Суда здесь уже не ходили, и лишь изредка встречались почтовые колониальные канонерки, да окучивающие в неглубокой воде заросли нелицензионных копий верткие джанки браконьеров, которые при приближении понтонки бросали хозяйство и пытались укрыться в прибрежных камышах. Зато здесь многоголосо пели птицы, а по верхним ярусам джанклей прыгали дымчатые мыши-летяги – доверчивые и ласковые как дети. Якутин подкармливал зверьков капсулами валиума и скоро за лодкой вилась целая стая этих забавных существ, попискивающих скриперами и просящих подачки.
Какое-то время спустя лодка путешественников свернула в узкую протоку в сторону от основного русла Марафонки. Джанкли нависали со всех сторон – серые лианы оптоволокна свешивались над рекой, колыхались под ветром. Пахло горелым пластиком и мумием, во множестве вырабатываемым дикими лесными пчелами. Огромные цветы из папиросной бумаги, растущие в низинах, распространяли чарующие ацетонные ароматы, на которые спешили глупые насекомые долготоксики, не ведающие, что уже в следующую секунду они лишаться сознания, повалившись на груду своих же бездыханных собратьев. Берега стали болотистыми и лишь корни мандражоры, подобно остаткам железобетонных конструкций, торчали из теплой воды.
– Совсем дикая природа, – сказал, как-то раз, Красноцветов, – как называется эта река?
– Это не река, это канал, – произнес полупроводник.
– А что за канал?
– Обычно дело – Цифровой, – ответствовал Юпиэс, – их тут полным полно.
– Насколько я помню, – вставил ван-Доорн, – именно здесь водятся верткие хищные биты и медленные гамбиты с кожистыми панцирями, чьи яйца ценятся как большой деликатес в центральной империи. А еще, говорят, тут можно встретить тромбофлебитов, но я лично не разу не видел. Впрочем, здесь оседает весь мусор из Махаоса, так, что я бы не стал с порога отметать их присутствие.
За день они сделали пару сотен километров в глубину девственных джанклей. Тут и там среди пластиковой листвы вставали остатки железобетонных бункеров, радиовышки, потерянные самолеты, лишившиеся финансирования собачьи питомники – где одичавшие Бобики, Жучки, Кабыздохи и Линды-Минелли неимоверно расплодились и представляли опасность для всего живого, рискнувшему углубиться в сельву больше чем на километр.
Такие места путешественники старались проходить как можно скорее, и лишь полоса загрязненной воды отделяла их от прожорливых диких собак. И все же здесь царило некое свое очарование – прелесть дикой природы, не тронутой рукой человека разумного.
Исполинские башенные краны вставали там и тут, густо оплетенные сверхпроводящими кабелями и грибовидными наростами трасформаторов. Экзотические конструкции из металла и пластика, вросшие в землю «Бентли» разных годов выпуска перед пустыми пусковыми шахтами, которые использовала как норы местная лесная живность. Древние пирамиды сгинувших цивилизаций, плавно переходящие в современные пирамиды казино, противотанковые рвы войны, которой не было, облепленные вьющимися кредитами ПиАр конторы, густо налепленные на стволы деревьев листовки по гражданской обороне – все это сливалось в единый жгучий коктейль, пьянящий не хуже пресловутого «Собачьего байта». И задирая головы чтобы увидеть сияние ксеноновых гнилушек в кронах деревьев, соседи с удивлением замечали, что им впервые так вольготно дышится и совсем не хочется думать о будущем.
Когда стемнело, остановились на выбранной по указу Юпиэса полянке, крошечным полуостровом вдающейся в канал. В основании ее простирались в основном строительные леса, среди которых выделялись целых два листовочных дерева (политическое и рекламное, соответственно) загадочно шуршащие глянцевыми листовками.
– Это место зовется Ямалка – пояснил полупроводник, отыскивая в известке самую работоспособную пропановую горелку и запаливая ей строительный мусор, – Здесь все останавливаются. Еще здесь можно почувствовать биение жизни.
– Советую вам попробовать, – сказал ван-Доорн, – хотя у меня никогда не получалось.
Синеватым угарным пламенем разгорелся костер, на котором жарилась убитая недавно каннибара – злобное существо известно тем, что не гнушается пожиранием своих сородичей в голодные дни. Биение жизни почувствовать не удалось, если только не считать оным донесшийся откуда-то с запада еще слышимый ритм. Когда яркие южные звезды проступили на небесном своде, к костру стали собираться ночные звери, большие и маленькие. Они оставались за пределами круга света и лишь поблескивание глаз говорило о том, что они есть. Наметанный взгляд Юпиэса сразу выделил в этой разношерстной толпе трех надутых токующих сидюков, которых он подманил к костру крупицами диодов и когда они впали от близости огня в транс, поспешно мумифицировал их с помощью походной аптечки, пополнив запасы продовольствия. А сразу за ними к огню сунулся любопытный копир – тяжелый и неповоротливый, переваливающийся на двух тумбоподобных лапах. Его пытались подкормить, но пасть добродушного зверя принимала лишь листы формата A4 и ни в какую не хотела глотать листовки, так что зверюге пришлось уйти ни с чем.
– Если собираетесь отойти в джанкли, будьте бдительны, – предупредил ван-Доорн, – в этих местах встречается витая пара – самая ядовитая змея в здешней сельве. Ее яд нервно-паралитического действия и убивает почти мгновенно, переполняя буфер памяти. Я как-то раз видел человека укушенного этой змеей – страшное зрелище, могу вас уверить.
– Как насчет того племени, Юпиэс? – спросил Красноцветов, – расскажи нам о нем.
– Наше племя живет обособленно, – сказал проводник, – мы не имеем коннектов с внешним миром. Племенем правит Великий Вождь – носители истины и великих идей Чук-хе. Чук-хе – бог-морская свинка, символ благородства и любви к ближнему, но одновременно также бог смерти во имя высоких идей. А так как все высокие идеи принадлежать только ему Чук-хе также и просто бог смерти. Считается, что Чук-хе сам передал свои идеи Великому Вождю, что возвысило его над остальными и дало ему право повелевать племенем. Известно, что нет идей кроме идей Великого Вождя, а все идейные противники приносятся в жертву Чукхе или отправляются на принудительное перевоспитание.
– Это как это? – спросил Ткачев.
– Их подселяют к коллективу идейно-благонадежных товарищей и те дружно съедают его.
Пройдя сквозь пищеварительную систему верных Чук-хе, идейные противники очищаются в благоприятной атмосфере и выходят в мир уже совсем в новом качестве. После ритуала перевоспитания они приносят пользу родному племени, работая на полях в качестве перегноя, помогая растить урожай во славу Чук-хе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164