"Ничто, -- любил повторять он
своим наперсникам, -- ничто так не старит мужчину, как
сожительство с одной и той же женщиной". С другой стороны,
прекрасно сознавая неравенство различных социальных слоев и
всей душою желая поднять нравственный уровень своего народа, он
ввел железные законы, поставившие предел распущенности в
семейной жизни, которая до его восшествия на престол
прискорбным пятном ложилась на репутацию местного общества.
Не напрасно провел он юные годы в размышлениях над
политическими максимами великого Флорентийца. Он старательно
поощрял теплые отношения между Церковью и Толпой, сознавая, что
ни единому трону, каким бы крепким тот ни казался, не снести
ударов фортуны, если он не покоится на сих крепких столпах.
Оттого и случилось, что пока всю Европу раздирали жестокие
войны, отношения Герцога с иными правителями отличались
редкостной сердечностью и простотою взаимных связей. Он не
упускал случая расположить к себе каждого из наиболее мощных
соседей, заблаговременно посылая им в дар местные лакомства:
темнооких дев для украшения их дворцов и (корзину за корзиной)
сочных langouste(41), которыми славились прибрежные воды острова
-- все самого лучшего качества. Будучи прирожденным
государственным мужем, он столь же располагающим образом вел
себя и с суверенами помельче, которых ему по всей видимости
бояться не приходилось -- им он тоже доставлял целыми партиями
миловидных дев и аппетитных лангустов, только качеством немного
похуже -- среди ракообразных попадались нередко недоросли, а
среди дев особы отчасти перезрелые.
Величие его устремлений сделало Герцога провозвестником
множества современных идей. В особенности это касается
образования и военного дела -- тут его чтят как первопроходца.
Он обладал прирожденным инстинктом педагога. Дети школьного
возраста доставляли ему искреннее наслаждение, он установил
число учебных дней равным пяти, разработал для мальчиков и
девочек красивую форменную одежду и во многом реформировал
учебный календарь, к его времени ставший прискорбно запутанным
и беспорядочным. Порою он освящал своим присутствием церемонию
раздачи школьных наград. С другой стороны, приходится признать,
что некоторые способы, к которым он прибегал, карая нерадивых,
по современным меркам отдают прямым педантизмом. У Герцога было
заведено дважды в год, по получении от Министра образования
списка с именами неуспевающих школяров обоего пола, поднимать
на одном из холмов флаг; завидев этот сигнал, берберийские
пираты, которыми в ту пору кишели окрестные воды, направляли
свой парус к острову и покупали погрязших в пороке детей по
чисто номинальной цене, чтобы затем продать их на невольничьих
рынках Стамбула и Аргиро. Сама процедура продажи -- на вес, а
не поштучно -- носила унизительный характер, знаменовавший
безоговорочное неодобрение Герцогом тех, кто во время учебных
занятий болтает с соседом или покрывает каракулями промокашку.
Хроника сообщает, что с одной из таких распродаж Добрый
Герцог вернулся, имея вид измученный и удрученный, как если бы
все принесенные в жертву юные жизни тяжким гнетом легли на его
проникнутую отеческими чувствами душу. Однако затем, вспомнив о
почиющем на нем долге перед Государством, он подавил в себе
естественные, но недостойные чувства, улыбнулся своей
знаменитой улыбкой и изрек апофегму, с той поры нашедшую себе
место во множестве прописей: "Детская чистота, -- сказал он, --
есть залог процветания нации". Если же кто осведомится,
благодаря какой преискусной маккиавелевской хитрости удавалось
ему, единственному из христианских монархов, поддерживать
дружеские отношения с грозными пиратами Востока, за ответом
далеко ходить не придется. Он пробуждал лучшие качества их
натуры, целыми кораблями посылая им -- через уместные
промежутки времени -- местные лакомства, то есть дев и
лагнгуст; качеством они, по правде сказать, не отличались, но
были все же достаточно аппетитными, чтобы свидетельствовать о
благородстве его намерений.
Предшественникам Герцога дело было только до собственных
удовольствий, они и не задумывались о возможности вражеского
вторжения в их прекрасную землю. Напротив, Добрый Герцог,
несмотря на всеобщую к нему приязнь, нередко повторял старинное
изречение, гласившее: "В пору мира готовься к войне". Будучи
глубоко убежденным в бренности всех дел человеческих и обладая
сверх того своеобразными взглядами, равно как и даром
художника-костюмера, он создал чрезвычайно живописное воинское
подразделение, местную Милицию, которая существует и поныне и
которой одной достало бы, чтобы заслужить ему благодарную
память потомков. По его расчетам эти элегантные воины должны
были не только внушать ужас возможным врагам, но также
исполнять в дни больших праздников роль декоративной личной
охраны при его появлениях на публике. В эту затею он вложил всю
душу. После того как войско было должным образом организовано,
Герцог развлекался тем, что муштровал их воскресными вечерами и
моделировал для их мундиров новые пуговицы; чтобы придать
воинам необходимую закалку, он то закармливал их, то заставлял
голодать; облачив в тулупы, отправлял их в самом разгаре июля в
длинные марши; учинял между ними потешные бои с применением
настоящей картечи и незатупленных стилетов -- вообще разными
способами прореживал их ряды, устраняя нежелательные элементы,
и укреплял организмы оставшихся, заставляя их, скажем,
взбираться в полночь да еще верхом на самые жуткие кручи. Он
был рьяным поборником воинской дисциплины, сознавал в себе это
качество и гордился им, как особым отличием. "Мир, -- часто
повторял он, -- любит, чтобы с ним обходились построже".
Тем не менее, подобно многим великим монархам, Герцог
сознавал, что из политических соображений необходимо время от
времени допускать небольшие поблажки. Он умел проявлять
снисходительность и милосердие. Он умел использовать свою
власть для смягчения участи осужденного.
Так он смилостивился в одном прославленном случае, который
в большей мере, нежели прочие, помог ему обрести титул "Добрый"
-- в случае, когда целый эскадрон Милиции был приговорен к
смерти за некую гипотетическую оплошность, допущенную при
отдании чести. К сожалению, как раз об этом хроника повествует
отчасти туманно и путано, давая, впрочем, ясно понять, что
приговор был обнародован и приведен в исполнение в течение
получаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
своим наперсникам, -- ничто так не старит мужчину, как
сожительство с одной и той же женщиной". С другой стороны,
прекрасно сознавая неравенство различных социальных слоев и
всей душою желая поднять нравственный уровень своего народа, он
ввел железные законы, поставившие предел распущенности в
семейной жизни, которая до его восшествия на престол
прискорбным пятном ложилась на репутацию местного общества.
Не напрасно провел он юные годы в размышлениях над
политическими максимами великого Флорентийца. Он старательно
поощрял теплые отношения между Церковью и Толпой, сознавая, что
ни единому трону, каким бы крепким тот ни казался, не снести
ударов фортуны, если он не покоится на сих крепких столпах.
Оттого и случилось, что пока всю Европу раздирали жестокие
войны, отношения Герцога с иными правителями отличались
редкостной сердечностью и простотою взаимных связей. Он не
упускал случая расположить к себе каждого из наиболее мощных
соседей, заблаговременно посылая им в дар местные лакомства:
темнооких дев для украшения их дворцов и (корзину за корзиной)
сочных langouste(41), которыми славились прибрежные воды острова
-- все самого лучшего качества. Будучи прирожденным
государственным мужем, он столь же располагающим образом вел
себя и с суверенами помельче, которых ему по всей видимости
бояться не приходилось -- им он тоже доставлял целыми партиями
миловидных дев и аппетитных лангустов, только качеством немного
похуже -- среди ракообразных попадались нередко недоросли, а
среди дев особы отчасти перезрелые.
Величие его устремлений сделало Герцога провозвестником
множества современных идей. В особенности это касается
образования и военного дела -- тут его чтят как первопроходца.
Он обладал прирожденным инстинктом педагога. Дети школьного
возраста доставляли ему искреннее наслаждение, он установил
число учебных дней равным пяти, разработал для мальчиков и
девочек красивую форменную одежду и во многом реформировал
учебный календарь, к его времени ставший прискорбно запутанным
и беспорядочным. Порою он освящал своим присутствием церемонию
раздачи школьных наград. С другой стороны, приходится признать,
что некоторые способы, к которым он прибегал, карая нерадивых,
по современным меркам отдают прямым педантизмом. У Герцога было
заведено дважды в год, по получении от Министра образования
списка с именами неуспевающих школяров обоего пола, поднимать
на одном из холмов флаг; завидев этот сигнал, берберийские
пираты, которыми в ту пору кишели окрестные воды, направляли
свой парус к острову и покупали погрязших в пороке детей по
чисто номинальной цене, чтобы затем продать их на невольничьих
рынках Стамбула и Аргиро. Сама процедура продажи -- на вес, а
не поштучно -- носила унизительный характер, знаменовавший
безоговорочное неодобрение Герцогом тех, кто во время учебных
занятий болтает с соседом или покрывает каракулями промокашку.
Хроника сообщает, что с одной из таких распродаж Добрый
Герцог вернулся, имея вид измученный и удрученный, как если бы
все принесенные в жертву юные жизни тяжким гнетом легли на его
проникнутую отеческими чувствами душу. Однако затем, вспомнив о
почиющем на нем долге перед Государством, он подавил в себе
естественные, но недостойные чувства, улыбнулся своей
знаменитой улыбкой и изрек апофегму, с той поры нашедшую себе
место во множестве прописей: "Детская чистота, -- сказал он, --
есть залог процветания нации". Если же кто осведомится,
благодаря какой преискусной маккиавелевской хитрости удавалось
ему, единственному из христианских монархов, поддерживать
дружеские отношения с грозными пиратами Востока, за ответом
далеко ходить не придется. Он пробуждал лучшие качества их
натуры, целыми кораблями посылая им -- через уместные
промежутки времени -- местные лакомства, то есть дев и
лагнгуст; качеством они, по правде сказать, не отличались, но
были все же достаточно аппетитными, чтобы свидетельствовать о
благородстве его намерений.
Предшественникам Герцога дело было только до собственных
удовольствий, они и не задумывались о возможности вражеского
вторжения в их прекрасную землю. Напротив, Добрый Герцог,
несмотря на всеобщую к нему приязнь, нередко повторял старинное
изречение, гласившее: "В пору мира готовься к войне". Будучи
глубоко убежденным в бренности всех дел человеческих и обладая
сверх того своеобразными взглядами, равно как и даром
художника-костюмера, он создал чрезвычайно живописное воинское
подразделение, местную Милицию, которая существует и поныне и
которой одной достало бы, чтобы заслужить ему благодарную
память потомков. По его расчетам эти элегантные воины должны
были не только внушать ужас возможным врагам, но также
исполнять в дни больших праздников роль декоративной личной
охраны при его появлениях на публике. В эту затею он вложил всю
душу. После того как войско было должным образом организовано,
Герцог развлекался тем, что муштровал их воскресными вечерами и
моделировал для их мундиров новые пуговицы; чтобы придать
воинам необходимую закалку, он то закармливал их, то заставлял
голодать; облачив в тулупы, отправлял их в самом разгаре июля в
длинные марши; учинял между ними потешные бои с применением
настоящей картечи и незатупленных стилетов -- вообще разными
способами прореживал их ряды, устраняя нежелательные элементы,
и укреплял организмы оставшихся, заставляя их, скажем,
взбираться в полночь да еще верхом на самые жуткие кручи. Он
был рьяным поборником воинской дисциплины, сознавал в себе это
качество и гордился им, как особым отличием. "Мир, -- часто
повторял он, -- любит, чтобы с ним обходились построже".
Тем не менее, подобно многим великим монархам, Герцог
сознавал, что из политических соображений необходимо время от
времени допускать небольшие поблажки. Он умел проявлять
снисходительность и милосердие. Он умел использовать свою
власть для смягчения участи осужденного.
Так он смилостивился в одном прославленном случае, который
в большей мере, нежели прочие, помог ему обрести титул "Добрый"
-- в случае, когда целый эскадрон Милиции был приговорен к
смерти за некую гипотетическую оплошность, допущенную при
отдании чести. К сожалению, как раз об этом хроника повествует
отчасти туманно и путано, давая, впрочем, ясно понять, что
приговор был обнародован и приведен в исполнение в течение
получаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134