Нечто солнечное читалось в его взгляде -- лучистая
грация, заставляющая вспоминать о самоцветных камнях; беседа с
ним, каждое его слово, давали понять, что он отказался от
излишеств мышления и посвятил свою жизнь неспешному перебору
того, что очищает и возвышает дух. Ничто, чувствовал его
собеседник, не способно возмутить глубокий покой этой языческой
души.
-- А теперь, -- продолжал он, обращаясь к Денису, --
скажите, как подвигается ваш итальянский?
-- Спасибо, довольно прилично. Что меня смущает, так это
французский. Никак не научусь правильно спрягать.
-- Это и вправду изъян, -- сказал, возникая на сцене, дон
Франческо, и отеческим тоном прибавил: -- Но не пугайтесь.
Всему свое время. Вы еще молоды. А вы, госпожа Стейнлин, вы
ведь учите русский?
-- Выучила несколько слов, -- она приятно зарделась. -- В
нем есть некоторые звуки, словно воду льют в кувшин, -- и не
легкие, и малоприятные. Я не так быстро все схватываю, как
некоторые. Миссис Мидоуз постоянно говорит со своей сицилийкой
на хинди. И та отлично ее понимает.
-- Как легко этому народу дается чужой язык! -- сказала
Герцогиня.
Мартен заметил:
-- А я и не собираюсь учить итальянский. Я говорю с ними
на латыни. Они прекрасно все понимают.
-- Да еще на какой латыни, Мартен! -- рассмеялся Денис. --
Не диво, что они понимают. Я к вам зайду утром в четверг. Не
забудьте.
-- У меня не было счастливой возможности учиться, подобно
вам, в частной школе. Но в общем, мне удается вытянуть из них
все, что мне нужно, -- и он метнул распаленный взгляд в сторону
Анджелы, которая, нимало не смутясь, вернула ему через плечо
точно такой же. Денис, по счастью, смотрел в другую сторону.
-- Ах, если бы у меня были такие же возможности, как у
вас, -- шутливо вздохнув, произнесла Герцогиня. -- А то нас так
бестолково воспитывали. В школе я почти ничему и не научилась.
Ужасно жаль. А, кстати, епископ! Совсем забыла вам сказать. Я
получила от вашей кузины очаровательную записку. Она не может
прийти. У ребенка режутся зубки да еще эта жара его мучает.
Боюсь, придется вам ехать к ней... Мистер Кит, я не успела
поблагодарить вас за книгу и за цветы, которые вы мне прислали.
Совершенно, ну совершенно восхитительные цветы. Вы только
взгляните на них! Вы меня балуете, право! Хотя книга мне,
пожалуй, пока не очень нравится. Эта леди Сесилия, и ее
горничная, и мужчина, забыла, как его, -- чего они только не
вытворяют! По-моему, не очень приятные люди.
-- Так ведь вас окружают одни лишь приятные люди,
Герцогиня. Зачем же вам про них еще и читать? В подлинной жизни
так много приятного. Давайте же изгоним его хотя бы из наших
книг.
-- Пугающая доктрина. По-моему, "парроко" собирается
уходить. Почему все уходят так рано?
Она удалилась.
-- Считается, что англичане дурные лингвисты, -- сказал
дон Франческо. -- Это одно из любопытных наднациональных
заблуждений, вот как говорят, что французы -- вежливая нация...
-- Или что у домашнего варенья вкус лучше, чем у
купленного в магазине, -- добавил Денис. -- Я должен помочь
Герцогине попрощаться с гостями. Она любит, чтобы в таких
случаях кто-нибудь был под рукой. Ей необходимо эхо. А я
понемногу становлюсь довольно приличным эхо.
-- О да, -- с некоторой резкостью откликнулся Кит, --
вполне симпатичным эхо. А следовало бы стать голосом.
Воспользуйтесь моим рецептом, Денис. Пещера Меркурия.
ГЛАВА VIII
Граф Каловеглиа сказал:
-- Как жаль, что ученые все же отвергли латынь в качестве
средства общения, с помощью которого формулировались и
фиксировались идеи! Разве сама возможность окончательного и
авторитетного установления значения каждого слова не дала бы
нам неисчислимых преимуществ? А по мере необходимости можно
было бы создавать новые слова. Произошло бы скачкообразное
накопление знаний, перекрестное опыление культур. При нынешнем
же положении дел половина интеллектуалов в мире пишет о том о
сем, не зная, что предмет их писаний давно уже исчерпан другой
половиной. Можно было надеяться, что Коммерция, разрушившая
географические барьеры, сделает то же самое и с политическими.
Куда там! Обострив присущую человеку жажду наживы, она
обозначила между нами границы, поддерживаемые с ожесточением,
доселе неслыханным. Мир разума не расширился, он съежился и
стал еще более провинциальным. Люди утратили способность видеть
дальние горизонты. Никто больше не пишет для блага
человечества, для блага цивилизации; каждый пишущий хлопочет о
благе своей страны или секты, о том, чтобы позабавить друзей
или позлить врагов. Плиний, Линней, Гумбольдт -- они восседали
на вершине горы, обозревая ландшафт, раскинувшийся у них под
ногами, и даже если какую-то небольшую долину окутывал туман,
общие очертания земли оставались для них различимыми. Вы
скажете мне, что в наши дни невозможно, уподобляясь этим людям,
собрать воедино все нити знания, что они слишком разнообразны,
слишком далеко уходят одна от другой. Большей ошибки нельзя и
представить. Ибо существует тенденция совершенно иного порядка
-- тенденция к унификации. Нити сходятся воедино.
Средневековому сознанию были ведомы многие истины, враждующие
одна с другой. Ныне все истины видятся как взаимозависимые, и
никогда еще синтез идей не был достижим с большей легкостью.
Конфликт между национальностями и языками -- вот что служит
помехой для этого движения. Страдает же от нее человечество в
целом. И приятие универсального языка науки могло бы в
значительной мере устранить эту помеху. Когда сбудется мое
предвидение и великие южные расы сольются, образовав
величественный союз, когда Средиземноморье вновь, как ему
предназначено, станет центром человеческой активности, тогда
несомненно будет осуществлен некий замысел подобного рода.
-- Меня ваши идеи более чем устраивают, -- сказал хорошо
владевший латынью епископ. -- Я бы с удовольствием побеседовал
на старинный манер с учеными из Саламанки, Бергена, Киева,
Падуи или...
Дон Франческо произнес нечто длинное и абсолютно
невнятное. После чего заметил:
-- Эти ученые могут и не понять ни единого вашего слова,
мистер Херд. Я только что говорил на латыни! Придется, знаете
ли, стандартизировать произношение. Я, кстати, не понимаю,
зачем вообще понадобилось отказываться от языка, на котором
прежде изъяснялась наука?
-- Патриотизм, вот что его уничтожило, -- ответил граф. --
Узколобый современный патриотизм типа "всяк кулик на свое
болото тянет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
грация, заставляющая вспоминать о самоцветных камнях; беседа с
ним, каждое его слово, давали понять, что он отказался от
излишеств мышления и посвятил свою жизнь неспешному перебору
того, что очищает и возвышает дух. Ничто, чувствовал его
собеседник, не способно возмутить глубокий покой этой языческой
души.
-- А теперь, -- продолжал он, обращаясь к Денису, --
скажите, как подвигается ваш итальянский?
-- Спасибо, довольно прилично. Что меня смущает, так это
французский. Никак не научусь правильно спрягать.
-- Это и вправду изъян, -- сказал, возникая на сцене, дон
Франческо, и отеческим тоном прибавил: -- Но не пугайтесь.
Всему свое время. Вы еще молоды. А вы, госпожа Стейнлин, вы
ведь учите русский?
-- Выучила несколько слов, -- она приятно зарделась. -- В
нем есть некоторые звуки, словно воду льют в кувшин, -- и не
легкие, и малоприятные. Я не так быстро все схватываю, как
некоторые. Миссис Мидоуз постоянно говорит со своей сицилийкой
на хинди. И та отлично ее понимает.
-- Как легко этому народу дается чужой язык! -- сказала
Герцогиня.
Мартен заметил:
-- А я и не собираюсь учить итальянский. Я говорю с ними
на латыни. Они прекрасно все понимают.
-- Да еще на какой латыни, Мартен! -- рассмеялся Денис. --
Не диво, что они понимают. Я к вам зайду утром в четверг. Не
забудьте.
-- У меня не было счастливой возможности учиться, подобно
вам, в частной школе. Но в общем, мне удается вытянуть из них
все, что мне нужно, -- и он метнул распаленный взгляд в сторону
Анджелы, которая, нимало не смутясь, вернула ему через плечо
точно такой же. Денис, по счастью, смотрел в другую сторону.
-- Ах, если бы у меня были такие же возможности, как у
вас, -- шутливо вздохнув, произнесла Герцогиня. -- А то нас так
бестолково воспитывали. В школе я почти ничему и не научилась.
Ужасно жаль. А, кстати, епископ! Совсем забыла вам сказать. Я
получила от вашей кузины очаровательную записку. Она не может
прийти. У ребенка режутся зубки да еще эта жара его мучает.
Боюсь, придется вам ехать к ней... Мистер Кит, я не успела
поблагодарить вас за книгу и за цветы, которые вы мне прислали.
Совершенно, ну совершенно восхитительные цветы. Вы только
взгляните на них! Вы меня балуете, право! Хотя книга мне,
пожалуй, пока не очень нравится. Эта леди Сесилия, и ее
горничная, и мужчина, забыла, как его, -- чего они только не
вытворяют! По-моему, не очень приятные люди.
-- Так ведь вас окружают одни лишь приятные люди,
Герцогиня. Зачем же вам про них еще и читать? В подлинной жизни
так много приятного. Давайте же изгоним его хотя бы из наших
книг.
-- Пугающая доктрина. По-моему, "парроко" собирается
уходить. Почему все уходят так рано?
Она удалилась.
-- Считается, что англичане дурные лингвисты, -- сказал
дон Франческо. -- Это одно из любопытных наднациональных
заблуждений, вот как говорят, что французы -- вежливая нация...
-- Или что у домашнего варенья вкус лучше, чем у
купленного в магазине, -- добавил Денис. -- Я должен помочь
Герцогине попрощаться с гостями. Она любит, чтобы в таких
случаях кто-нибудь был под рукой. Ей необходимо эхо. А я
понемногу становлюсь довольно приличным эхо.
-- О да, -- с некоторой резкостью откликнулся Кит, --
вполне симпатичным эхо. А следовало бы стать голосом.
Воспользуйтесь моим рецептом, Денис. Пещера Меркурия.
ГЛАВА VIII
Граф Каловеглиа сказал:
-- Как жаль, что ученые все же отвергли латынь в качестве
средства общения, с помощью которого формулировались и
фиксировались идеи! Разве сама возможность окончательного и
авторитетного установления значения каждого слова не дала бы
нам неисчислимых преимуществ? А по мере необходимости можно
было бы создавать новые слова. Произошло бы скачкообразное
накопление знаний, перекрестное опыление культур. При нынешнем
же положении дел половина интеллектуалов в мире пишет о том о
сем, не зная, что предмет их писаний давно уже исчерпан другой
половиной. Можно было надеяться, что Коммерция, разрушившая
географические барьеры, сделает то же самое и с политическими.
Куда там! Обострив присущую человеку жажду наживы, она
обозначила между нами границы, поддерживаемые с ожесточением,
доселе неслыханным. Мир разума не расширился, он съежился и
стал еще более провинциальным. Люди утратили способность видеть
дальние горизонты. Никто больше не пишет для блага
человечества, для блага цивилизации; каждый пишущий хлопочет о
благе своей страны или секты, о том, чтобы позабавить друзей
или позлить врагов. Плиний, Линней, Гумбольдт -- они восседали
на вершине горы, обозревая ландшафт, раскинувшийся у них под
ногами, и даже если какую-то небольшую долину окутывал туман,
общие очертания земли оставались для них различимыми. Вы
скажете мне, что в наши дни невозможно, уподобляясь этим людям,
собрать воедино все нити знания, что они слишком разнообразны,
слишком далеко уходят одна от другой. Большей ошибки нельзя и
представить. Ибо существует тенденция совершенно иного порядка
-- тенденция к унификации. Нити сходятся воедино.
Средневековому сознанию были ведомы многие истины, враждующие
одна с другой. Ныне все истины видятся как взаимозависимые, и
никогда еще синтез идей не был достижим с большей легкостью.
Конфликт между национальностями и языками -- вот что служит
помехой для этого движения. Страдает же от нее человечество в
целом. И приятие универсального языка науки могло бы в
значительной мере устранить эту помеху. Когда сбудется мое
предвидение и великие южные расы сольются, образовав
величественный союз, когда Средиземноморье вновь, как ему
предназначено, станет центром человеческой активности, тогда
несомненно будет осуществлен некий замысел подобного рода.
-- Меня ваши идеи более чем устраивают, -- сказал хорошо
владевший латынью епископ. -- Я бы с удовольствием побеседовал
на старинный манер с учеными из Саламанки, Бергена, Киева,
Падуи или...
Дон Франческо произнес нечто длинное и абсолютно
невнятное. После чего заметил:
-- Эти ученые могут и не понять ни единого вашего слова,
мистер Херд. Я только что говорил на латыни! Придется, знаете
ли, стандартизировать произношение. Я, кстати, не понимаю,
зачем вообще понадобилось отказываться от языка, на котором
прежде изъяснялась наука?
-- Патриотизм, вот что его уничтожило, -- ответил граф. --
Узколобый современный патриотизм типа "всяк кулик на свое
болото тянет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134