Галеш рассказывал все, что узнал от Лунного Тумана, рассказывал о силе, вызванной в Единую Землю обрядом смешения крови, о Срединном мире, о смерти Зако и Черном мече. Он рассказывал и ждал, что вот сейчас Артур прервет его и скажет своим спокойным, скучным голосом: «Хватит сказок, менестрель, поищи слушателей в кабаке». И все встанет на свои места. Потому что Миротворец не ошибается. Потому что Лунный Туман прав, и Светлый рыцарь знает, что делает, даже когда действует по наитию. Но если Лунный Туман прав в одном, значит, он может быть прав и во всем другом тоже… Ну что ты молчишь, Светлый рыцарь? Ну?..
– Я правильно понял? – Уточнил Артур, словно услышав безмолвный призыв. – Чем слабее становится… владыка Адам, тем больше сил у меня?
– Да, – кивнул Галеш.
– И когда погибнет Король Мертвых, Черный меч войдет в душу Светлого рыцаря. Навсегда. Это интересно. – Взгляд Артура и голос его словам противоречили. – Этого я не знал. Все? Или ты расскажешь еще что-нибудь?
– Можно я поеду с тобой? – решился Галеш.
– Нет. – Артур глянул на небо. – Спой что-нибудь, – попросил мягко, – я давно не слышал твоих песен.
– Я расскажу, я лучше расскажу, ладно, Артур? Все мои песни для тебя, они, ну, ты знаешь…
– Все мы смертны. – Артур смотрел в небо – Ладно, расскажи.
Галеш привычным жестом сбросил с плеча гитару:
Мы пройдем – в два часа пополудни –
Мимо буйно цветущих яблонь,
Через горький прохладный запах,
По зеленой глади травы,
И от нас по правую руку
Вдоль сплетения клейких веток
Будет тихо ступать аскеза,
Как последняя степень любви.
Мы пройдем – не бросая тени –
Без предчувствий и ожиданий,
Солнце высветит наши нимбы
Из подхваченных ветром волос,
И тогда по левую руку
Промелькнет осознание краха
Как последняя степень желанья,
Как последний решенный вопрос.
Мы пройдем сквозь стоячий воздух,
Не касаясь земли ступнями
Нет, никто не поднялся над миром –
Просто мир ушел из-под ног.
И теперь любая дорога
Снова будет кончаться небом,
И пространство отсутствия мести –
Словно так и не отданный долг.
Артур вылетел за ворота на своей чубарой. Галеш смотрел на поднявшуюся под аркой пыль, слушал затихающий топот копыт и думал, что в первый раз за всю жизнь у него есть песня для себя самого. А еще он думал: хорошо, что Артур не знает, какая это песня. А еще… еще Галеш понимал, что Артур знает.
И песня эта, конечно же, заканчивалась смертью.
Я безумно устал от дорог,
От бесцельных шатаний по свету,
Чтобы так же вступать на порог,
Распевая все те же куплеты,
И все так же разглядывать слуг,
И все так же молить о ночлеге:
С каждым годом сильнее испуг
Ожидания первого снега.
Я безумно устал от огня,
Расплескавшего наземь бериллы.
Я устал – пощадите меня –
От базаров и уличной пыли,
От промозглой личины утрат,
От глухой беспросветности ночи,
От боязни падения, впрочем,
Если я не разбился вчера,
Завтра чья-нибудь лошадь растопчет.
Я пришел, забирайте меня
Под крыло всеблагого закона.
Я устал умирать у фургона.
Я пришел, убивайте меня…
Ирма сидела у окна, любовалась закатом, полыхавшим в остатках чудом уцелевших стекол дома напротив, и писала второе письмо Варгу, который почему-то не спешил ответить.
По улице, грохоча копытами и рассыпая искры из-под ног, пронесся крылатый конь.
Крылатый.
Перья в огромных крыльях были разноцветными, длинными и светились, как у ангелов на картинках. Воздух, расступаясь перед скакуном, закручивался в сияющие воронки, самыми неожиданными красками расцвечивался втянутый в них мусор. Миг – и видение исчезло. Если бы не грохот копыт, доносящийся с соседней улицы, Ирма решила бы, что ей привиделся и конь, и… кажется, у него на спине сидел всадник?
– Что там? – недовольно спросил Сватоплук, выглянув из своих покоев.
– Не знаю, – пожала Ирма плечами, – ангелы пожаловали. – И, увидев, как передернулся братик, успокаивающе улыбнулась. – Я шучу. Какая-то новая нечисть. Лошадь с крыльями.
– Бред, – буркнул Сватоплук, – видения и соблазны. Ты получила ответ?
– Ты спрашивал об этом час назад, – как можно мягче напомнила Ирма.
Сватоплук сверкнул глазами из-под длинных ресниц и молча закрыл дверь.
… Как она и предполагала, Сватоплук поддался всеобщему заблуждению. Он так же, как и многие, не важно, верившие в святость Артура Северного и небесное происхождение Альберта или же, напротив, почитавшие их пришельцами из Преисподней, полагал, что Братья сильны, лишь пока составляют единое целое. Ирма, выросшая на сказках, которые во множестве собрал преклоняющийся перед Братьями отец, тоже очень долго думала, что так оно и есть. Что промыслом Божьим или кознями дьявола были совмещены две несовместимые силы, превратившиеся таким образом в одну – непредсказуемую и не знающую преград. Галеш утверждал даже, что обряд смешения крови Миротворец и его побратим провели только и исключительно для того, чтобы стать сильнее. Чтобы, воспользовавшись неизбежным при этом богопротивном действе потрясением основ, проникнуть в те слои бытия, где обитают демоны. В частности, Лунный Туман, которому тогда действительно мало не показалось.
Сватоплук сделал то, что в течение столетия казалось невозможным: он заставил Братьев отвернуться друг от друга. По крайней мере, он сумел заставить Альберта.
Как удалось это брату, Ирма не спрашивала. Пока. Она вообще старалась избегать имен. Казалось, ничего, кроме ненависти, не испытывает по отношению к Миротворцу, но стоило позволить мыслям вернуться к нему, жестокому, насквозь лживому, лишенному совести и чести, и даже обыкновенной порядочности, как вспомнилось и все хорошее, что было за эти два месяца. А было многое. И главное – она сама. Не Артур, хотя, конечно, и он тоже, синеглазый, молчаливый, порой пугающе мудрый, но чаще – трогательно доверчивый, так наивно и честно верящий в Бога, так легко и непринужденно грешащий. Ирма любила его, она многих любила раньше, она полагала, что и в будущем, храня верность Варгу, все-таки будет влюбляться в самых разных мужчин, но с Артуром это было совсем иначе, чем с другими. Он слишком юный и слишком древний, одновременно и ребенок, воображающий, что мир существует лишь пока он живет, и ожившая легенда, один из столпов, действительно поддерживающих существование мира. Нет. Нет, не в этом даже дело. А в том, чего не высказать словами. В нежности, которая распустилась у Ирмы в душе, как ярко-желтая пушистая астра, подаренная ей в начале мая синеглазым юным храмовником. Нежность – это такое странное, неведомое ей раньше и оттого особенно дорогое чувство.
«Я не смогу спасти тебя», – сказал он. В этом весь Артур: предавать и лгать во имя какой-то собственной цели, но при этом искренне любить и всей душой желать одного лишь добра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156