зрячий, в чём относительность понятия «виртуальность»?
Зрячий откинулся в креслице (если действие можно было так определить), прожевал орех, сказал:
– Не понял? Врёшь, всё понял преотлично, только сознаться не хочешь… Ладно, объясню… Допустим, мой мир действительно существует в чьём-то воображении. Допустим. Но тогда тебе придётся признать, что и Вефиль – результат воображения, ибо не может реальное слиться с воображаемым и дать в результате реальную – вефильскую! – кровь и реальную смерть реального вефильца, не дай, Сущий, такому случиться.
– Демагогия, – не согласился Чернов. – Настоящий Вефиль остался в настоящих мире и времени, а этот – виртуален. Его лет. Он – игра воображения. Виртуальное отражение реального.
– Тогда и ты невозможен, – усмехнулся Зрячий. – Настоящий Бегун бежит сейчас где-нибудь по настоящему лесу или по настоящему полю, а здесь, передо мной – его виртуальная копия.
– Но я-то знаю точно, что я – не копия, – тоже усмехнулся Чернов. – Смотри… – Он взял нож для фруктов и с размаху резанул себя по тыльной стороне левой ладони. Кровь выступила сразу по всей длине разреза, вспучилась, потекла поруке.
– Комедия дель арте, – сказал Зрячий. – Акт второй.
Он, не вставая, протянул руку к шкафчику, открыл его, достал патрон, похожий на банку земного спрея-дезодоранта, потряс, полил руку Чернова какой-то сладко пахнущей жидкостью. То есть банка и оказалась распылителем… Кровь мгновенно потемнела, остановила течение, свернулась. Зрячий протянул Чернову салфетку.
– Вытри руку. И не ломай комедию… Кстати, вот тебе – по-твоему – доказательство виртуальности: разве настоящую кровь можно так быстро остановить?.. – Теперь уже просто засмеялся в голос. – А между тем это – лекарство, которого, как я понимаю, глядя на твоё удивлённое лицо, нет в вашем мире. А в нашем – есть. Очень сильный коагулянт с антисептическими свойствами. У нас много чего любопытного есть. Поэтому, к слову, я надеюсь, что в Путь ты уйдёшь в полном составе, те, кто получил ранения, выживут: медицина здесь почти всемогуща. Правда, если только не сердце задето, сердце – это скверно… – Помолчал, наблюдая за Черновым: как тот переможет явное поражение. Очень наглядное. Тот перемогал с достоинством. – Теперь возьмём второй вариант толкования понятия «виртуальность». Реальность, возможная при определённых условиях. Так?.. А вот это, друг Бегун, справедливо и точно, поскольку полностью относится к любой реальности. Ибо нет жизни, которая возникла бы сама по себе – из ничего и просто так. Сначала появляются условия для жизни – потом она сама. Сначала нужны условия для реальности – потом мы с тобой сидим и спорим: а не виртуальна ли она, а не воображаем ли мы её, мы – тоже неизвестно из каких корней выросшие… – Поскольку Чернов молчал, Зрячий продолжил, и продолжил обидно: – У тебя неважная логическая подготовка, Бегун. Уж не знаю, кем ты был в той жизни, из которой ушёл в очередной свой Путь, но верить слову, термину, понятию, придуманному всего лишь смертным для собственного комфорта, – это, Бегун, последнее дело для Вечного…
– Для кого? – переспросил Чернов.
Он понимал, что не ослышался, но всё же переспросил, ещё раз тем самым подтвердив действительно обидное обвинение Зрячего в отсутствии логики.
– Для Вечного, – повторил Зрячий. – И не говори мне, что ты впервые слышишь это понятие. Вечный значит вечный, толкований быть не может. И ты, и я существуем в мирах Сущего всегда и будем существовать до тех пор, пока Сущий не скажет: «Хватит!» и не погасит Свет.
– Кому скажет?
– Ну, уж не ведаю – кому. Сказано в Книге Пути: «Верь написанному: «И стал Свет!», но помни о Том, кто зажёг его в бездне Времени и Пространства. Это Его прихоть – зажечь Свет, это Его прихоть – сохранить кого-то ненадолго, а избранных Им – навеки. Но ведь и избранные Им должны помнить, что Вечность умрёт, когда Он решит погасить Свет, и они исчезнут вместе со Светом. И не станет ничего. Но останется Нечто, и в этом Нечто Сущий, быть может, вновь захочет зажечь новый Свет».
– То есть… – Чернов сам не понимал, что хотел сказать.
И Зрячий увидел это и помог ему.
– То есть мы с тобой были в начале Света и нам суждено Сущим увидеть Тьму.
– Это вздор, Зрячий! Это хуже, чем солипсизм, это – идеализм в чистом виде. Я родился тридцать три года тому назад в конкретном городе, в конкретном доме, он у нас называется родильным, я знаю своих маму и отца, я помню обеих бабушек, я учился в школе и в институте, бегал по стадионам, зарабатывал деньги, влюблялся, был женат… Я жил не очень разнообразно, но прочно и осязаемо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110