Игра отличалась захватывающей дух
реалистичностью; костюмы, сочиненные -- давным-давно -- самим
Добрым Герцогом Альфредом, менялись от одной живой картины к
другой. Встреча Святого со златовласой дамой в лавровом и
сосновом лесочке, известном под именем Алифания, являла собою
шедевр миметического искусства; равно как и внушительная
проповедь, произносимая им пред черными туземцами. Во время
насильственной смерти Святого -- в сцене, несколько
подпорченной беспорядочным дрыганьем его маститой бороды, -- в
зале многие плакали; прелестно подскакивал также на океанских,
цвета молодого горошка валах изготовленный из папье-маше
мельничный жернов. Но лучше всего остального выглядело
людоедское празднество кроталофобов, завершавшееся буйным,
демоническим военным танцем. Актеры с зачерненными лицами и в
чрезвычайной скудости одеяниях превзошли самих себя. Оргию
сопровождал такой шквал аплодисментов, что пришлось ее
повторить.
Ее приходилось повторять из года в год, именно эту живую
сцену. Она пользовалась наибольшей популярностью -- к крайнему
огорчению "парроко", приходского священника, сурового педанта с
побитой морозом душонкой, родившегося на материке, в
центральных провинциях. Он постоянно ныл, что времена будто бы
переменились и то, что было хорошо в эпоху Герцога, может быть
и не так уж хорошо для нынешнего поколения; что такого рода
сцены отнюдь не побуждают людей к подлинному благочестию; что
Пресвятая Матерь Божия навряд ли сочла бы подобное
представление назидательным, тем паче, что актеры исполняют его
без малого голышом; что некоторые из их жестов граничат с
неприличием, если не с бесстыдством. Что ни год, от него
слышали одну и ту же жалобу: "Ах, что бы сказала Мадонна,
доведись ей увидеть такое?"
И что ни год, всему местному духовенству во главе с
основным выразителем их мнений, с доном Франческо, приходилось
оспаривать таковые воззрения.
Спектакль стал традицией, заявляли они. Традиции надлежит
соблюдать и поддерживать. О чем тут еще говорить? К тому же,
утверждение, будто Матерь Божия может проглядеть что-либо из
происходящего на земле, попахивает ересью. Вне всяких сомнений,
Она эту сцену видела; вне всяких сомнений, Она ее одобрила; вне
всяких сомнений, Она веселилась, как и все остальные. Она
по-матерински любит свой народ. Она не в центральных провинциях
родилась. Она добра к своим детям, одеты они или нет. Актеры
получают удовольствие. Публика тоже. Матери Божией нравится,
что они задают веселое представление в честь этого достойного
старца, Святого Покровителя острова. А сам Святой Додеканус --
что он подумает, если мы отменим древний акт преклонения перед
ним? Он ужас как рассердится! Он устроит нам землетрясение,
нашлет холеру или осыплет нас пепельным дождем, пробудив
расположенный за проливом вулкан. Набожность, а с нею
благоразумие внушают нам, что лучше поддерживать его в
благодушном расположении духа. О чем тут еще говорить?
Представление учреждено Добрым Герцогом, и бесконечная череда
благочестивых епископов, наследовавших один другому вплоть до
дней теперешнего "парроко", конечно, не одобрили бы костюмов и
актерской игры, не знай они наверняка, что и Мадонна их
одобряет. Так с чего бы Она теперь передумала? Матерь Божия не
ветреное земное создание, чтобы сегодня думать так, завтра
эдак, а послезавтра еще как-нибудь.
Подобного рода доводами они силились опровергнуть мнение
"парроко", каковой, будучи бойцом, привыкшим стоять насмерть,
изобретательным аскетом с несгибаемой волей, никогда не
признавал поражения. Он год за годом выдумывал что-нибудь
новенькое. В один из праздников он ухитрился даже заманить на
спектакль епископа -- сколь ни был престарелый прелат утомлен
утренней поездкой на белом ослике; "парроко" надеялся получить
от епископа подтверждение собственной точки зрения, сводившейся
к тому, что спорную сцену следует полностью переделать, а еще
того лучше и вовсе выкинуть. Предполагалось, будто
достопочтенный сановник до крайности близорук, не говоря уж о
том, что ум его -- по причине дряхлости -- далеко заходит за
разум. Не исключено, однако, что он был просто сверх меры
хитер. Во всяком случае, спектакль он просмотрел, но не
допустил, чтобы с уст его сорвалось нечто большее негромкого
фуканья, чего-то похожего на:
гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-
то есть высказывания довольно двусмысленного, которое обе
партии истолковали себе во благо.
Мистер Херд, признавая игру превосходной -- собственно
говоря, первоклассной -- никак не мог определить, что он
испытывает, ужас или удовольствие. Он гадал, имеет ли подобный
спектакль хоть что-нибудь общее с верой. Спутник его, будучи
приверженцем язычества, наготы и веселья, убеждал епископа, что
имеет.
-- То же самое вы могли бы увидеть в допуританской Англии,
-- заявил он под конец своей длинной речи. -- А теперь, если вы
не против, давайте навестим пресловутый Клуб. К Герцогине идти
еще рано.
ГЛАВА VI
-- Вон там, -- сказал мистер Кит.
Дом, на который он указал, стоял в ряду точно таких же
безвкусных современных строений с лавками в нижних этажах --
ничем не примечательный дом на ничем не примечательной улице.
Поднявшись наверх, они прошли через две или три комнаты,
неотличимых одна от другой, если не считать того, что одна
открывалась на балкон: квадратные комнаты с белеными стенами,
не очень чистые, меблированные кое-как -- столы, стулья с
плетеными сиденьями и несколько печатных гравюр на стенах. Чего
в комнатах хватало с избытком, так это бутылок и стаканов,
кроме того, несколько полок было завалено разноязычными
газетами. С потолка свисали ацетиленовые лампы. В помещении
царил застоялый запах табака и спиртного. Мухи с жужжанием
бились об оконные стекла.
С полдюжины ничем не примечательных членов Клуба, имевших
весьма потасканный вид, мрачно слонялись по комнатам или
похрапывали в шезлонгах. Двое-трое писали письма. Стоял самый
гнетущий час дня. Внимание мистера Херда привлекли двое --
худощавый индиец и светловолосый молодой человек, по всем
вероятиям скандинав, препиравшиеся насчет сигар с розовощеким
старым нечестивцем, которого они называли Чарли. В смежном
зальце, отведенном под карточную игру, собралась более
оживленная компания, среди членов которой епископ приметил
мистера Мулена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
реалистичностью; костюмы, сочиненные -- давным-давно -- самим
Добрым Герцогом Альфредом, менялись от одной живой картины к
другой. Встреча Святого со златовласой дамой в лавровом и
сосновом лесочке, известном под именем Алифания, являла собою
шедевр миметического искусства; равно как и внушительная
проповедь, произносимая им пред черными туземцами. Во время
насильственной смерти Святого -- в сцене, несколько
подпорченной беспорядочным дрыганьем его маститой бороды, -- в
зале многие плакали; прелестно подскакивал также на океанских,
цвета молодого горошка валах изготовленный из папье-маше
мельничный жернов. Но лучше всего остального выглядело
людоедское празднество кроталофобов, завершавшееся буйным,
демоническим военным танцем. Актеры с зачерненными лицами и в
чрезвычайной скудости одеяниях превзошли самих себя. Оргию
сопровождал такой шквал аплодисментов, что пришлось ее
повторить.
Ее приходилось повторять из года в год, именно эту живую
сцену. Она пользовалась наибольшей популярностью -- к крайнему
огорчению "парроко", приходского священника, сурового педанта с
побитой морозом душонкой, родившегося на материке, в
центральных провинциях. Он постоянно ныл, что времена будто бы
переменились и то, что было хорошо в эпоху Герцога, может быть
и не так уж хорошо для нынешнего поколения; что такого рода
сцены отнюдь не побуждают людей к подлинному благочестию; что
Пресвятая Матерь Божия навряд ли сочла бы подобное
представление назидательным, тем паче, что актеры исполняют его
без малого голышом; что некоторые из их жестов граничат с
неприличием, если не с бесстыдством. Что ни год, от него
слышали одну и ту же жалобу: "Ах, что бы сказала Мадонна,
доведись ей увидеть такое?"
И что ни год, всему местному духовенству во главе с
основным выразителем их мнений, с доном Франческо, приходилось
оспаривать таковые воззрения.
Спектакль стал традицией, заявляли они. Традиции надлежит
соблюдать и поддерживать. О чем тут еще говорить? К тому же,
утверждение, будто Матерь Божия может проглядеть что-либо из
происходящего на земле, попахивает ересью. Вне всяких сомнений,
Она эту сцену видела; вне всяких сомнений, Она ее одобрила; вне
всяких сомнений, Она веселилась, как и все остальные. Она
по-матерински любит свой народ. Она не в центральных провинциях
родилась. Она добра к своим детям, одеты они или нет. Актеры
получают удовольствие. Публика тоже. Матери Божией нравится,
что они задают веселое представление в честь этого достойного
старца, Святого Покровителя острова. А сам Святой Додеканус --
что он подумает, если мы отменим древний акт преклонения перед
ним? Он ужас как рассердится! Он устроит нам землетрясение,
нашлет холеру или осыплет нас пепельным дождем, пробудив
расположенный за проливом вулкан. Набожность, а с нею
благоразумие внушают нам, что лучше поддерживать его в
благодушном расположении духа. О чем тут еще говорить?
Представление учреждено Добрым Герцогом, и бесконечная череда
благочестивых епископов, наследовавших один другому вплоть до
дней теперешнего "парроко", конечно, не одобрили бы костюмов и
актерской игры, не знай они наверняка, что и Мадонна их
одобряет. Так с чего бы Она теперь передумала? Матерь Божия не
ветреное земное создание, чтобы сегодня думать так, завтра
эдак, а послезавтра еще как-нибудь.
Подобного рода доводами они силились опровергнуть мнение
"парроко", каковой, будучи бойцом, привыкшим стоять насмерть,
изобретательным аскетом с несгибаемой волей, никогда не
признавал поражения. Он год за годом выдумывал что-нибудь
новенькое. В один из праздников он ухитрился даже заманить на
спектакль епископа -- сколь ни был престарелый прелат утомлен
утренней поездкой на белом ослике; "парроко" надеялся получить
от епископа подтверждение собственной точки зрения, сводившейся
к тому, что спорную сцену следует полностью переделать, а еще
того лучше и вовсе выкинуть. Предполагалось, будто
достопочтенный сановник до крайности близорук, не говоря уж о
том, что ум его -- по причине дряхлости -- далеко заходит за
разум. Не исключено, однако, что он был просто сверх меры
хитер. Во всяком случае, спектакль он просмотрел, но не
допустил, чтобы с уст его сорвалось нечто большее негромкого
фуканья, чего-то похожего на:
гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-гу-
то есть высказывания довольно двусмысленного, которое обе
партии истолковали себе во благо.
Мистер Херд, признавая игру превосходной -- собственно
говоря, первоклассной -- никак не мог определить, что он
испытывает, ужас или удовольствие. Он гадал, имеет ли подобный
спектакль хоть что-нибудь общее с верой. Спутник его, будучи
приверженцем язычества, наготы и веселья, убеждал епископа, что
имеет.
-- То же самое вы могли бы увидеть в допуританской Англии,
-- заявил он под конец своей длинной речи. -- А теперь, если вы
не против, давайте навестим пресловутый Клуб. К Герцогине идти
еще рано.
ГЛАВА VI
-- Вон там, -- сказал мистер Кит.
Дом, на который он указал, стоял в ряду точно таких же
безвкусных современных строений с лавками в нижних этажах --
ничем не примечательный дом на ничем не примечательной улице.
Поднявшись наверх, они прошли через две или три комнаты,
неотличимых одна от другой, если не считать того, что одна
открывалась на балкон: квадратные комнаты с белеными стенами,
не очень чистые, меблированные кое-как -- столы, стулья с
плетеными сиденьями и несколько печатных гравюр на стенах. Чего
в комнатах хватало с избытком, так это бутылок и стаканов,
кроме того, несколько полок было завалено разноязычными
газетами. С потолка свисали ацетиленовые лампы. В помещении
царил застоялый запах табака и спиртного. Мухи с жужжанием
бились об оконные стекла.
С полдюжины ничем не примечательных членов Клуба, имевших
весьма потасканный вид, мрачно слонялись по комнатам или
похрапывали в шезлонгах. Двое-трое писали письма. Стоял самый
гнетущий час дня. Внимание мистера Херда привлекли двое --
худощавый индиец и светловолосый молодой человек, по всем
вероятиям скандинав, препиравшиеся насчет сигар с розовощеким
старым нечестивцем, которого они называли Чарли. В смежном
зальце, отведенном под карточную игру, собралась более
оживленная компания, среди членов которой епископ приметил
мистера Мулена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134