Через некоторое время машина скорой помощи доставила ее в Лондонскую клинику, где, как торжественно пообещала Пола, ее обязательно, в тот же самый день, навестит Генри Росситер, - таково было поставленное Эммой условие. Он явился под вечер и был поражен, застав свою клиентку в кислородной палатке в окружении множества непонятных медицинских приборов, сестры в накрахмаленном белом халате и нескольких явно озабоченных врачей. Вид его побледневшего лица и встревоженных глаз заставил ее мысленно усмехнуться: еще бы ему не волноваться, когда его благополучие в немалой степени зависит от нее, а точнее, от ее бизнеса. Сжав ей руку, Генри через силу произнес бодрые слова: „Не волнуйтесь, Эмма, скоро все будет в порядке и вас отсюда выпишут". В ответ она попыталась тоже пожать его руку, но слабость помешала ей сделать это - ее сил хватило лишь на то, чтобы пошевелить кистью. Ей стоило неимоверных усилий свистящим шепотом спросить у него, как быстро все уладится. Генри, однако, неправильно ее понял, что вопрос относится к ней самой, а не к ее делам - вернее, к распродаже собственности, которой он занимался. Поэтому он продолжал твердить слова утешения, всячески успокаивая ее перспективой скорейшего выздоровления. Эмма вынуждена была все это выслушивать, кипя от бессильной ярости.
В этот момент до нее с новой силой дошло, что вот опять она, как всегда в решающие минуты своей жизни, одна. Совсем одна. И никуда ей от этого не деться: как только настанет время делать шаги, от которых зависит дальнейшая судьба, от нее все отворачиваются, и решение должна в результате принимать только она сама. Вот и сейчас кроме нее некому выполнить те несколько оставшихся еще не решенных важных дел, от которых зависит будущее и созданной ею торговой империи, и династии Хартов. Это значит, что ей во что бы то ни стало надо жить. Она не имеет права умирать, поддаваться этой нелепой болезни, как ни обессиленно безмерно уставшее тело - тело уже старой и дряхлой женщины. Необходимо мобилизовать каждую частичку своей воли, чтобы заставить себя жить дольше. Сильная воля выручала ее всегда - выручит и теперь. То будет самая впечатляющая демонстрация силы воли, направленной на то, чтобы победить смерть.
Но, боже, как она устала! Откуда-то издалека до нее донесся голос сестры, обращенный к Генри Росситеру: его просили выйти из палаты. Тут ей дали какие-то лекарства и снова подключили кислород. Эмма закрыла глаза и стала погружаться в сон. По мере этого погружения она чувствовала, что к ней, мгновенье за мгновеньем, возвращалась ее молодость. Вот ей уже шестнадцать. Она выбегает из дому, в родном Йоркшире, и несется к своему любимому вересковому лугу за деревушкой Фарли, вверх по склону холма - к Вершине Мира. Сухие веточки хлещут по ее голым ногам, ветер парусом развевает подол ее длинной юбки, шелковые ленточки, вплетенные в волосы, летят за ней. Небо голубое до рези в глазах, в нем носятся жаворонки, устремляясь все выше и выше - к солнцу. Кто это стоит там внизу под сенью огромной скалы, возвышающейся над Рамсден Гилл? Да это же Эдвин Фарли! Завидя ее, он машет рукой и начинает карабкаться по скалистому уступу, где они так любят сидеть вдвоем, защищенные от пронизывающего ветра, и любоваться окрестностями. Он все карабкается и карабкается, не оборачиваясь ни разу.
- Эдвин! Эдвин! - кричит она ему. - Подожди меня!
Но ветер уносит ее голос, и Эдвин ничего не слышит.
Когда она добирается наконец до расщелины, то почти не может дышать от усталости, на ее обычно бледных щеках горит румянец.
- Я так быстро бежала. Думала, прямо умру сейчас, - шепчет она, задыхаясь, пока он помогает ей взобраться на уступ.
- Ты никогда не умрешь, Эмма, - улыбается он. - Мы с тобой всегда будем жить вечно. Здесь, на Вершине Мира.
По мере того, как сон одолевает ее, картина начинает дробиться на сотни мелких кусочков и постепенно исчезает из ее сознания.
4
Эмма не умерла. Врачи говорили о чуде: по всем медицинским канонам женщина семидесяти восьми лет не должна была вторично перенести бронхиальную пневмонию со всеми ее осложнениями, которые на сей раз сопутствовали болезни. Так же поражены они были скоростью, с какой она выздоравливала, - уже к концу третьей недели она смогла выписаться из клиники. Когда ей выражали свое восхищение по этому поводу, она молчала, загадочно улыбаясь в ответ. Про себя, однако, она думала: „Разве они смогут понять, что сила воли - это самая большая сила в мире?" После двух дней постельного режима у себя дома на Белгрейв-Сквер она сочла, что этого достаточно, и, вопреки советам врачей, встала - и тут же отправилась в свой офис. Шаг этот вовсе не был таким уж безрассудным, как могло бы показаться со стороны: несмотря на всю свою импульсивность, Эмму всегда отличала здравость суждений. Вот и на этот раз она все тщательно продумала, взвесив все за и против. Она досконально знала свой организм и могла верно судить о его физических возможностях. Сейчас она пришла к выводу, что полностью выздоровела. В магазине ее тепло приветствовал весь персонал - люди и на самом деле любили свою хозяйку. Они не увидели ничего особенного в том, что она вернулась. Только Пола, нервничая, озабоченно ходила за бабушкой по пятам.
- Пожалуйста, дорогая, перестань за меня беспокоиться, - довольно резко потребовала Эмма от своей внучки, когда та зашла в офис, чтобы посмотреть, все ли там в порядке, ворча себе под нос, что нельзя так наплевательски относиться к собственному здоровью.
Сняв твидовое пальто с меховой подстежкой и повесив его в шкаф, она подошла к камину, чтобы погреть руки у огня. Затем прежней энергичной походкой направилась к столу. Шаги ее были бодры и пружинисты, держалась она прямо и независимо, как всегда, - уверенная в себе, не раздираемая больше ненужными сомнениями.
Темная глухая волна, накрывшая ее с головой сразу же, как только Гэй рассказала ей о предательском заговоре детей, наконец-то отступила - пусть медленно, болезненно, но все же отступила. Зловещие выводы, которые сами собой напрашивались из ее разговора с Гэй и прослушанной пленки, не оставляли сомнений в гнусном предательстве. Но это не подавило, а лишь закалило ее душу, помогло взглянуть на окружающий мир холодно и предвзято, увидев его таким, каков он есть на самом деле, а не каким кажется под влиянием никому не нужных эмоций. Во время болезни, призвав на помощь всю свою железную волю, чтобы попытаться выжить, она многое передумала, и теперь ей не в чем было себя упрекнуть. Умиротворение было бальзамом для ее усталой души, потоком теплого яркого света, придававшим ей новые внутренние силы. Стычка со смертью только укрепила твердость ее духа и несгибаемую храбрость. Жизнелюбие снова вернулось к ней - теперь оно стало мудрее, в нем была спокойная уверенность, защищавшая Эмму, подобно панцирю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138