” Иначе и быть не могло - значение жизни и сама человеческая сущность - вдруг понял он всю тщетность своих прежних усилий - подводят любого к бездне разочарования и отчаяния. В его же случае примешивалось еще и чувство беспомощности, выносить которое с каждым днем становилось все труднее и труднее.
Невзирая на все свое богатство и положение в обществе, Адам Фарли, разочаровавшись во всем, вел жизнь мученика. Счастья для себя он уже не ожидал и стремился единственно к достижению минимальной удовлетворенности или, на худой конец, душевного спокойствия. Однако он так и не мог, хотя бы на время, избавиться от гнетущего чувства одиночества и сердечной тоски - тем более что и тем и другим был обязан лишь самому себе. Его разочарование и мучительное разрушение прежних иллюзий объяснялись одним - предательством самого себя, своих амбициозных планов, мечтаний и былых идеалов. Предательством, в котором виноваты были его разум и моральные убеждения.
Адам медленно оглядел библиотеку, словно впервые увидел ее после длительного путешествия. Комната была поистине величественна: высоченный потолок, огромные размеры, отделанные панелями мореного дуба стены, собрание старинных книг, выразительные антикварные изделия. Паркетный пол устлан ворсистыми персидскими коврами, чьи теплые красные и темно-синие тона прекрасно дополняют цвет дерева; редкая коллекция гравюр с изображением сцен из охотничьей жизни украшает части стен, свободные от книжных полок. Возле отделанного резным дубом камина стоит удобный длинный диван „честерфилд", обитый кожей темно-вишневого цвета, и несколько глубоких бархатных, цвета темно-красного вина, кресел с высокими спинками и такими же боками для защиты от сквозняков. Стоявший рядом журнальный столик черного дерева завален кипами газет, журналов и разных иллюстрированных изданий; в углу шкафчик темного ореха: там, на серебряном подносе, стоят хрустальные графины с портвейном, бренди, шерри, виски и джином и высокие хрустальные бокалы, посверкивающие в серовато-тусклом утреннем свете.
Библиотека, в отличие от большинства других комнат Фарли-Холл, никогда не была перегружена всякого рода безделушками и „финтифлюшками", как он их презрительно называл, что отвечало вкусам жены и с чем сам сквайр безуспешно пытался бороться. Вот почему в этой комнате ощущалась некая благородная простота и достоинство, правда, достоинство в его чисто мужском понимании. Как и его спальня, которая была выдержана даже в еще более аскетическом духе, библиотека отражала и характер хозяина, и его вкусы. Когда в доме не принимали гостей, Адам почти все свое время проводил в библиотеке, и поскольку гости теперь бывали у них довольно редко, библиотека стала как бы его убежищем, куда он мог удалиться для чтения и размышлений и куда не имел права заходить никто другой. Адам Фарли знал, что здесь ему никто не помешает.
Он посмотрел на часы. Почти половина восьмого, а никто из прислуги еще не появлялся. Если, впрочем, не считать той замухрышки, которая попалась ему на глаза в малой гостиной. „Проклятие, - подумал он, - опять нет экономки”. Адам потянул за шнур звонка и с раздражением посмотрел на холодный и пустой камин. Ничего, сейчас явится Мергатройд - и он ему все выложит. Ожидая его появления, сквайр случайно бросил взгляд на фотографию, где он был запечатлен в полной парадной форме Четвертого гусарского полка. Внимательно изучив ее, он грустно улыбнулся, чуть приоткрыв презрительно сжатые губы. Какое у него там лицо! Полное ожидания, надежды и счастья. Да-да, счастья! Неужели это он? С ироничным смешком Адам подумал: „Молодость! Беспечная, глупая молодость. Как плохо ты знаешь, что ждет тебя в дальнейшем! Как самонадеянно стремишься ты завоевать лежащий перед тобою мир. Что же, быть может, это и к лучшему...”
Постучав, в комнату вошел дворецкий, прервав его раздумья.
- Доброе утро, Мергатройд, - приветствовал его холодным и, как всегда, звучным голосом сквайр.
Дворецкий, поправляя на ходу свой черный пиджак, направился ему навстречу.
- Доброе утро, сквайр! Уверен, что вы хорошо спали, сэр. Поглядите только, какой прекрасный сегодня день. Для вашей поездки в Лидс лучше не придумаешь. Солнечно, сухо и почти никакого ветра. На кухне уже делают завтрак. Кухарка как раз занята тем, что разделывает для вас копченую сельдь...
Сказано все это было таким подобострастным тоном, что Адам, поморщившись, даже отвернулся, чтобы Мергатройд не увидел выражения его лица.
Поскольку хозяин ничего не ответил, дворецкий осторожно осведомился:
- Может быть, что-то еще, сэр? Я хочу сказать, кроме копченой сельди?
Повернувшись к Мергатройду, Адам с отвращением подумал: „Какой же ты, однако, братец, дурак и подхалим!”
- Я полагаю, надо бы разжечь огонь в камине, - произнес он ледяным тоном.
- Прошу прощения, сэр? - переспросил дворецкий взволнованно. Быстро глянув на пустой камин, он обругал про себя Эмму последними словами.
- Я же ясно сказал: разжечь огонь в камине! - повторил сквайр. - Тут от холода замерзнут яйца даже у бронзовой обезьяны...
Адам, прикрыв рот рукой, закашлялся, в глазах при виде растерянности Мергатройда мелькнул огонек ехидства.
- Хм-хм... Попытаюсь выразить это по-другому. Температуру в комнате сегодня утром можно сравнить разве что с Арктикой. Сдается мне, что я держу достаточный штат прислуги, чтобы можно было снарядить в плавание целый линкор. А между тем я не могу добиться, чтобы в доме были обеспечены самые элементарные условия...
Все это было произнесено, несмотря на крайнее раздражение, в котором пребывал сквайр, в его обычной сдержанной манере: высказывать свои истинные чувства было не в его правилах, особенно когда речь шла о слугах.
„Дьявол! Ну и настроеньице сегодня с утра у моего хозяина!” - подумал дворецкий, но сказал в своей обычной приторной манере нечто совсем другое:
- Я искренне перед вами извиняюсь, сэр! Но дело в том, что Полли нездорова, а другая девушка сегодня припозднилась. Уж я ли не слежу за ними весь день, но вечно эти девицы увиливают от работы. Я говорил горничной насчет камина Бог знает сколько времени тому назад, а она...
- Хорошо, а с вами-то что, мой милый, все в порядке? - мягко оборвал его Адам, но глаза его при этом холодно блеснули.
На печальном лице дворецкого появилось испуганное выражение.
- Все! Все в порядке, сэр. Я сейчас же этим займусь. Сию же секунду, - заторопился он, униженно кланяясь.
- Так занимайтесь!
- Слушаюсь, сэр! Сейчас все будет в порядке. - И он, снова поклонившись, попятился из комнаты.
- Да, Мергатройд!
- Что, сэр?
- Приехал этот моряк из Лидса? Молодой О'Нил?
- Да, сэр. Приехал. Сегодня рано утром. Я уже передал ему список дел по ремонту здания, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Невзирая на все свое богатство и положение в обществе, Адам Фарли, разочаровавшись во всем, вел жизнь мученика. Счастья для себя он уже не ожидал и стремился единственно к достижению минимальной удовлетворенности или, на худой конец, душевного спокойствия. Однако он так и не мог, хотя бы на время, избавиться от гнетущего чувства одиночества и сердечной тоски - тем более что и тем и другим был обязан лишь самому себе. Его разочарование и мучительное разрушение прежних иллюзий объяснялись одним - предательством самого себя, своих амбициозных планов, мечтаний и былых идеалов. Предательством, в котором виноваты были его разум и моральные убеждения.
Адам медленно оглядел библиотеку, словно впервые увидел ее после длительного путешествия. Комната была поистине величественна: высоченный потолок, огромные размеры, отделанные панелями мореного дуба стены, собрание старинных книг, выразительные антикварные изделия. Паркетный пол устлан ворсистыми персидскими коврами, чьи теплые красные и темно-синие тона прекрасно дополняют цвет дерева; редкая коллекция гравюр с изображением сцен из охотничьей жизни украшает части стен, свободные от книжных полок. Возле отделанного резным дубом камина стоит удобный длинный диван „честерфилд", обитый кожей темно-вишневого цвета, и несколько глубоких бархатных, цвета темно-красного вина, кресел с высокими спинками и такими же боками для защиты от сквозняков. Стоявший рядом журнальный столик черного дерева завален кипами газет, журналов и разных иллюстрированных изданий; в углу шкафчик темного ореха: там, на серебряном подносе, стоят хрустальные графины с портвейном, бренди, шерри, виски и джином и высокие хрустальные бокалы, посверкивающие в серовато-тусклом утреннем свете.
Библиотека, в отличие от большинства других комнат Фарли-Холл, никогда не была перегружена всякого рода безделушками и „финтифлюшками", как он их презрительно называл, что отвечало вкусам жены и с чем сам сквайр безуспешно пытался бороться. Вот почему в этой комнате ощущалась некая благородная простота и достоинство, правда, достоинство в его чисто мужском понимании. Как и его спальня, которая была выдержана даже в еще более аскетическом духе, библиотека отражала и характер хозяина, и его вкусы. Когда в доме не принимали гостей, Адам почти все свое время проводил в библиотеке, и поскольку гости теперь бывали у них довольно редко, библиотека стала как бы его убежищем, куда он мог удалиться для чтения и размышлений и куда не имел права заходить никто другой. Адам Фарли знал, что здесь ему никто не помешает.
Он посмотрел на часы. Почти половина восьмого, а никто из прислуги еще не появлялся. Если, впрочем, не считать той замухрышки, которая попалась ему на глаза в малой гостиной. „Проклятие, - подумал он, - опять нет экономки”. Адам потянул за шнур звонка и с раздражением посмотрел на холодный и пустой камин. Ничего, сейчас явится Мергатройд - и он ему все выложит. Ожидая его появления, сквайр случайно бросил взгляд на фотографию, где он был запечатлен в полной парадной форме Четвертого гусарского полка. Внимательно изучив ее, он грустно улыбнулся, чуть приоткрыв презрительно сжатые губы. Какое у него там лицо! Полное ожидания, надежды и счастья. Да-да, счастья! Неужели это он? С ироничным смешком Адам подумал: „Молодость! Беспечная, глупая молодость. Как плохо ты знаешь, что ждет тебя в дальнейшем! Как самонадеянно стремишься ты завоевать лежащий перед тобою мир. Что же, быть может, это и к лучшему...”
Постучав, в комнату вошел дворецкий, прервав его раздумья.
- Доброе утро, Мергатройд, - приветствовал его холодным и, как всегда, звучным голосом сквайр.
Дворецкий, поправляя на ходу свой черный пиджак, направился ему навстречу.
- Доброе утро, сквайр! Уверен, что вы хорошо спали, сэр. Поглядите только, какой прекрасный сегодня день. Для вашей поездки в Лидс лучше не придумаешь. Солнечно, сухо и почти никакого ветра. На кухне уже делают завтрак. Кухарка как раз занята тем, что разделывает для вас копченую сельдь...
Сказано все это было таким подобострастным тоном, что Адам, поморщившись, даже отвернулся, чтобы Мергатройд не увидел выражения его лица.
Поскольку хозяин ничего не ответил, дворецкий осторожно осведомился:
- Может быть, что-то еще, сэр? Я хочу сказать, кроме копченой сельди?
Повернувшись к Мергатройду, Адам с отвращением подумал: „Какой же ты, однако, братец, дурак и подхалим!”
- Я полагаю, надо бы разжечь огонь в камине, - произнес он ледяным тоном.
- Прошу прощения, сэр? - переспросил дворецкий взволнованно. Быстро глянув на пустой камин, он обругал про себя Эмму последними словами.
- Я же ясно сказал: разжечь огонь в камине! - повторил сквайр. - Тут от холода замерзнут яйца даже у бронзовой обезьяны...
Адам, прикрыв рот рукой, закашлялся, в глазах при виде растерянности Мергатройда мелькнул огонек ехидства.
- Хм-хм... Попытаюсь выразить это по-другому. Температуру в комнате сегодня утром можно сравнить разве что с Арктикой. Сдается мне, что я держу достаточный штат прислуги, чтобы можно было снарядить в плавание целый линкор. А между тем я не могу добиться, чтобы в доме были обеспечены самые элементарные условия...
Все это было произнесено, несмотря на крайнее раздражение, в котором пребывал сквайр, в его обычной сдержанной манере: высказывать свои истинные чувства было не в его правилах, особенно когда речь шла о слугах.
„Дьявол! Ну и настроеньице сегодня с утра у моего хозяина!” - подумал дворецкий, но сказал в своей обычной приторной манере нечто совсем другое:
- Я искренне перед вами извиняюсь, сэр! Но дело в том, что Полли нездорова, а другая девушка сегодня припозднилась. Уж я ли не слежу за ними весь день, но вечно эти девицы увиливают от работы. Я говорил горничной насчет камина Бог знает сколько времени тому назад, а она...
- Хорошо, а с вами-то что, мой милый, все в порядке? - мягко оборвал его Адам, но глаза его при этом холодно блеснули.
На печальном лице дворецкого появилось испуганное выражение.
- Все! Все в порядке, сэр. Я сейчас же этим займусь. Сию же секунду, - заторопился он, униженно кланяясь.
- Так занимайтесь!
- Слушаюсь, сэр! Сейчас все будет в порядке. - И он, снова поклонившись, попятился из комнаты.
- Да, Мергатройд!
- Что, сэр?
- Приехал этот моряк из Лидса? Молодой О'Нил?
- Да, сэр. Приехал. Сегодня рано утром. Я уже передал ему список дел по ремонту здания, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138