Нервная дрожь пробежала по телу Армана, и рука его, подносившая стакан, тряслась.
— Та, которую я люблю, не имеет имени, — сказал он.
— Женщина без имени, вот-то потеха! — рассмеялась Мальвина.
— Мориц был прав, — продолжала Нини Помпадур, — начало походит на роман.
— А кончится, как драма в театрах Амбигю или Порт Сен-Мартен, — сказал Мориц гробовым голосом.
Арман поднял на него неподвижный тусклый взор, свидетельствовавший о том, что опьянение уже наступило.
— Наконец, — воскликнул он, нервно смеясь, — если вам уж так нужно знать ее имя, то зовите особу, которую я люблю, «Дамой в черной перчатке»! Другого имени ее я не знаю.
— Господа, — сказала Нини Помпадур, — Арман пьян.
— Возможно.
— И он бредит.
— Нисколько.
— Так почему же он зовет ее «Дамой в черной перчатке»?
— Потому, что я всегда видел, что на правой руке ее была надета черная перчатка.
— И на ней всегда была только одна перчатка?
— Да, одна.
— А где вы встречали ее? — спросила Мальвина.
— Везде.
— Значит, эта женщина — призрак?
— Может быть…
— Решительно, — пробормотала Нини Помпадур, — Арман или смеется над нами или пьян.
— Допустим, что я пьян, и оставьте меня в покое с моей любовью, — сказал он нетвердым голосом, обнаруживавшим в нем лихорадочное нетерпение людей, чувствующих, что они начинают терять рассудок, а вместе с тем могут выдать тайну, которая до тех пор так тщательно скрывалась ими.
— Нет! Нет! — настаивала Фульмен. — Вы должны рассказать нам о вашей странной любви, Арман.
— Моя любовь — одна мечта…
— Пусть так! Ну, и мы тоже помечтаем… Теперь два часа ночи, и в это время обыкновенно засыпают.
— О! — сказала Мальвина, усадившая рядом с собою на маленький диванчик банкира, — что касается меня, то я уже сплю и вместо подушки взяла миллионера. Я уверена, что увижу золотой сон.
Арман был по-прежнему мрачен и задумчив и опустил свою отяжелевшую голову на грудь. Фульмен поняла, что время признания наступает. Действительно, Арман взглянул на нее и сказал ей с горькой усмешкой, в которой вылились его давно сдерживаемые немые страдания.
— Итак, вам очень хочется узнать человека, который безнадежно любит женщину, взор, улыбка и вся жизнь которой является загадкой?
— Еще бы! — воскликнула Фульмен. — По-моему, это интересно.
— Дорогая моя, — продолжал Арман, — «Дама в черной перчатке» вот уже год повсюду является на моем пути. Я гнался за нею и никак не мог настигнуть. Это не женщина, это — призрак, мечта, что-то воздушное и неуловимое, беспрестанно ускользающее.
— Я прошу, — сказал Мориц Стефан, — описать сначала ее физический облик, а к духовному мы перейдем потом.
— Она — высокого роста, стройная блондинка…
— Как героиня Вальтера Скотта, не правда ли?
— Как Мальвина Оссиана. Ее большие темно-голубые глаза имеют странный блеск: они то печально сверкают, то действуют так таинственно и магнетически, что волнуют человека и гипнотизируют его.
— У меня дрожь пробежала по спине, — прервала рассказ Армана насмешница Нини Помпадур.
— Эта женщина, — продолжал Арман, — или ангел, или демон. Это мне неизвестно; быть может, она скрывает в сердце страсть, и ее лицо под холодной маской равнодушия не гармонирует с ее душевными волнениями. А быть может, это холодный вампир, поступки которого рассчитаны заранее, и сердце ее бьется так же правильно, как стенные часы? Повторяю: это мне не известно, но я знаю только одно, что я ее люблю… О! Любовь, которую она мне внушила, была для меня каплей, подобной капле кислоты, падающей на металлическую пластинку и понемногу просверливающей в ней отверстие, разрушительное действие которой не прекращается ни на минуту.
Нини Помпадур, услышав последние слова, поднесла руку ко лбу и сделала жест, который можно было истолковать таким образом:
«Решительно, этот мальчик теряет разум».
— Дорогая моя, — сказал Арман, понявший ее движение, — вы, может быть, правы — я сумасшедший… но сумасшествие, имеющее источником любовь, так печально, что смеяться над ним, как это делаете вы, бесчеловечно.
— Простите! — пробормотала Нини Помпадур. — Я думаю, что вы шутите. Вы говорите обиняками, загадками, которые, согласитесь, до некоторой степени могут возбудить в нас сомнение.
— Действительно, — сказал Мориц, — если ты хочешь, чтобы к твоей любви относились с почтением, расскажи нам о ней откровенно и толково.
Арман, казалось, все еще колебался; в нем происходила борьба. Тайный голос, по-видимому, говорил ему: «Молчи!». Другой же побуждал его рассказать все.
Сердца, разбитые, долгое время замкнутые в себе, иногда чувствуют потребность поделиться своею тайной.
— Ну, хорошо! — вскричал вдруг молодой человек, протягивая свой стакан к Фульмен. — Если вы уже так желаете знать мои страдания, то я расскажу вам, как я встретился с «Дамой в черной перчатке».
Фульмен и Мориц Стефан торжествующе переглянулись.
На лицах некоторых гостей выразилось живейшее любопытство, о котором можно было судить по перешептываниям и по бросаемым на Армана взглядам. Молодой человек был бледен, лицо его нервно подергивалось, и все говорило, что им овладело непреодолимое желание откровенно высказаться, являющееся следствием опьянения. Фульмен, сжигаемая нетерпением и беспокойством, пожирала его глазами. Она хотела узнать все. Голландский банкир, которого Мальвина увлекла на диван, мало обращал внимания на происходившее вокруг него. Двое других молодых людей, уже охмелевших, слушали шутки Нини Помпадур, которая отошла от стола и небрежно развалилась на оттоманке в будуаре.
Итак, с Арманом остались только Фульмен, красивая блондинка, которую звали Женни, игравшая роль простушек в водевилях, и трое мужчин, из которых один был Мориц Стефан, нескромный и любопытный журналист, открывавший тайные мысли и возбуждавший общественные страсти.
— Послушаем твою историю, друг Арман! — сказал Мориц. — Закури сигару и начинай свою исповедь; мы хотим знать все!
— Вы узнаете все! — Арман откинулся на спинку стула и, приняв позу рассказчика, начал повествование, которое было выслушано очень внимательно. Он сообщил следующее:
— В прошлом году я был в Италии. Нас там было двое друзей, Альберт и я. Альберт — красивый живописец, которого все вы знаете и который, несмотря на молодость, приобрел уже известность. Мы путешествовали так, как вообще путешествуют влюбленные и артисты. Альберт набрасывал пейзажи, а я заполнял заметками свою записную книжку. Мы путешествовали то пешком с котомкой за спиной, то в наемной коляске, ночуя сегодня здесь, а завтра там. Однажды ночью мы переправлялись через Апеннины в самой пустынной и дикой части их. Ночь уже спустилась; луна сквозила из-за облаков, отбрасывая фантастические тени от деревьев и скал, которые нас окружали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151