Вернулся он в шикарном берете малинового бархата.
- Добро пожаловать в Деревуд, усталый путник. Рад, что ты не стал отбирать у Алана шпагу и бить его коленом в живот, как собирался. Собирался, собирался, по глазам вижу. Видишь тот куст? - Грязный палец вытянулся к зарослям ежевики. - Там Соль Брава. Шести дублонам с полутораста шагов в глаз попадает.
Хоакин уважительно затаил дыхание.
- Теперь посмотри налево.
Студент послушно повернул голову.
- Рут Доднапью. О ее меткости шепотом говорят. Вслух боятся, понял? Горда, обидчива, злопамятна - истинная дочь леса.
- Э-э… Застрелит?
- Хуже. Глаза выцарапает. А вон там…
- Вообще-то я иду в Агриппию, - сообщил Хоакин. - У меня там родственники.
- Мы их оповестим. Назначим выкуп. Очень большой.
- Да вы и очень маленький вряд ли получите.
- Ничего, ничего, не спорь. Так полагается.
Некоторое время они шли в молчании. Потом верзила достал из кармана красную шелковую косынку.
- На, повяжи на шею. Через две сосны Самуэллир сидит.
- А он что?
- Близорукость минус двенадцать. На слух стреляет.
- И?
Кроха вздохнул:
- Это косынка его жены. Самуэллир ее боится до дрожи в пальцах. Жены, я имею в виду, жены, не косынки. Может, и пронесет тебя, бедолагу.
Хоакин вновь заозирался. На душе стало светло и радостно. В лесу щебетали птицы, прыгали по ветвям белки - отчего бы здесь не водиться разбойникам?
Экскурсия продолжалась до самого разбойничьего лагеря. Когда меж деревьев завиднелись отблески костра, Кроха погрустнел.
- Ну вот и все. Пришли. Сейчас представим тебя капитану. Корин! Эй, Ко-орин! - закричал он.
Из сумрака вылепилась тщедушная фигурка в плаще-невидимке и огромных болотных сапогах. Щека разбойника была перевязана платком.
- Корин, у нас сюрприз.
- Сюрприз? Где? Который? - Разбойник говорил отрывисто, словно лисица, лающая на ежа. - Барон? Виконт?
Он придвинулся к Хоакину нос к носу. В лице его мелькнуло благоговейное выражение:
- Неужто епископ?!
- Нет, Корин. Это всего лишь студент. В Агриппию к родителям идет.
Глаза Корина подозрительно блеснули:
- Студент? Не шпион?
- Не беспокойся. Лучше проверь, не осталось ли сухарей. Гостя надо кормить, поить, ну и прочее, что полагается.
Капитан проворчал что-то и растворился во тьме. Послышались булькающие звуки, словно кто-то полоскал горло. Бородач уважительно посмотрел вслед:
- Таков он, наш Корин. Зверь! Слова лишнего не скажет, все как молния: фырь! фырь! А уж в бою страшен!…
В последнем Хоакин сильно сомневался, но говорить об этом не стал. Они двинулись к поляне. Сквозь кусты пробивались неяркие отблески огня. Квота Квинта-Ля сидел возле костра, копаясь в сумке Хоакина. Заслышав шаги, он поднял взгляд:
- Маэстро Кроха, ага. Недурная экспозиция, смотри! - он потряс в воздухе сумкой. - Наш юный друг неплохо аранжирован. Сыр, ветчина, лук. Славный ансамбль, особенно ежели под пивко.
И протянул Хоакину кружку. Истессо сдул пену и сделал большой глоток. В голове мелькнула мысль: а стоило ли убегать из Града Града ради всего этого?
Можно утешать себя тем, что эти разбойники ненастоящие. Что истинные стрелки - они где-то в патруле. Или грабят виконтов на большой дороге. А эти так, для отвода глаз, для декорации. Но почему же они зовут Корина своим предводителем?
- Еще пива, парень? - Кроха потянулся к нему с кувшином.
- Нет, спасибо.
- Зря. Нашей, разбойничьей выделки пивушко.
- Тем более не надо.
Пиво сильно отдавало погребом. Оно вызывало в памяти мышей, гору промерзшей брюквы и моченные в бочке яблоки. Вполне возможно, что оно называлось «Старый душегуб» или «Почтенный волочильных дел мастер». Пивовары никогда не отличались буйной фантазией, когда дело касалось названий.
- А что, - неуверенно спросил Истессо, - остальные скоро подтянутся?
Менестрель и громила переглянулись.
- Остальные?
- Ну… другие разбойники.
- Кроха, - сказал Квинта-Ля, - загляни в корзину. Клянусь Эвтерпой, там что-то осталось со вчерашнего. Сапподжиатурь нам яичницу, а я пока объясню Хоакину суть дела.
Бородач недовольно подчинился. Ему хотелось посидеть у костра, вставить в разговор свои пару монеток, но ослушаться Алана было невозможно. Зашуршали ветви крушины, и Кроха исчез в темноте.
- А ты ведь прав, парень, - серьезно сказал Алан. - Вольница Деревуда переживает далеко не лучшие времена. Еще лет пять назад нас было несколько десятков. Куда все подевались? Кто-то умер от ран и болезней, кому-то опротивел разбой… Но в основном все разбежались из-за неверия.
Музыкант достал из кармана книжку в иссиня-черной обложке.
- Держи. Только осторожно: здесь плоды моих многолетних трудов. Насладись-ка.
Книга оказалась теплой и трепещущей, словно пойманный воробей. Под ревнивым взглядом Алана студент перелистнул страницу. Потом еще одну. Белиберда какая-то.
- Н-ну… - осторожно протянул он, чтобы не обидеть менестреля, - занятно, пожалуй.
Взгляд Алана сделался тревожным, как у кошки, чье потомство складывают в мешок и несут к реке.
- Занятно?! Ты сказал - занятно… Ладно. Простим профану, что не способен пикколо отличить от гобоя. Здесь, - Квинта-Ля веско похлопал по черной обложке, - заключен квинтэссенций передовой мысли нашего мира. Теория Вольного Застрельничества. Слушай!
И Квота Квинта-Ля начал свой рассказ.
Вольные стрелки, говорил он, существовали всегда. Всегда находились люди, склонные отнимать и делить, вместо того чтобы складывать и умножать. Разница между финансистами и разбойниками мала. Те и другие пользуются одинаковыми приемами: «Переложим дублон из одного кармана в другой, - говорят они, - посмотрим, что получится». Вот только экономисты перекладывают монеты из своего кармана, а разбойники - из чужого.
Но и у тех и у других денег почему-то прибавляется.
А раз так, то разбой привычен и понятен человеку. Под него только надо подвести научную базу. Что Алан и сделал.
- Я, - перелистал Алан книжку, - расписал базовую архетипику застрельничества. Создал календари, вычертил графики сезонной ограбляемости. Начать, пожалуй, следует с этого.
На странице чернела септаграмма. В углах ее можно было прочесть нижеследующее:
Капитан Деревуда
Идеален, романтичен, -
В общем, парень преотличный.
За него мы все горой,
Каждый скажет - вот герой.
Беглый Монах
Распутник он и пьяница, -
Народ к нему потянется.
Народный Менестрель
Он самобытен, он талант,
И всяк ему желает зла.
Его хлопками одобрим,
Духовный мир у ем внутри.
И так далее. Рядом с каждой надписью была нарисована картинка, изображающая героя стихотворения. Романтическая Подруга вышла пухлощекой и губастой. Для Пламенного Мстителя художник не пожалел черной краски, и мститель вышел похожим на сарацина.
- Ну как?
- Стишки подкачали, - честно отозвался Истессо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
- Добро пожаловать в Деревуд, усталый путник. Рад, что ты не стал отбирать у Алана шпагу и бить его коленом в живот, как собирался. Собирался, собирался, по глазам вижу. Видишь тот куст? - Грязный палец вытянулся к зарослям ежевики. - Там Соль Брава. Шести дублонам с полутораста шагов в глаз попадает.
Хоакин уважительно затаил дыхание.
- Теперь посмотри налево.
Студент послушно повернул голову.
- Рут Доднапью. О ее меткости шепотом говорят. Вслух боятся, понял? Горда, обидчива, злопамятна - истинная дочь леса.
- Э-э… Застрелит?
- Хуже. Глаза выцарапает. А вон там…
- Вообще-то я иду в Агриппию, - сообщил Хоакин. - У меня там родственники.
- Мы их оповестим. Назначим выкуп. Очень большой.
- Да вы и очень маленький вряд ли получите.
- Ничего, ничего, не спорь. Так полагается.
Некоторое время они шли в молчании. Потом верзила достал из кармана красную шелковую косынку.
- На, повяжи на шею. Через две сосны Самуэллир сидит.
- А он что?
- Близорукость минус двенадцать. На слух стреляет.
- И?
Кроха вздохнул:
- Это косынка его жены. Самуэллир ее боится до дрожи в пальцах. Жены, я имею в виду, жены, не косынки. Может, и пронесет тебя, бедолагу.
Хоакин вновь заозирался. На душе стало светло и радостно. В лесу щебетали птицы, прыгали по ветвям белки - отчего бы здесь не водиться разбойникам?
Экскурсия продолжалась до самого разбойничьего лагеря. Когда меж деревьев завиднелись отблески костра, Кроха погрустнел.
- Ну вот и все. Пришли. Сейчас представим тебя капитану. Корин! Эй, Ко-орин! - закричал он.
Из сумрака вылепилась тщедушная фигурка в плаще-невидимке и огромных болотных сапогах. Щека разбойника была перевязана платком.
- Корин, у нас сюрприз.
- Сюрприз? Где? Который? - Разбойник говорил отрывисто, словно лисица, лающая на ежа. - Барон? Виконт?
Он придвинулся к Хоакину нос к носу. В лице его мелькнуло благоговейное выражение:
- Неужто епископ?!
- Нет, Корин. Это всего лишь студент. В Агриппию к родителям идет.
Глаза Корина подозрительно блеснули:
- Студент? Не шпион?
- Не беспокойся. Лучше проверь, не осталось ли сухарей. Гостя надо кормить, поить, ну и прочее, что полагается.
Капитан проворчал что-то и растворился во тьме. Послышались булькающие звуки, словно кто-то полоскал горло. Бородач уважительно посмотрел вслед:
- Таков он, наш Корин. Зверь! Слова лишнего не скажет, все как молния: фырь! фырь! А уж в бою страшен!…
В последнем Хоакин сильно сомневался, но говорить об этом не стал. Они двинулись к поляне. Сквозь кусты пробивались неяркие отблески огня. Квота Квинта-Ля сидел возле костра, копаясь в сумке Хоакина. Заслышав шаги, он поднял взгляд:
- Маэстро Кроха, ага. Недурная экспозиция, смотри! - он потряс в воздухе сумкой. - Наш юный друг неплохо аранжирован. Сыр, ветчина, лук. Славный ансамбль, особенно ежели под пивко.
И протянул Хоакину кружку. Истессо сдул пену и сделал большой глоток. В голове мелькнула мысль: а стоило ли убегать из Града Града ради всего этого?
Можно утешать себя тем, что эти разбойники ненастоящие. Что истинные стрелки - они где-то в патруле. Или грабят виконтов на большой дороге. А эти так, для отвода глаз, для декорации. Но почему же они зовут Корина своим предводителем?
- Еще пива, парень? - Кроха потянулся к нему с кувшином.
- Нет, спасибо.
- Зря. Нашей, разбойничьей выделки пивушко.
- Тем более не надо.
Пиво сильно отдавало погребом. Оно вызывало в памяти мышей, гору промерзшей брюквы и моченные в бочке яблоки. Вполне возможно, что оно называлось «Старый душегуб» или «Почтенный волочильных дел мастер». Пивовары никогда не отличались буйной фантазией, когда дело касалось названий.
- А что, - неуверенно спросил Истессо, - остальные скоро подтянутся?
Менестрель и громила переглянулись.
- Остальные?
- Ну… другие разбойники.
- Кроха, - сказал Квинта-Ля, - загляни в корзину. Клянусь Эвтерпой, там что-то осталось со вчерашнего. Сапподжиатурь нам яичницу, а я пока объясню Хоакину суть дела.
Бородач недовольно подчинился. Ему хотелось посидеть у костра, вставить в разговор свои пару монеток, но ослушаться Алана было невозможно. Зашуршали ветви крушины, и Кроха исчез в темноте.
- А ты ведь прав, парень, - серьезно сказал Алан. - Вольница Деревуда переживает далеко не лучшие времена. Еще лет пять назад нас было несколько десятков. Куда все подевались? Кто-то умер от ран и болезней, кому-то опротивел разбой… Но в основном все разбежались из-за неверия.
Музыкант достал из кармана книжку в иссиня-черной обложке.
- Держи. Только осторожно: здесь плоды моих многолетних трудов. Насладись-ка.
Книга оказалась теплой и трепещущей, словно пойманный воробей. Под ревнивым взглядом Алана студент перелистнул страницу. Потом еще одну. Белиберда какая-то.
- Н-ну… - осторожно протянул он, чтобы не обидеть менестреля, - занятно, пожалуй.
Взгляд Алана сделался тревожным, как у кошки, чье потомство складывают в мешок и несут к реке.
- Занятно?! Ты сказал - занятно… Ладно. Простим профану, что не способен пикколо отличить от гобоя. Здесь, - Квинта-Ля веско похлопал по черной обложке, - заключен квинтэссенций передовой мысли нашего мира. Теория Вольного Застрельничества. Слушай!
И Квота Квинта-Ля начал свой рассказ.
Вольные стрелки, говорил он, существовали всегда. Всегда находились люди, склонные отнимать и делить, вместо того чтобы складывать и умножать. Разница между финансистами и разбойниками мала. Те и другие пользуются одинаковыми приемами: «Переложим дублон из одного кармана в другой, - говорят они, - посмотрим, что получится». Вот только экономисты перекладывают монеты из своего кармана, а разбойники - из чужого.
Но и у тех и у других денег почему-то прибавляется.
А раз так, то разбой привычен и понятен человеку. Под него только надо подвести научную базу. Что Алан и сделал.
- Я, - перелистал Алан книжку, - расписал базовую архетипику застрельничества. Создал календари, вычертил графики сезонной ограбляемости. Начать, пожалуй, следует с этого.
На странице чернела септаграмма. В углах ее можно было прочесть нижеследующее:
Капитан Деревуда
Идеален, романтичен, -
В общем, парень преотличный.
За него мы все горой,
Каждый скажет - вот герой.
Беглый Монах
Распутник он и пьяница, -
Народ к нему потянется.
Народный Менестрель
Он самобытен, он талант,
И всяк ему желает зла.
Его хлопками одобрим,
Духовный мир у ем внутри.
И так далее. Рядом с каждой надписью была нарисована картинка, изображающая героя стихотворения. Романтическая Подруга вышла пухлощекой и губастой. Для Пламенного Мстителя художник не пожалел черной краски, и мститель вышел похожим на сарацина.
- Ну как?
- Стишки подкачали, - честно отозвался Истессо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84