- Зверь побери! Мы уж думали, тебя в разгляд Базилиску пустили. Эй, Пампфель, вылазь. Тут господин Ланселот собственной персоной.
Голова исчезла. Из кустов выбрались вояки-алебардисты: Пампфель и Ганхель.
- Чудо! Чудо! - возбужденно загалдели они. - Вы живы, капитан.
Гвардейцы принялись стаскивать с себя камзолы, выворачивая наизнанку: зеленой подкладкой вверх. В лесу следовало играть по другим правилам.
- Его преосвященство прислал брата Корнелиуса предать Терекок анафеме, - сообщил Ганхель. - Все, как полагается, с боевыми монахами. Выпейте, господин Ланселот, - он протянул Хоакину фляжку, - выпейте, вам станет легче.
Истессо принял фляжку. Отхлебнул:
- А боевые посты? Почему его не задержали?
- Зачем? Ведь у Корнелиуса было предписание от герцога. Честь по чести, со всеми подписями и печатями.
- Бедняга Вертель вздумал артачиться, - добавил Пампфель. - Ему показалось, что документы составлены не по форме… да ты его видел, у входа в хижину. Малый совсем сдвинулся со своей адвокатурой.
- За это его и убили?
- О нет. Бедолага умер от огорчения. Большой аккуратист был… Быть может, кто из монахов его и двинул по ребрам, разве докажешь? В газетах пропишут по-своему, чтоб народ не огорчать.
- А Лиза?
- Хо-хо! Ваша подруга сражалась, как львица! - Щеки Ганхеля залоснились от гордости, словно это он бился с монахами, не жалея себя. - На ее счет у Корнелиуса были недвусмысленные указания…
- …доставить в Храм, - подхватил его товарищ. - Она ведь дважды участвовала в жертвоприношениях…
- …и было бы преступлением разбазаривать ценный опыт, - вновь встрял Ганхель. - Ее повысят в ранге. Может быть, поставят над монастырем каким-нибудь.
У Хоакина отлегло от сердца. Лиза в безопасности, а значит, он ее отыщет - хоть в Храме, хоть на краю света.
- Думаю, сейчас она не очень годится на роль жертвенной девы.
- Да, герр Юнг нам об этом рассказывал. Лиза, говорит, изжила в своей психике патиссон… нет, плафон жертвы.
- Паттерн, - подсказал Ганхель.
- Ага, патрон. Стала иначе строить общение с людьми. Исчезли фрустрирующие предрасположенности. Но это ничего. Она сможет работать инструктором в Храме. Обучать начинающих девчонок. Сто пятьдесят шесть положений тела, скорбь и невыразимая печаль…
Хоакин кивнул. В рассуждениях гвардейцев было рациональное зерно. Герр Юнг - друид, огородник и по совместительству психотерапевт - пользовался у стрелков авторитетом. Выявлял тягу к садизму и огородизму. Много толковал о почвах нервных и суглинистых.
- Так что, господин Ланселот, с вашей возлюбленной все в порядке, - подытожил Пампфель. - И с крошками феечками тоже. Вертеля только жалко.
- Его бы похоронить. По старому стрелковому обычаю.
Алебардисты понимающе переглянулись. Улыбнулись.
- Что вы, господин Ланселот, - сказал Ганхель. - Катафалк прибудет с минуты на минуту. Вертель ведь происходит из знатной фамилии.
- Его матушка останется довольна, - подхватил Пампфель. - Сын погиб, сражаясь в рядах вольных стрелков. Достойная карьера.
- Да, достойная.
- А Глиниуса, господин Ланселот, мы реставрируем. Герр Юнг договорился с часовщиком - механизм хоть и поврежден, но в городском хозяйстве все сгодится.
- Поставим ворон пугать на общественных огородах.
Вот и все. Терекок прекратил свое существование. Бунт имеет смысл, когда бунтовщики идут наперекор обшим установкам, а против чего могли идти вольные стрелки? Хоакин достал из кармана герцогский пергамент, перечитал. «Не является разбойником, равно как хищником, громилой, бандитом, пиратом, флибустьером, вольным корсаром».
- Господин Ланселот, вам лучше прилечь, - преданно глядя на стрелка, высказал Пампфель, - Столько переживаний, столько тревог…
- Это вряд ли. Я отправляюсь в путь, господа. Мне еше надо отыскать Лизу.
- Вы найдете ее в Храме. Никуда она не денется.
- Не волнуйтесь, господин Ланселот, - добавил Ганхель, - с гробовщиком мы договоримся. Город похоронит Вертеля за свой счет - все же он стал национальным героем.
- Бог с ним, с Вертелем. Я все же пойду.
Алебардисты переглянулись:
- Пойдете? Тогда доброго пути, господин Ланселот.
- Если что, заходите, - добавил Пампфель. Хоакин двинулся прочь. После нескольких шагов он понял, что не в силах сдвинуться. Голова кружилась, тело казалось набитым песком. Багровый луч солнца, проглядывающий сквозь сосновые ветви, обжег глаза.
- Ложитесь, ложитесь, господин Ланселот. Настой из фляжки можете допить - это легкое успокаивающее. Герр Юнг утверждает, что вам нужен покой.
Глаза слипались. Деревья крались по полянке, подбираясь все ближе и ближе, но, едва Хоакин поднимал веки, отпрыгивали назад.
- Вы… опоили мменя? Мерзавцы!
Он попытался вскочить и убежать, но тело не слушалось его. Алебардисты подхватили капитана под руки, отвели в избушку. Аккуратно уложили в кровать, укрыли одеялом.
- Спи, господин хороший, - пробормотал Ганхель, взбивая подушку. - Вот ты спишь, и хорошо тебе, тепло, уютно. К чему просыпаться?… Там беды, неурядицы… девчонку твою в Храм увели. Зачем тебе обратно?
Сквозь сон Хоакин слышал, как гвардейцы двигали мебель, наводя порядок в хижине. Затем появился еще кто-то (гробовщик?). Он отдавал приказания - властным, не терпящим прекословия тоном. Гвардейцы отвечали с готовностью; слов Хоакин не разбирал.
Наконец этот кто-то склонился над засыпающим Хоакином и голосом Эрастофена из Чудовиц сказал:
- Бедный глупый мальчик! Сколько несправедливостей в этом мире… Короли играют тобой, как хотят. Старый глупый шарлатан в шутку сделал тебя разбойником, а ты и поверил.
Холодная влажная рука коснулась лба Истессо.
- Господин Фероче, готовьте портал в Град Града. Держать Ланселота в лесу становится опасно.
Голос удалился, расширился. Загремел за пределами хижины:
- Эй! Лилии несите и орхидеи. Окна закройте!
Глухо, почти неслышно отвечал голос Пампфеля:
- Он будет чихать. Эти проклятые цветочки воняют немилосердно…
Сон затягивал Хоакина все глубже и глубже. Раскручивалась сладкая воронка несознания, унося стрелка в теплую страну, исполненную грез и радостных видений. Брошенный на скамью плащ превратился в Фуоко, и стрелок усмехнулся. Лиза действительно была здесь. Просто она спряталась, обманула его.
Она всех обманула.
- Ты здесь, Лиза… А эти глупцы говорят, что его преосвященство увез тебя в Храм. Как такое может быть?
Девушка ничего не ответила, лишь улыбнулась. Вот она встала и указала глазами в окно. Снаружи, в быстро темнеющем небе загорались звезды - одна, другая, третья.
- Ты хочешь, чтобы я пошел за тобой? - Стрелок приподнялся в постели, протянул руку к девушке. - Так проклятые монахи все-таки убили тебя… И ты меня зовешь.
«Пет, любимый! Нет!» - безмолвно отвечала Фуоко.
- Тогда что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Голова исчезла. Из кустов выбрались вояки-алебардисты: Пампфель и Ганхель.
- Чудо! Чудо! - возбужденно загалдели они. - Вы живы, капитан.
Гвардейцы принялись стаскивать с себя камзолы, выворачивая наизнанку: зеленой подкладкой вверх. В лесу следовало играть по другим правилам.
- Его преосвященство прислал брата Корнелиуса предать Терекок анафеме, - сообщил Ганхель. - Все, как полагается, с боевыми монахами. Выпейте, господин Ланселот, - он протянул Хоакину фляжку, - выпейте, вам станет легче.
Истессо принял фляжку. Отхлебнул:
- А боевые посты? Почему его не задержали?
- Зачем? Ведь у Корнелиуса было предписание от герцога. Честь по чести, со всеми подписями и печатями.
- Бедняга Вертель вздумал артачиться, - добавил Пампфель. - Ему показалось, что документы составлены не по форме… да ты его видел, у входа в хижину. Малый совсем сдвинулся со своей адвокатурой.
- За это его и убили?
- О нет. Бедолага умер от огорчения. Большой аккуратист был… Быть может, кто из монахов его и двинул по ребрам, разве докажешь? В газетах пропишут по-своему, чтоб народ не огорчать.
- А Лиза?
- Хо-хо! Ваша подруга сражалась, как львица! - Щеки Ганхеля залоснились от гордости, словно это он бился с монахами, не жалея себя. - На ее счет у Корнелиуса были недвусмысленные указания…
- …доставить в Храм, - подхватил его товарищ. - Она ведь дважды участвовала в жертвоприношениях…
- …и было бы преступлением разбазаривать ценный опыт, - вновь встрял Ганхель. - Ее повысят в ранге. Может быть, поставят над монастырем каким-нибудь.
У Хоакина отлегло от сердца. Лиза в безопасности, а значит, он ее отыщет - хоть в Храме, хоть на краю света.
- Думаю, сейчас она не очень годится на роль жертвенной девы.
- Да, герр Юнг нам об этом рассказывал. Лиза, говорит, изжила в своей психике патиссон… нет, плафон жертвы.
- Паттерн, - подсказал Ганхель.
- Ага, патрон. Стала иначе строить общение с людьми. Исчезли фрустрирующие предрасположенности. Но это ничего. Она сможет работать инструктором в Храме. Обучать начинающих девчонок. Сто пятьдесят шесть положений тела, скорбь и невыразимая печаль…
Хоакин кивнул. В рассуждениях гвардейцев было рациональное зерно. Герр Юнг - друид, огородник и по совместительству психотерапевт - пользовался у стрелков авторитетом. Выявлял тягу к садизму и огородизму. Много толковал о почвах нервных и суглинистых.
- Так что, господин Ланселот, с вашей возлюбленной все в порядке, - подытожил Пампфель. - И с крошками феечками тоже. Вертеля только жалко.
- Его бы похоронить. По старому стрелковому обычаю.
Алебардисты понимающе переглянулись. Улыбнулись.
- Что вы, господин Ланселот, - сказал Ганхель. - Катафалк прибудет с минуты на минуту. Вертель ведь происходит из знатной фамилии.
- Его матушка останется довольна, - подхватил Пампфель. - Сын погиб, сражаясь в рядах вольных стрелков. Достойная карьера.
- Да, достойная.
- А Глиниуса, господин Ланселот, мы реставрируем. Герр Юнг договорился с часовщиком - механизм хоть и поврежден, но в городском хозяйстве все сгодится.
- Поставим ворон пугать на общественных огородах.
Вот и все. Терекок прекратил свое существование. Бунт имеет смысл, когда бунтовщики идут наперекор обшим установкам, а против чего могли идти вольные стрелки? Хоакин достал из кармана герцогский пергамент, перечитал. «Не является разбойником, равно как хищником, громилой, бандитом, пиратом, флибустьером, вольным корсаром».
- Господин Ланселот, вам лучше прилечь, - преданно глядя на стрелка, высказал Пампфель, - Столько переживаний, столько тревог…
- Это вряд ли. Я отправляюсь в путь, господа. Мне еше надо отыскать Лизу.
- Вы найдете ее в Храме. Никуда она не денется.
- Не волнуйтесь, господин Ланселот, - добавил Ганхель, - с гробовщиком мы договоримся. Город похоронит Вертеля за свой счет - все же он стал национальным героем.
- Бог с ним, с Вертелем. Я все же пойду.
Алебардисты переглянулись:
- Пойдете? Тогда доброго пути, господин Ланселот.
- Если что, заходите, - добавил Пампфель. Хоакин двинулся прочь. После нескольких шагов он понял, что не в силах сдвинуться. Голова кружилась, тело казалось набитым песком. Багровый луч солнца, проглядывающий сквозь сосновые ветви, обжег глаза.
- Ложитесь, ложитесь, господин Ланселот. Настой из фляжки можете допить - это легкое успокаивающее. Герр Юнг утверждает, что вам нужен покой.
Глаза слипались. Деревья крались по полянке, подбираясь все ближе и ближе, но, едва Хоакин поднимал веки, отпрыгивали назад.
- Вы… опоили мменя? Мерзавцы!
Он попытался вскочить и убежать, но тело не слушалось его. Алебардисты подхватили капитана под руки, отвели в избушку. Аккуратно уложили в кровать, укрыли одеялом.
- Спи, господин хороший, - пробормотал Ганхель, взбивая подушку. - Вот ты спишь, и хорошо тебе, тепло, уютно. К чему просыпаться?… Там беды, неурядицы… девчонку твою в Храм увели. Зачем тебе обратно?
Сквозь сон Хоакин слышал, как гвардейцы двигали мебель, наводя порядок в хижине. Затем появился еще кто-то (гробовщик?). Он отдавал приказания - властным, не терпящим прекословия тоном. Гвардейцы отвечали с готовностью; слов Хоакин не разбирал.
Наконец этот кто-то склонился над засыпающим Хоакином и голосом Эрастофена из Чудовиц сказал:
- Бедный глупый мальчик! Сколько несправедливостей в этом мире… Короли играют тобой, как хотят. Старый глупый шарлатан в шутку сделал тебя разбойником, а ты и поверил.
Холодная влажная рука коснулась лба Истессо.
- Господин Фероче, готовьте портал в Град Града. Держать Ланселота в лесу становится опасно.
Голос удалился, расширился. Загремел за пределами хижины:
- Эй! Лилии несите и орхидеи. Окна закройте!
Глухо, почти неслышно отвечал голос Пампфеля:
- Он будет чихать. Эти проклятые цветочки воняют немилосердно…
Сон затягивал Хоакина все глубже и глубже. Раскручивалась сладкая воронка несознания, унося стрелка в теплую страну, исполненную грез и радостных видений. Брошенный на скамью плащ превратился в Фуоко, и стрелок усмехнулся. Лиза действительно была здесь. Просто она спряталась, обманула его.
Она всех обманула.
- Ты здесь, Лиза… А эти глупцы говорят, что его преосвященство увез тебя в Храм. Как такое может быть?
Девушка ничего не ответила, лишь улыбнулась. Вот она встала и указала глазами в окно. Снаружи, в быстро темнеющем небе загорались звезды - одна, другая, третья.
- Ты хочешь, чтобы я пошел за тобой? - Стрелок приподнялся в постели, протянул руку к девушке. - Так проклятые монахи все-таки убили тебя… И ты меня зовешь.
«Пет, любимый! Нет!» - безмолвно отвечала Фуоко.
- Тогда что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84