..
Да и город вполне мог бы оказаться российским, русским, этаким Новгородом Великим или Ростовом тоже Великим, но почему-то версия эта не вызывала у Чернова доверия. Слишком часто возникает в Пути «русский след», если прибегнуть к терминологии современных Чернову политологов, а это не говорит в пользу Главного Режиссёра. Чернов уже не раз озадачивался мелкими повторами, замеченными в разных ПВ:
Режиссёр не очень внимателен к деталям., Но тут-то речь не о деталях – о сути построения ПВ. Или русскому – русское? Что за примитив! Быть не может! Или, точнее, не должно…
Вообще-то при более пристальном рассмотрении зданий и сооружений за стеной город, как уже отмечалось, можно было назвать и испанским (Толедо, например…), и французским (какой-нибудь Авиньон…), и итальянским (допустим, Флоренция…).
И Чернов, легко совершив околонаучное чудо телетранспортировки, так же легко побежал к городу, к видным уже воротам. Он бежал и думал, что ворота имеют место, что вон и люди, маленькие издали, толпятся перед ними, но вход этот в город явно не главный, а какой-то музейный, полуконсервированный. Словно стоял когда-то в древние века на берегу великой реки град-крепость, а прошли века – он так и остался градом-крепостью, а современный город-труженик-бездельник-гуляка вырос позади него. Там и дома нормальные, а здесь только башни и минареты. Там и жизнь реальная, деловая, а здесь только экскурсионная, парадная. И хорошо, что Бегун явится в город, съевший Вефиль, именно с туристской стороны. Его подсохшие уже, но невероятно измятые вефильские штаны и рубаха вполне могли соответствовать облику сумасшедшего туриста из… Да ладно, потом разберёмся, откуда турист!..
Что будет потом, то потом и будет. Афоризм от Бегуна, но – в стилистике Книги.
Ворота оказались высоченными – в три с лишним человеческих роста, коваными, распахнутыми. Около них действительно толпились люди, словно сошедшие с киноэкрана, где Чернов не раз видал фантастические американские movies из жизни неизвестно какого будущего, но обязательно – антигуманного, техногенного, подавляющего всё человеческое. Что имелось в виду? Чёрные, тёмно-серые, тёмно-синие, мрачные плащи, переливающиеся на свету, тёмные очки – у всех поголовно, будто глаза людей не переносят даже серый бессолнечный день, короткие стрижки, тёмные брюки и рубахи под плащами – у многих распахнутыми, и – полное отсутствие первичных половых признаков. Подбежав ближе, Чернов понял, что термин «толпились» не подходит к увиденному. Люди в плащах очень деловито передвигались вдоль ворот, входили в них, выходили, совершали некие броуновские передвижения по травке и при этом совершенно не обращали внимания на подбежавшего Чернова. Складывалось впечатление, что движение для этих людей являлось самоцелью.
А не роботы ли они, подумал Чернов, и мысль его не противоречила предыдущей – о персонажах из фантастического фильма. Только роботы, как он себе представлял, должны что-то конкретное совершать, что-то производить, разрушать, носить, строить, налаживать, поскольку они суть производное человеческого таланта и для подмоги человеку же созданы. А тут никому никакой подмоги, некий хаос и разброд.
И следующая мысль: а если они – люди, а не роботы?.. Чернов попытался кого-то задержать, задать вопрос, пристраивался к идущим и заговаривал на разных языках – никакой реакции. Если и люди, то зомбированные, закодированные, лишённые воли. Все термины – из той же фантастики… Впрочем, не реагируя никак на ненормального субъекта в холщовой одёжке, они – люди-нелюди, роботы-нероботы – не мешали ему войти в ворота, затеряться в их потоках, уворачиваться от излишней целенаправленности (всё-таки роботы…), проскочить какую-то мощённую булыжником площадь, куда выходили фасады четырёх зданий, каждое из которых походило немного на католический храм (явные готические элементы в архитектуре…), немного на мечеть (башня с площадочкой на самом верху…), немного на венецианский дворец (ажурная, просто воздушная балюстрада на уровне второго этажа…), немного на магазин ГУМ в сердце Родины Бегуна (ангарообразность…). Персонажи в плащах также входили в эти здания и выходили обратно, а Чернов не стал экспериментировать, нырнул в узкую улочку, поднимающуюся в гору (ну, Толедо…). Промчался по ней, обходя всё тех же men in black, завернул на другую – пошире, ещё одна площадь с похожими зданиями, ещё улочка, ворота и…
И он оказался по другую сторону крепостной стены, за которой лежал собственно город, увиденный Черновым с того берега реки.
В принципе, это был тот же Вефиль, только выросший раз в сто и постаревший на тысячу лет, выросший как в ширину, так и в высоту, этажей местами сразу на пять выросший, добротно замощённый, познакомившийся с производством стекла для по-прежнему не слишком больших окон, придумавший розничную торговлю и с ней – магазины, лавки, уличные рынки, поставивший фонари вдоль тротуаров, отделяющих пешеходов от проезжей части, по которой громыхали конные экипажи, довольно частые и разнообразные, а по тротуарам, как уже сказано, сновали пешеходы – и мужчины, и женщины, и дети с корзинами, мешками, вообще налегке, одетые просто, но разнообразно, как, знал Чернов, одевались в южной Европе веке эдак в шестнадцатом. И Чернов в своих рубахо-штанах не выглядел белой вороной, а казался вполне обычным гражданином неведомого города, правда, – из бедных граждан, из низов.
Что общего между крепостью роботов и городом людей, Чернов не представлял. Разве что стена, так ведь и та – проходима, хотя Чернов не видел в городе людей ни одного робота, а в крепости роботов не было ни одного нормального человека. Кроме Чернова. Крепость – из фантастики, город – из далёкой, но реальной истории, и то и другое – нормальное костюмное шоу, но почему – рядом? Может, Великому Режиссёру стало тесно на театральных подмостках и он рванул в кинематограф? Вообще-то похоже: только на большой киностудии можно, не тревожа здравый смысл, перейти из мира «Звёздных войн», например, в мир «Трёх мушкетёров», а оттуда прямиком – в Москву, которая не верит слезам.
Ещё одно – реалистическое, человеческое, понятное! – объяснение всему, что творится Сущим…
Чернов отдавал себе отчёт, что термин «робот» – условен и отражает лишь поведение жителей крепости, а не их физиологию. Да и плевать ему было по большому счёту и на поведение, и на физиологию! Куда важнее – понять: что хочет Сущий, объединяя два абсолютно разных пространства, а скорее всего и времени? Это явно не одно ПВ, а именно два, которые почему-то не догадываются о своём соседстве или считают его столь же естественным, как разноконтинентные обитатели зоопарка. Слон из Африки и медведь из Сибири живут же рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Да и город вполне мог бы оказаться российским, русским, этаким Новгородом Великим или Ростовом тоже Великим, но почему-то версия эта не вызывала у Чернова доверия. Слишком часто возникает в Пути «русский след», если прибегнуть к терминологии современных Чернову политологов, а это не говорит в пользу Главного Режиссёра. Чернов уже не раз озадачивался мелкими повторами, замеченными в разных ПВ:
Режиссёр не очень внимателен к деталям., Но тут-то речь не о деталях – о сути построения ПВ. Или русскому – русское? Что за примитив! Быть не может! Или, точнее, не должно…
Вообще-то при более пристальном рассмотрении зданий и сооружений за стеной город, как уже отмечалось, можно было назвать и испанским (Толедо, например…), и французским (какой-нибудь Авиньон…), и итальянским (допустим, Флоренция…).
И Чернов, легко совершив околонаучное чудо телетранспортировки, так же легко побежал к городу, к видным уже воротам. Он бежал и думал, что ворота имеют место, что вон и люди, маленькие издали, толпятся перед ними, но вход этот в город явно не главный, а какой-то музейный, полуконсервированный. Словно стоял когда-то в древние века на берегу великой реки град-крепость, а прошли века – он так и остался градом-крепостью, а современный город-труженик-бездельник-гуляка вырос позади него. Там и дома нормальные, а здесь только башни и минареты. Там и жизнь реальная, деловая, а здесь только экскурсионная, парадная. И хорошо, что Бегун явится в город, съевший Вефиль, именно с туристской стороны. Его подсохшие уже, но невероятно измятые вефильские штаны и рубаха вполне могли соответствовать облику сумасшедшего туриста из… Да ладно, потом разберёмся, откуда турист!..
Что будет потом, то потом и будет. Афоризм от Бегуна, но – в стилистике Книги.
Ворота оказались высоченными – в три с лишним человеческих роста, коваными, распахнутыми. Около них действительно толпились люди, словно сошедшие с киноэкрана, где Чернов не раз видал фантастические американские movies из жизни неизвестно какого будущего, но обязательно – антигуманного, техногенного, подавляющего всё человеческое. Что имелось в виду? Чёрные, тёмно-серые, тёмно-синие, мрачные плащи, переливающиеся на свету, тёмные очки – у всех поголовно, будто глаза людей не переносят даже серый бессолнечный день, короткие стрижки, тёмные брюки и рубахи под плащами – у многих распахнутыми, и – полное отсутствие первичных половых признаков. Подбежав ближе, Чернов понял, что термин «толпились» не подходит к увиденному. Люди в плащах очень деловито передвигались вдоль ворот, входили в них, выходили, совершали некие броуновские передвижения по травке и при этом совершенно не обращали внимания на подбежавшего Чернова. Складывалось впечатление, что движение для этих людей являлось самоцелью.
А не роботы ли они, подумал Чернов, и мысль его не противоречила предыдущей – о персонажах из фантастического фильма. Только роботы, как он себе представлял, должны что-то конкретное совершать, что-то производить, разрушать, носить, строить, налаживать, поскольку они суть производное человеческого таланта и для подмоги человеку же созданы. А тут никому никакой подмоги, некий хаос и разброд.
И следующая мысль: а если они – люди, а не роботы?.. Чернов попытался кого-то задержать, задать вопрос, пристраивался к идущим и заговаривал на разных языках – никакой реакции. Если и люди, то зомбированные, закодированные, лишённые воли. Все термины – из той же фантастики… Впрочем, не реагируя никак на ненормального субъекта в холщовой одёжке, они – люди-нелюди, роботы-нероботы – не мешали ему войти в ворота, затеряться в их потоках, уворачиваться от излишней целенаправленности (всё-таки роботы…), проскочить какую-то мощённую булыжником площадь, куда выходили фасады четырёх зданий, каждое из которых походило немного на католический храм (явные готические элементы в архитектуре…), немного на мечеть (башня с площадочкой на самом верху…), немного на венецианский дворец (ажурная, просто воздушная балюстрада на уровне второго этажа…), немного на магазин ГУМ в сердце Родины Бегуна (ангарообразность…). Персонажи в плащах также входили в эти здания и выходили обратно, а Чернов не стал экспериментировать, нырнул в узкую улочку, поднимающуюся в гору (ну, Толедо…). Промчался по ней, обходя всё тех же men in black, завернул на другую – пошире, ещё одна площадь с похожими зданиями, ещё улочка, ворота и…
И он оказался по другую сторону крепостной стены, за которой лежал собственно город, увиденный Черновым с того берега реки.
В принципе, это был тот же Вефиль, только выросший раз в сто и постаревший на тысячу лет, выросший как в ширину, так и в высоту, этажей местами сразу на пять выросший, добротно замощённый, познакомившийся с производством стекла для по-прежнему не слишком больших окон, придумавший розничную торговлю и с ней – магазины, лавки, уличные рынки, поставивший фонари вдоль тротуаров, отделяющих пешеходов от проезжей части, по которой громыхали конные экипажи, довольно частые и разнообразные, а по тротуарам, как уже сказано, сновали пешеходы – и мужчины, и женщины, и дети с корзинами, мешками, вообще налегке, одетые просто, но разнообразно, как, знал Чернов, одевались в южной Европе веке эдак в шестнадцатом. И Чернов в своих рубахо-штанах не выглядел белой вороной, а казался вполне обычным гражданином неведомого города, правда, – из бедных граждан, из низов.
Что общего между крепостью роботов и городом людей, Чернов не представлял. Разве что стена, так ведь и та – проходима, хотя Чернов не видел в городе людей ни одного робота, а в крепости роботов не было ни одного нормального человека. Кроме Чернова. Крепость – из фантастики, город – из далёкой, но реальной истории, и то и другое – нормальное костюмное шоу, но почему – рядом? Может, Великому Режиссёру стало тесно на театральных подмостках и он рванул в кинематограф? Вообще-то похоже: только на большой киностудии можно, не тревожа здравый смысл, перейти из мира «Звёздных войн», например, в мир «Трёх мушкетёров», а оттуда прямиком – в Москву, которая не верит слезам.
Ещё одно – реалистическое, человеческое, понятное! – объяснение всему, что творится Сущим…
Чернов отдавал себе отчёт, что термин «робот» – условен и отражает лишь поведение жителей крепости, а не их физиологию. Да и плевать ему было по большому счёту и на поведение, и на физиологию! Куда важнее – понять: что хочет Сущий, объединяя два абсолютно разных пространства, а скорее всего и времени? Это явно не одно ПВ, а именно два, которые почему-то не догадываются о своём соседстве или считают его столь же естественным, как разноконтинентные обитатели зоопарка. Слон из Африки и медведь из Сибири живут же рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110