И в конце концов,
руководствуясь личным опытом, пришел к заключению, что никто не
станет предлагать столь исчерпывающих объяснений и вообще
высказываться с таким энтузиазмом, не имея задней мысли. Все
это аккуратнейшим образом укладывалось в рамки гипотезы,
понемногу созревавшей в его уме, а именно, что он имеет дело с
мошенничеством, с настоящим благородным мошенничеством, как раз
по его вкусу, с мошенничеством, заслуживающим всемерной
поддержки со стороны любого благоразумного мужчины, а равно и
женщины.
Взять хоть этот его напичканный древностями виноградник.
Многие из добрых друзей ван Коппена по Соединенным Штатам
сколотили состояния на выдуманных золотых рудниках. Так почему
же не выдумать и виноградник? О да, все сходится замечательно.
Удаленность виноградника... городок, вроде Локри, место
определенно небезопасное, слишком оживленное для столь важных
находок. Добросовестный сэр Герберт наверняка пожелал бы
навести справки на месте -- справки, которые доказали бы, что
никакого "Фавна" там не находили. Тем самым погубив всю затею.
По этой причине, статуэтка и была еще во времена древности
"привезена" на виноградник неким "молодым и пылким поклонником
прекрасного". Привезена, ха-ха-ха! Знание человеческой природы
заставляло ван Коппена усомниться в том, что "Локрийский фавн"
за всю свою жизнь совершил путешествие более далекое, чем
переезд из таинственного пыльного сарайчика, расположенного на
задах графского дома, во двор. Или та же "Деметра". Эта "сильно
пострадавшая голова" была пробным камнем, репетицией.
Разумеется, обе работы "вышли из одной мастерской".
Великолепно! Сарайчик и был этой мастерской, местом, где
появились на свет две древности, а граф -- их эллинским
творцом.
Андреа, разумеется, посвящен в тайну.
А эти эксперты-искусствоведы! Стрит, один из лучших среди
них, человек, в своей профессии прославленный, с важным видом
объявляет подделку подлинником -- в полной и невинной
уверенности, что перед ним действительно подлинник. Сущий
младенец! По его простоватой светской физиономии сразу видно,
что он даже не сговорился с графом о комиссионных, которые
причитались бы ему в случае совершения сделки. Ему достаточно
жалованья. Что же они за олухи, эти эксперты? Особенно честные.
При всем том, мнение сэра Герберта очень его обрадовало.
Именно это ему и требовалось. Ибо мистер ван Коппен стремился
помочь графу, который несомненно не принял бы от него даже
цента ни под каким предлогом, -- кроме покупки "Фавна". Он
любил старика Каловеглиа. В старике присутствовало что-то
чистое, целеустремленное. Миллионер сознавал, что дружба с
таким человеком восполняет нечто, недостающее ему как
гражданину мира. Кроме того, граф трудился -- то есть врал --
ради достойной цели: ради приданого дочери. По одной только
этой причине он заслуживал какой угодно поддержки.
Мистер ван Коппен не был женат. Зная жизнь, как он ее
знал, с изнаночной, корыстной стороны, он так и не смог
заставить себя принять одно из нескольких сот предложений о
браке, которые делались ему -- вернее, его миллионам -- с
разной степенью завуалированности. Он любил женщин вообще, но
не доверял ни одной из них в отдельности. Он полагал, что
знает, к чему они стремятся. К жемчужным ожерельям и прочему в
этом роде. Он был достойным американцем, с большим
удовольствием дарившим жемчужные ожерелья. Но предпочитал
дарить их по собственному усмотрению, желая оставаться
единственным хозяином и над самим собой и над непросто
доставшимися ему миллионами. Все это не только не уничтожило,
но в значительно мере вспоило благоговейное уважение, питаемое
этим странным холостяком к супружеству и его результатам.
Отвага и успех, какие бы обличия они ни принимали, привлекали
ван Коппена -- это в особенности относилось к самозабвенной
опрометчивости человека, рискующего всем в столь
головокружительной лотерее и порою действительно выигрывающего
в ней главный приз. Таким оказался удел графа Каловеглиа. Граф
женился по любви и сомневаться в успешности его брака не
приходилось; результатом супружества стала дочь, которой мог бы
гордиться любой отец. Мистер ван Коппен прекрасно понимал, в
каком положении находится граф. Итальянцам необходимо, чтобы у
невесты было приданое. Ну, так она его получит! Трата невелика
-- какой-нибудь оперной прелестнице достанется одним жемчужным
ожерельем меньше. Есть о чем говорить! Ни одного из многих
своих благодеяний он не обдумывал с более легким сердцем и с
более искренним наслаждением. Подобные вещи позволяли ему
радоваться своим миллионам.
Все детали обговорены. Через день-другой "Попрыгунья"
снимется с якоря. Верный Андреа под покровом ночи доставит
реликвию на борт и возвратится к графу с чеком в кармане. Сумма
была значительной, настолько значительной, что граф выказал
немалые колебания, прежде чем принять ее. Но миллионер настоял
на том, что обеим сторонам следует руководствоваться мнением
сэра Герберта. Зачем же еще, спросил он, нанимать специалиста?
Сэр Герберт Стрит утверждает, что эта бронза бесценна --
уникальная вещь. Поэтому его наниматель считает необходимым
заплатить то, что сэр Герберт назвал "равноценной суммой, если
ценность подобного произведения искусства вообще допускает
выражение в денежных знаках". Что тут еще можно сказать? Граф с
присущим ему изяществом вынужден был против воли своей
уступить. Для шедевра подготовили поддельную родословную (в ней
доказывалось, что он происходит из Малой Азии), позволявшую
обмануть бдительность итальянского правительства и свободно
показывать "Локрийского фавна" американской публике, ибо сэр
Герберт Стрит был скорее всего прав, предсказывая, что "Фавн"
станет главной достопримечательностью основанного миллионером
музея -- художники и любители древностей будут стекаться со
всех концов света, чтобы посмотреть на него.
И вот теперь, дорогою к яхте, мистер ван Коппен размышлял
об этом чеке, переводя доллары во франки. Цифра получалась
какой-то неуклюжей. Он решил округлить ее, хотя бы для
благообразия -- еще одна причина, чтобы отправить чек в
последний момент, вместе с тщательно составленным письмом,
которое успокоит щекотливые принципы графа. Иначе старик может
в приступе совестливости возвратить разницу. Подобно
миллионеру, граф Каловеглиа был, как то и следует, человеком
отчаянно скрупулезным -- в мелочах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
руководствуясь личным опытом, пришел к заключению, что никто не
станет предлагать столь исчерпывающих объяснений и вообще
высказываться с таким энтузиазмом, не имея задней мысли. Все
это аккуратнейшим образом укладывалось в рамки гипотезы,
понемногу созревавшей в его уме, а именно, что он имеет дело с
мошенничеством, с настоящим благородным мошенничеством, как раз
по его вкусу, с мошенничеством, заслуживающим всемерной
поддержки со стороны любого благоразумного мужчины, а равно и
женщины.
Взять хоть этот его напичканный древностями виноградник.
Многие из добрых друзей ван Коппена по Соединенным Штатам
сколотили состояния на выдуманных золотых рудниках. Так почему
же не выдумать и виноградник? О да, все сходится замечательно.
Удаленность виноградника... городок, вроде Локри, место
определенно небезопасное, слишком оживленное для столь важных
находок. Добросовестный сэр Герберт наверняка пожелал бы
навести справки на месте -- справки, которые доказали бы, что
никакого "Фавна" там не находили. Тем самым погубив всю затею.
По этой причине, статуэтка и была еще во времена древности
"привезена" на виноградник неким "молодым и пылким поклонником
прекрасного". Привезена, ха-ха-ха! Знание человеческой природы
заставляло ван Коппена усомниться в том, что "Локрийский фавн"
за всю свою жизнь совершил путешествие более далекое, чем
переезд из таинственного пыльного сарайчика, расположенного на
задах графского дома, во двор. Или та же "Деметра". Эта "сильно
пострадавшая голова" была пробным камнем, репетицией.
Разумеется, обе работы "вышли из одной мастерской".
Великолепно! Сарайчик и был этой мастерской, местом, где
появились на свет две древности, а граф -- их эллинским
творцом.
Андреа, разумеется, посвящен в тайну.
А эти эксперты-искусствоведы! Стрит, один из лучших среди
них, человек, в своей профессии прославленный, с важным видом
объявляет подделку подлинником -- в полной и невинной
уверенности, что перед ним действительно подлинник. Сущий
младенец! По его простоватой светской физиономии сразу видно,
что он даже не сговорился с графом о комиссионных, которые
причитались бы ему в случае совершения сделки. Ему достаточно
жалованья. Что же они за олухи, эти эксперты? Особенно честные.
При всем том, мнение сэра Герберта очень его обрадовало.
Именно это ему и требовалось. Ибо мистер ван Коппен стремился
помочь графу, который несомненно не принял бы от него даже
цента ни под каким предлогом, -- кроме покупки "Фавна". Он
любил старика Каловеглиа. В старике присутствовало что-то
чистое, целеустремленное. Миллионер сознавал, что дружба с
таким человеком восполняет нечто, недостающее ему как
гражданину мира. Кроме того, граф трудился -- то есть врал --
ради достойной цели: ради приданого дочери. По одной только
этой причине он заслуживал какой угодно поддержки.
Мистер ван Коппен не был женат. Зная жизнь, как он ее
знал, с изнаночной, корыстной стороны, он так и не смог
заставить себя принять одно из нескольких сот предложений о
браке, которые делались ему -- вернее, его миллионам -- с
разной степенью завуалированности. Он любил женщин вообще, но
не доверял ни одной из них в отдельности. Он полагал, что
знает, к чему они стремятся. К жемчужным ожерельям и прочему в
этом роде. Он был достойным американцем, с большим
удовольствием дарившим жемчужные ожерелья. Но предпочитал
дарить их по собственному усмотрению, желая оставаться
единственным хозяином и над самим собой и над непросто
доставшимися ему миллионами. Все это не только не уничтожило,
но в значительно мере вспоило благоговейное уважение, питаемое
этим странным холостяком к супружеству и его результатам.
Отвага и успех, какие бы обличия они ни принимали, привлекали
ван Коппена -- это в особенности относилось к самозабвенной
опрометчивости человека, рискующего всем в столь
головокружительной лотерее и порою действительно выигрывающего
в ней главный приз. Таким оказался удел графа Каловеглиа. Граф
женился по любви и сомневаться в успешности его брака не
приходилось; результатом супружества стала дочь, которой мог бы
гордиться любой отец. Мистер ван Коппен прекрасно понимал, в
каком положении находится граф. Итальянцам необходимо, чтобы у
невесты было приданое. Ну, так она его получит! Трата невелика
-- какой-нибудь оперной прелестнице достанется одним жемчужным
ожерельем меньше. Есть о чем говорить! Ни одного из многих
своих благодеяний он не обдумывал с более легким сердцем и с
более искренним наслаждением. Подобные вещи позволяли ему
радоваться своим миллионам.
Все детали обговорены. Через день-другой "Попрыгунья"
снимется с якоря. Верный Андреа под покровом ночи доставит
реликвию на борт и возвратится к графу с чеком в кармане. Сумма
была значительной, настолько значительной, что граф выказал
немалые колебания, прежде чем принять ее. Но миллионер настоял
на том, что обеим сторонам следует руководствоваться мнением
сэра Герберта. Зачем же еще, спросил он, нанимать специалиста?
Сэр Герберт Стрит утверждает, что эта бронза бесценна --
уникальная вещь. Поэтому его наниматель считает необходимым
заплатить то, что сэр Герберт назвал "равноценной суммой, если
ценность подобного произведения искусства вообще допускает
выражение в денежных знаках". Что тут еще можно сказать? Граф с
присущим ему изяществом вынужден был против воли своей
уступить. Для шедевра подготовили поддельную родословную (в ней
доказывалось, что он происходит из Малой Азии), позволявшую
обмануть бдительность итальянского правительства и свободно
показывать "Локрийского фавна" американской публике, ибо сэр
Герберт Стрит был скорее всего прав, предсказывая, что "Фавн"
станет главной достопримечательностью основанного миллионером
музея -- художники и любители древностей будут стекаться со
всех концов света, чтобы посмотреть на него.
И вот теперь, дорогою к яхте, мистер ван Коппен размышлял
об этом чеке, переводя доллары во франки. Цифра получалась
какой-то неуклюжей. Он решил округлить ее, хотя бы для
благообразия -- еще одна причина, чтобы отправить чек в
последний момент, вместе с тщательно составленным письмом,
которое успокоит щекотливые принципы графа. Иначе старик может
в приступе совестливости возвратить разницу. Подобно
миллионеру, граф Каловеглиа был, как то и следует, человеком
отчаянно скрупулезным -- в мелочах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134