Кого мне ждать? Тебя, мой друг?
Уж гаснет свечка на ветру! -
напевал Хоакин, бредя опушкой леса. Успевать приходилось повсюду: проверять посты, наблюдать за обучением новобранцев, кормить обедами пойманных баронов. С помощниками ему повезло. Ганхель оказался великолепным лучником, а Пампфелю равных в бою на дубинках не нашлось бы, пожалуй, и в старом Деревуде.
- Шевелись! Шевелись! - подгонял он неуклюжих новобранцев. Дубинка так и кружилась в его руках стрекозьим крылом. - Ноги легче. Спину прямей, пивное брюхо!
На тренировочной поляне Истессо долго не задержался. Завидев разбойника, бывшие горожане каменели. Страх перед авторитетами так просто не выбьешь. Чтобы выдавить из себя раба, и сорока лет в пустыне может не хватить.
- Эй, стой веселей! Гляди волком, нападай с толком. Глинниус, дубинкой удары отбивай, не головой.
- Нападай, стол, ком, - восторженно ревел голем. - Ха-ха-ха! Здравствуй, капитан Хоакин.
Хоакин на бегу поприветствовал голема. Глинниус - теперь Кроха Глинни Ус - подался в историографы Терекока. Он действительно писал лучше, чем говорил, и вел хронику отряда, успешно соперничая с черной книгой. Ойлен стал Шутом, Лиза - Романтической Подругой… лишь Монаха в отряде не хватало.
Звенел печальный перепев -
Свирель играла среди скал.
Вдруг откуда-то донеслось насмешливое:
Там буйный Хок - Спаситель Дев
В томленье женских ласк искал.
Тебя все нет… Ты где, мой друг?
Красотка стонет поутру!
- Эй, легенда живая! - Ойлен продрался сквозь ежевичные кусты, схватил капитана за рукав. - Хок, поговорить надо.
- Сейчас? Я еще не все посты проверил.
- А чего тянуть? Посты вместе обойдем.
Разбойники уселись на ствол поваленного дерева.
Хоакин был рад передышке - после беготни по лесу от него пар шел. Единственное, что внушало беспокойство, - колючий взгляд Тальберта.
- Хок, что ты собираешься делать дальше?
- Какого еще дальше тебе надо? Мы стрелки, живы-здоровы. Осмотримся, оглядимся что к чему. Я успел подустать от бестолковой беготни.
- Хм… Не так уж много. А потом?
- Сниму заклятие. Убивать чудищ - это не самоцель. Найду какой-нибудь лесок, обоснуюсь. Да тот же Терекок - чем плохо местечко? И Лизе нравится.
- Хок, ты же Ланселот! Это дар великий, призвание. И все это лишь ради того, чтобы сидеть с девчонкой в лесу?
- А чего ты хочешь? Повсюду распространить землю справедливости? Сделать мир огромным лагерем вольных стрелков?
Хоакин сгорбился. Его лицо словно бы постарело на сто лет - те самые сто лет, что он провел под заклятием.
- Людям нужно место, куда бежать, - тихо сказал он. - Ото лжи, от зверей великих… От всесилия королей. Деревуд как раз для того и существует. Если земля справедливости окажется повсюду - чем я стану отличаться от шарлатанов и герцогов? Куда они побегут от меня?
Усмешка скользнула по губам Тальберта:
- И все, да?… Ушам своим не верю. Ты записался в отшельники, в монахи. Деревуд стал прибежищем Для беглецов от жизни. Знаешь, Хок… Мне каждую ночь снится одно и то же. Я вижу корабли и людей что называют себя нищими. Люди другого мира!… Онинесут нищету как знамя, как благодать. И среди них я - дух восстания. Сокрушаю толстопузых мерзавцев жирующих на горе бедняков. Несу радость и справедливость. Всем! Всему миру!
- Ойлен, постой…
Голос скульптора звучал горячечно, отрывисто;
- Ты похитил у меня предназначение. Это я, я должен был родиться бунтарем! Ланселотом, победителем чудовищ. А теперь кто я?… Шут. Бледная тень того Тальберта Ойлена, что мог быть. И даже Неле моя всего лишь фантазия. Я искал ее во всех женщинах мира, среди пастушек и принцесс. Не нашел…
- Еще найдешь, дружище.
- Ты не знаешь, как томит сила, которой нет!
- Я знаю, как томит сила, которая есть. Слышишь, Тальберт?
Шут понял, что хватил лишнего. Отвел глаза, закашлялся. Потом объявил, криво улыбаясь:
- Странный ты человек. Хоакин… Себя не понимаешь. Мечешься, рыщешь из стороны в сторону словно пес, потерявший след. Ну дай тебе бог понять, кто ты есть на самом деле. В чем твоя суть. А я тебя не виню. Ладно… Чего уж.
Сказав это, Тальберт спрыгнул с бревна и ушел в лес. Истессо остался один, размышлять о жизни и о себе.
Шут наговорил много ерунды, но главное в его словах присутствовало. Хоакин часто задавался этим вопросом. В самом деле, кто он такой? Ланселот, победитель чудищ? Капитан вольных стрелков, ходячее приложение к черной книге? Одно ведь противоречит другому. Ланселоты разрушают королевства, а разбойники, наоборот, укрепляют. Как ни парадоксально это звучит.
Хоакин достал из-за пазухи книгу. Перелистал. Завтра в Доннельфаме ярмарка. В лес нагрянет компания веселых монахов. Быть может, среди них найдется кто-нибудь, кто сможет надеть маску беглого монаха. Разбойничий септет окажется завершен. Терескок окончательно превратится в землю справедливости.
Стрелок перевернул несколько страниц. Заглянул в самый конец:
«Хоакин почувствовал, как невыносимо запершило в горле. Страшно захотелось чихнуть. Он попытался двинуться - и не смог. Ноги застыли, окаменение поднималось все выше и выше, захватило грудь, горло…» И пустота. Вот это нехорошо… Запустил журнал, уже несколько дней ни слова. Стоит чихнуть - и несколько дней исчезнут в небытие. Такое бывало не раз. Надо это срочно исправить. Стрелок достал чернильницу, перо. Разгладил лист.
Сквозь бумагу просвечивали строчки. Не веря сам себе, Истессо перевернул страницу. После нескольких белых листов вновь начинались записи. Видимо, когда веселый Кроха Глинни Ус записывал последние минуты Хоакина, несколько листов слиплись и перевернулись вместе.
Еще страница. Еще. Вчитавшись, Истессо понял, что перед ним. Ни больше ни меньше как описание послежизни. Событий, что произошли после того, как Базилиск посмотрел окаменяющим взглядом. Когда мертвящая волна прокатилась по телу и перед глазами возник сияющий коридор.
Туман клубится в коридоре - молочный, в жемчужных блестках. Это не тот туман, что прячет злокозненных иномирянских шавок, обожающих вцеплятся в ноги. Не тот, что скрывает бледные плети растений-вампиров и потайные люки. Грез и сладострастных видений в нем вы также не обнаружите. Его существование - горькая проза жизни. Боги прижимисты и скупы. А уборщицам надо платить. Надо терпеть их возню с ковровыми дорожками, мастикой и щетками. Потому в Обители Богов всегда клубится яшмовый туман. Дешево и практично.
Хоакин чувствовал себя так, словно бредет по колено в ванильном муссе. Под сапогами шуршал мусор: скорлупки орехов, сухие апельсиновые корки, фантики от конфет. Нога уже не раз оскальзывалась на банановых шкурках.
В этом таилась страшная несправедливость: боги, которые попадались навстречу, шли по облакам и представления не имели, какой свинарник творится у них под ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84