– потеряв самообладание, выкрикнул я. – Вы что, плохо меня расслышали? Я хочу знать, кто это сделал!
(Эмоциональная вспышка Хэкера объяснялась его пониманием того, что подобные комиссии по расследованию создаются, как правило, совсем не для того, чтобы найти виновных или причины утечек. В тех редких случаях, когда требуется на самом деле обнаружить источник, следует обращаться к помощи Специального отдела. – Ред.)
– Господин премьер-министр, – необычно мягким тоном обратился ко мне Хамфри, явно пытаясь меня успокоить. – Когда происходит утечка такого уровня, мы обычно не очень-то стремимся найти виновника. А вдруг им окажется один из ваших коллег по Кабинету?
К счастью, на этот раз меня это меньше всего беспокоило, поскольку на заседании присутствовали всего два члена Кабинета – заместитель генерального прокурора и я. Он этого сделать не мог, так как ничего от этого не выигрывал, да и вообще эти законники крайне редко прибегают к утечкам. Что же касается меня, то мне, само собой разумеется, было точно известно, что это не я. Тогда это был кто-то из присутствовавших там чиновников. Значит, мы должны найти его и подать на него в суд! О своем решении я тут же сообщил секретарю Кабинета. Кроме того…
Тут меня нетерпеливо перебил Малькольм:
– Простите, господин премьер-министр, но мне на самом деле надо срочно сделать заявление для прессы. Они все давно уже ждут меня в офисе. Не говоря уж о четырех интервью для телеканалов и одиннадцати для радио.
Я только развел руками. И не без горечи, как бы размышляя, по-своему жалобно пробормотал:
– Прекрасно! Просто прекрасно, ничего не скажешь. Я всю прошлую неделю пытался выйти в эфир, чтобы рассказать британцам о том, каких успехов мне удалось добиться на переговорах с Советами в области разрядки напряженности, но им, видите ли, это не казалось актуальным. А тут такая мелочь, и они набрасываются на нее, словно изголодавшиеся вампиры! Всей ненасытной сворой… Послушайте, Малькольм, неужели наша пресса перестала верить в Британию? (Обычный риторический вопрос. – Ред.) Почему их интересуют только катастрофы и чужое грязное белье? И почему, интересно, так упорно не желают писать о наших успехах?
Пресс-атташе задумчиво пожевал губами.
– Каких именно?
Действительно, каких? Я тоже задумался.
– Ну, таких как… – но, слава богу, ненадолго. – Ну, таких как, скажем, успех моих переговоров с русскими о разрядке…
– Да, конечно же, – с готовностью согласился он. – Но, видите ли, мы видим готовность Кремля и постоянно слышим от них множество благих пожеланий, однако ничего более-менее реального пока не имеем, так ведь?
– Все еще будет, Малькольм, будет. Должно быть! Такие дела требуют осмотрительности и терпения, сами понимаете.
Он бросил нетерпеливый взгляд на часы.
– Простите, господин премьер-министр, но меня уже ждут. И меня, и комментарии насчет этого обвинения.
Он прав. Мы должны, нет, просто обязаны что-то им сказать. Я посоветовал ему говорить якобы неофициально, так сказать, «не для публикации», ссылаясь на некие «близкие к премьер-министру» источники, и постараться не сообщить им ничего, что имело бы хоть какое-либо практическое отношение к делу.
Пресс-атташе быстрыми, неуловимыми движениями открыл блокнот, приготовил карандаш…
Я слегка откашлялся.
– Прежде всего, объясните им, что слова моего предшественника обо мне – это не более, чем набор лживых заявлений. Далее…
Бернард перебил меня:
– Простите, господин премьер-министр, но… м-м-м… включая такие, как «его пугали любые всплески»… ну и так далее и тому подобные?
– Естественно, – ответил я, не понимая, в чем, собственно, проблема.
– Да, но это всего лишь частное мнение автора, – настойчиво продолжал Бернард. – Не можем же мы называть лжецом того, кто не более чем выражает свое собственное мнение.
Хотя лично мне было не совсем понятно, почему бы и нет, я милостиво видоизменил свое определение.
– Хорошо, пусть набором лживых заявлений будут аргументы за селлафилдский проект в Кабинете, а в публичных выступлениях – против.
– М-м-м… – Судя по всему, у моего главного личного секретаря образовалась еще одна проблема. Мои глаза неодобрительно сузились. – Единственная загвоздка здесь, что в определенном смысле все это правда, разве нет, господин премьер-министр?
– Заткнитесь, Бернард! – коротко прервал я его.
Увы, этого оказалось недостаточно для него.
– Но тогда как мы сможем называть это лживыми заявлениями? – с непонятной решительностью спросил он.
Откуда мне знать? Зато, слава богу, знал Малькольм. Он уже торопливо писал в свой блокнот журналистский вариант сказанного, но на правильном языке:
– …Конкретные воспоминания господина премьер-министра о неких предыдущих событиях значительно отличаются от тех, которые приводил его предшественник…
Его слова моего главного личного секретаря явно успокоили.
– Это же другое дело, – довольно произнес он и, закинув ногу за ногу, откинулся на спинку викторианского стула.
– Тогда доведите до их сведения, – посоветовал я Малькольму, – что протокол того заседания Кабинета, само собой разумеется, меня целиком и полностью оправдывает, но при этом, к сожалению, его содержание попадает под правила известного «Закона о секретности», то есть не подлежит оглашению по меньшей мере еще 28 лет. Что делает мемуары моего предшественника в высшей степени несправедливыми и совершенно не отвечающими фактическому содержанию событий.
Малькольм мгновенно взял все это на карандаш. Его умение и скорость стенографирования достойны самой высшей похвалы. Как же иногда удобно иметь бывшего журналиста в качестве пресс-атташе! Браконьер тут же становится егерем!
– А как насчет клеветнических замечаний, дискредитирующих лично вас? – поинтересовался он, закончив фразу.
– Дискредитирующих лично его, – подчеркнул я. – Объясните им, что этот старый дурак пытается переписать историю, чтобы его премьерство не выглядело таким катастрофичным, каким оно было на самом деле. И не забудьте прозрачно намекнуть: он медленно, но верно впадает в старческий маразм.
– Тогда, может, так? – Малькольм пожевал тупой конец карандаша. – Время и неизбежная удаленность от официально зарегистрированных событий, очевидно, помутили его память.
Что ж, по-моему, совсем неплохо.
– А как насчет маразма?
– Не больший, чем следовало бы ожидать от человека его возраста, господин премьер-министр.
– Думаете, этого достаточно? – спросил я их всех.
По мнению пресс-атташе, вполне достаточно для опровержения сути этой злополучной главы.
– Ну, а как насчет обвинения в попытке запрета на публикацию? – спросил он.
– Назовите это тоже набором лживых заявлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193
(Эмоциональная вспышка Хэкера объяснялась его пониманием того, что подобные комиссии по расследованию создаются, как правило, совсем не для того, чтобы найти виновных или причины утечек. В тех редких случаях, когда требуется на самом деле обнаружить источник, следует обращаться к помощи Специального отдела. – Ред.)
– Господин премьер-министр, – необычно мягким тоном обратился ко мне Хамфри, явно пытаясь меня успокоить. – Когда происходит утечка такого уровня, мы обычно не очень-то стремимся найти виновника. А вдруг им окажется один из ваших коллег по Кабинету?
К счастью, на этот раз меня это меньше всего беспокоило, поскольку на заседании присутствовали всего два члена Кабинета – заместитель генерального прокурора и я. Он этого сделать не мог, так как ничего от этого не выигрывал, да и вообще эти законники крайне редко прибегают к утечкам. Что же касается меня, то мне, само собой разумеется, было точно известно, что это не я. Тогда это был кто-то из присутствовавших там чиновников. Значит, мы должны найти его и подать на него в суд! О своем решении я тут же сообщил секретарю Кабинета. Кроме того…
Тут меня нетерпеливо перебил Малькольм:
– Простите, господин премьер-министр, но мне на самом деле надо срочно сделать заявление для прессы. Они все давно уже ждут меня в офисе. Не говоря уж о четырех интервью для телеканалов и одиннадцати для радио.
Я только развел руками. И не без горечи, как бы размышляя, по-своему жалобно пробормотал:
– Прекрасно! Просто прекрасно, ничего не скажешь. Я всю прошлую неделю пытался выйти в эфир, чтобы рассказать британцам о том, каких успехов мне удалось добиться на переговорах с Советами в области разрядки напряженности, но им, видите ли, это не казалось актуальным. А тут такая мелочь, и они набрасываются на нее, словно изголодавшиеся вампиры! Всей ненасытной сворой… Послушайте, Малькольм, неужели наша пресса перестала верить в Британию? (Обычный риторический вопрос. – Ред.) Почему их интересуют только катастрофы и чужое грязное белье? И почему, интересно, так упорно не желают писать о наших успехах?
Пресс-атташе задумчиво пожевал губами.
– Каких именно?
Действительно, каких? Я тоже задумался.
– Ну, таких как… – но, слава богу, ненадолго. – Ну, таких как, скажем, успех моих переговоров с русскими о разрядке…
– Да, конечно же, – с готовностью согласился он. – Но, видите ли, мы видим готовность Кремля и постоянно слышим от них множество благих пожеланий, однако ничего более-менее реального пока не имеем, так ведь?
– Все еще будет, Малькольм, будет. Должно быть! Такие дела требуют осмотрительности и терпения, сами понимаете.
Он бросил нетерпеливый взгляд на часы.
– Простите, господин премьер-министр, но меня уже ждут. И меня, и комментарии насчет этого обвинения.
Он прав. Мы должны, нет, просто обязаны что-то им сказать. Я посоветовал ему говорить якобы неофициально, так сказать, «не для публикации», ссылаясь на некие «близкие к премьер-министру» источники, и постараться не сообщить им ничего, что имело бы хоть какое-либо практическое отношение к делу.
Пресс-атташе быстрыми, неуловимыми движениями открыл блокнот, приготовил карандаш…
Я слегка откашлялся.
– Прежде всего, объясните им, что слова моего предшественника обо мне – это не более, чем набор лживых заявлений. Далее…
Бернард перебил меня:
– Простите, господин премьер-министр, но… м-м-м… включая такие, как «его пугали любые всплески»… ну и так далее и тому подобные?
– Естественно, – ответил я, не понимая, в чем, собственно, проблема.
– Да, но это всего лишь частное мнение автора, – настойчиво продолжал Бернард. – Не можем же мы называть лжецом того, кто не более чем выражает свое собственное мнение.
Хотя лично мне было не совсем понятно, почему бы и нет, я милостиво видоизменил свое определение.
– Хорошо, пусть набором лживых заявлений будут аргументы за селлафилдский проект в Кабинете, а в публичных выступлениях – против.
– М-м-м… – Судя по всему, у моего главного личного секретаря образовалась еще одна проблема. Мои глаза неодобрительно сузились. – Единственная загвоздка здесь, что в определенном смысле все это правда, разве нет, господин премьер-министр?
– Заткнитесь, Бернард! – коротко прервал я его.
Увы, этого оказалось недостаточно для него.
– Но тогда как мы сможем называть это лживыми заявлениями? – с непонятной решительностью спросил он.
Откуда мне знать? Зато, слава богу, знал Малькольм. Он уже торопливо писал в свой блокнот журналистский вариант сказанного, но на правильном языке:
– …Конкретные воспоминания господина премьер-министра о неких предыдущих событиях значительно отличаются от тех, которые приводил его предшественник…
Его слова моего главного личного секретаря явно успокоили.
– Это же другое дело, – довольно произнес он и, закинув ногу за ногу, откинулся на спинку викторианского стула.
– Тогда доведите до их сведения, – посоветовал я Малькольму, – что протокол того заседания Кабинета, само собой разумеется, меня целиком и полностью оправдывает, но при этом, к сожалению, его содержание попадает под правила известного «Закона о секретности», то есть не подлежит оглашению по меньшей мере еще 28 лет. Что делает мемуары моего предшественника в высшей степени несправедливыми и совершенно не отвечающими фактическому содержанию событий.
Малькольм мгновенно взял все это на карандаш. Его умение и скорость стенографирования достойны самой высшей похвалы. Как же иногда удобно иметь бывшего журналиста в качестве пресс-атташе! Браконьер тут же становится егерем!
– А как насчет клеветнических замечаний, дискредитирующих лично вас? – поинтересовался он, закончив фразу.
– Дискредитирующих лично его, – подчеркнул я. – Объясните им, что этот старый дурак пытается переписать историю, чтобы его премьерство не выглядело таким катастрофичным, каким оно было на самом деле. И не забудьте прозрачно намекнуть: он медленно, но верно впадает в старческий маразм.
– Тогда, может, так? – Малькольм пожевал тупой конец карандаша. – Время и неизбежная удаленность от официально зарегистрированных событий, очевидно, помутили его память.
Что ж, по-моему, совсем неплохо.
– А как насчет маразма?
– Не больший, чем следовало бы ожидать от человека его возраста, господин премьер-министр.
– Думаете, этого достаточно? – спросил я их всех.
По мнению пресс-атташе, вполне достаточно для опровержения сути этой злополучной главы.
– Ну, а как насчет обвинения в попытке запрета на публикацию? – спросил он.
– Назовите это тоже набором лживых заявлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193